Я сочувственно киваю наивной девушке, что была ученицей травницы и пыталась спасать больных с помощью заговоров и заклинаний, приветствую ведьму, которая держала магический салон и была сожжена заживо.
Здесь есть даже – сердце сжимается – маленькая девочка Таня. Она держит в руках глиняную куколку с отломанной ногой – ту, из-за которой ребенка оставили связанным в лесу на растерзание диким животным.
Сейчас я понимаю, за что малышку невзлюбили односельчане. От ее серьезного, совершенно недетского взгляда бегут мурашки. Но все же… она – ребенок. Милая, мне жаль, что твоя жизнь сложилась именно так. Очень-очень жаль. Правда.
Перевожу взгляд на «эльфа» – я вижу ее историю и ее боль. Моя подруга проходила земной путь столько раз… Была бы воля Али – отправилась бы дальше прямо сейчас.
– Так почему ты остаешься на месте?
Эльфийка позвякивает браслетами, опоясывающими изящные руки. Взмывает ввысь, но неведомая сила тянет душу назад. Приглядываюсь: что я принимала за изысканные украшения, на самом деле цепи. Они связывают мою подругу с землей невидимыми обычному взгляду нитями.
По одной на каждое воплощение. Сверхъестественное существо, познавшее все тайны нашей Вселенной, похоже на собачку на шлейке, которую отпускают погулять, только если она остается в зоне видимости!
С каждым разом должно быть проще и проще уйти вперед – наш мир надоедает. Это закономерно: люди никогда бы не взрослели, если бы им однажды не опостылел родительский дом.
Но у Али привязок к земле становилось все больше. Теперь я слышу: вместо звона, браслеты издают тихий стон. Я ни разу не видела, как плачет наставница, но почему-то не сомневаюсь.
Это Марья.
Ее горе всегда остается рядом с Алей. Мы слышим, как ворожея рыдает над письмом, которое сухо сообщает: ее дочь обнаружили мертвой с проломленной головой.
Воет на пепелище, где когда-то возвышался магический салон. Упрямо продолжает попытки отогреть мертвое тело девочки Тани – даже когда ясно, что малышка уже не подаст признаков жизни.
И каждый раз перед собственной смертью Марья загадывает одно и то же желание: дайте мне второй шанс. Позвольте побыть рядом с дочкой еще немного.
Следующую жизнь я смогу прожить по-другому.
Внезапно мне становится жалко наставницу.
Ее существование на земле было обреченной на провал попыткой разорвать замкнутый круг. В текущей жизни Марья была ближе всего к успеху – ворожея нарастила магическую мощь, обрела особое чутье, позволяющее предчувствовать потенциальные угрозы, стала осторожной и подозрительной.
И, сама того не замечая, превратилась из человека в функцию. Она, будто плохо прописанное энписи, выполняет одну и ту же задачу: не дать дочери уйти. Если не справилась – уничтожить всех причастных к трагедии.
После этого можно и самой умереть, добровольно сдавшись властям, или – что ведьма делала чаще всего – покончить с собой. Марья! Не ты ли мне говорила, самоубийц в следующей жизни ждут те же испытания – только сложнее и жестче?
Как бы то ни было, после перерождения цикл повторяется. Роли отрепетированы до малейших нюансов, их двигатель мощнее человеческих эмоций и желаний. В древнегреческих трагедиях он называется «роком». В психологии – «сценарием».
А в магии – проклятьем.
Путешествие больше не кажется приятным. Сотни чужих миров зияют хищными пастями, нас, словно течением космического океана, медленно сносит дальше от «родного берега».
Серебряная нить, что связывает меня с физическим телом, становится тоньше и тоньше.
– Ты же можешь остановить программу? – кричу я «эльфийке».
Может быть, Аля, наконец, откажется играть роль, отведенную ей в спектакле, который – этого ее душа даже не скрывает – изрядно поднадоел, и остановит бесконечную людоедскую «пьесу»?
– Не могу. Мамина воля… – грустно шепчет она. – По законам нашего мира власть родителя слишком сильна…
Впервые я ей не верю. Уже много жизней Аля обладает магическими способностями, что само по себе нарушает нормы мироздания. Существо с подобным опытом может гулять по воде, выдавая себя за нового Мессию.
Нет, здесь что-то иное. Цепи создала не одна только Марья, как бы Аля ни пыталась это мне навязать. Мы свободны от физической формы, поэтому видна суть.
Собеседница изменяется на глазах: передо мной предстает маленькая девочка, что смертельно боится причинить боль человеку, которого из воплощения в воплощение любила больше всего. Чувство вины может прижимать к земле сильнее любых «родовых законов».
«Может, если выполнить волю Марьи, вековая рана в груди старой ведьмы наконец-то начнет затягиваться?» – думает Аля. Подруга умна и знает, что, скорее всего, не сработает. Но знать и надеяться – две разные вещи.
Аля надеется. Глупо, но очень по-человечески. Она, как хорошая дочь, решила и выполнить родительский завет – убрать меня из мира, и заодно взять в долгожданное путешествие родственную душу. Спутница не пожалеет!
Приключения будут в тысячу раз интереснее, чем прозябание на земле.
Это существо, оно не лукавит и не врет. Сущность, что планомерно подводит меня к отказу от земной жизни, делает это не со зла. Бороздить космические просторы, изучать новые вселенные кажется ей гораздо привлекательнее, чем «гнить на земле».
Аля желает мне только добра.
Как и почти все остальные участники этой истории друг другу. Сейчас мне, как внетелесному существу, доступна любая информация, поэтому запутанные, на первый взгляд, события предстают в стройной хронологии.
Моя мама. Разве она желала кому-то дурного?
Нет. Как и любой любящий родитель, лишь пыталась спасти дочь.
За ритуал подмены судеб заплачена страшная цена: она предала свои принципы, веру. Жить, полагая, что ты уберег своего ребенка ценой жизни другого, я бы не пожелала ни одному созданию на земле.
А мама существовала так годами, таская за спиной уродливый, страшный грех. Все, что она делала, было сделано из любви.
И конечно же маме очень не хотелось, чтобы жертва оказалась напрасной. Вот она и старалась держать дочку подальше от того, что представлялось непонятным, а поэтому угрожающим. От магии.
Выдать девочку замуж за хорошего мальчика, выкорчевать все лишнее. А если дочка не будет слушаться, поставить малышку в такие условия, чтобы неразумная девочка сама отказалась от «темного баловства».
О том, что это «баловство» стало частью меня, мама даже не задумывалась.
Или наставница – баба Марья. Я вижу, как старая ворожея сидит, склонившись над книгой. Строчки пляшут в ее глазах, буквы отказываются складываться в слова, а разум терзают убийственные для любого человека противоречия. Одна часть – та, что, сама того не желая, привязалась к ученице, кричит:
– Старая дрянь, останови все живо! Еще, быть может, не поздно.
Но сторона, которая раз за разом исполняет затверженную программу, парализует ведьму. Заставляет завороженно наблюдать за агонией молодой девушки. Творит то, что противоречит человеческой сути наставницы.
Уставший от напряжения мозг Марьи мучительно ассоциирует меня с Алей, а старое сердце заходится в аритмичной дикой пляске, для которой оно уже не предназначено.
Целительница, конечно же, тоже хотела «лучшего для ребенка». Она не жаждала ни власти, ни богатства, ни даже ворожбы. Марья мечтала, чтобы ее девочка была жива, здорова и самое главное – лишь бы у кровинушки получилось прожить хорошую жизнь.
Разве можно осуждать человека за такие намерения?
Конечно же то, как организовать дочкино счастье, Марье было известно лучше, чем кому бы то ни было. Поэтому она привязывала к себе душу «малышки» обращением к Силам – богам, а иногда и к демонам, а главное – чувством вины.
Месть колдунья тоже считает последним долгом перед несчастной дочерью.
Что думает об этом Аля, ворожея, конечно же, не задумывалась.
Буквально несколько часов назад, перед тем как покинуть физическое тело, я считала, что мир рушится и сходит с ума от того, что люди чересчур жестоки или равнодушны.
