– Конечно, Лика, – ответил главврач и на нетвердых ногах подошел к шкафчику. – Забыл – у меня только коньяк и виски.
Девушка цокнула языком.
– А вот твой подонок Бережной ко мне с вином приходил.
– Правда? – захлопал глазами Троепольский. – И что?
– И то. Я ему говорю: на дежурстве не пью. А он меня за грудь стал хватать, руки заламывать, уже под джемпер, сволочь, залез, как я ни отбивалась…
– Вот скотина, – с ненавистью процедил Сан Саныч.
– Еще какая! Чуть не завалил прямо при этой девчонке – Женечке.
– Мерзавец! Подонок! Уволю.
– Да ты наливай вискарик, наливай… Меня полицейский спас, он как раз к нашей пациентке зашел. Тюрьмой Бережному пригрозил – тот и сдулся.
Троепольский торопливо разлил по бокальчикам виски, выставил блюдце с нарезанным про запас яблоком, лимоном и дольками мандарина.
Лика спрыгнула со стола, первой взяла бокал.
– Ну что, за встречу этой ночью в твоем кабинете? Разве не об этом ты мечтал, Саша? С того самого момента, как случайно увидел меня в раздевалке, куда зашел ненароком?
– Об этом, – честно признался он.
Они выпили.
– Класс! – зажмурилась Лика и закусила долькой яблока.
– Но как ты стала – такой? – кивнул на нее главврач.
– Желанной?
– Да.
– Охренительно сексуальной?
– Да.
– Фантастической?
– Да, черт возьми, да!
Она смотрела ему в глаза и не отпускала его взгляда.
– Выпьем еще по одной, тогда скажу.
Сан Саныч наполнил бокальчики.
– Будем? – Лика подняла свой.
– Будем, – кивнул начальник.
Они выпили и закусили.
– Я всегда была такой, – очень просто объяснила она, – желанной, охренительно сексуальной и фантастической. Все по списку. Но парни, а потом мужики не давали мне прохода. Я с юности шага не могла ступить, чтобы ко мне не пристали. И всем хотелось одного – завалить меня в койку, – она качнула бедрами и чувственно провела по ним руками, – мучить часами и днями напролет.
Главврач шумно и сухо проглотил слюну.
– Да-да. Тогда я выбрала для себя в секонд-хенде лягушачью шкурку – и превратилась в «синий чулок». В «розу в целлофане», которую не понюхаешь и не потрогаешь. Наливай!
Они выпили по третьей.
– И завтра я буду вновь «синим чулком», «розой в целлофане». Но не сегодня. Потому что не могу смотреть, как ты мучаешься, Сашенька. Ты ведь хочешь меня, правда?
– Очень хочу, – пробормотал Троепольский, хотя от волнения язык у него еле ворочался.
– Тогда фокус-покус? – спросила Лика. – Как от вискарика голова кружится!
Она расстегнула первую пуговицу на халате, вторую, освобождая грудь, так и стремившуюся выкатиться наружу, третью и последнюю – четвертую, открывая пупок, низ живота. Она распахнула перед ним халат, отведя его назад и уперла кулачки в крутые бока.
– Ну, как я тебе без целлофана?
– Богиня, – хрипло прошептал Сан Саныч, пошатнулся и бухнулся перед ней на колени. А потом обхватил ее бедра и уткнулся лицом.
– Я знала, что тебе понравится. – Она гладила его по седым растрепанным волосам.
– Афродита! – хрипло стонал он, тиская ее бедра, целуя живот. – Венера! Любовь моя!
– Хороший Саша, хороший. – Она гладила и гладила его. – Вставай, милый, не на полу же нам? Я противница антисанитарии. У тебя есть отличный кожаный диван.
Минут через пятнадцать, взмокший и растрепанный, он замер. Из брюк возбужденный главврач так и не успел выбраться – запутался в самом начале любовной схватки, и они остались спущены ниже колен.
– Ты жив? – Она лежала под ним, все еще обхватив сильными ногами его бедра. – Сашенька?.. Сан Саныч?.. Не издох, кузнечик?
– Кузнечик жив, – едва слышно откликнулся он. – Ах, солнце мое…
– Твое, твое.
– Какая же ты, Лика. – Он все еще причмокивал где-то у нее за ухом, пускал слюни. – Девочка моя…
– Молодчинка, – похвалила она пожилого, но старательного начальника. – Сохранил еще порох, боец. Ну, встаем?
– Зачем? – Это был риторический вопрос, заданный на правах руководителя.
Но ответить стоило – Лике уже надоело держать на себе мощи старого доходяги.
– Как это зачем? Мне пора облачаться в лягушачью шкурку и отправляться к своей пациентке. – Она похлопала его по костлявому бедру. – Слышишь, Сан Саныч?
– Слышу, милая.
– Тогда вставай, долбанем на посошок, и за работку. Ты за свою – интеллектуальную, я за свою – машинальную. Но кто-то ведь должен всаживать иголки в задницы дураков?
– Уговорила, – с наслаждением вздохнул он.
Приводя себя в порядок, Сан Саныч Троепольский жадно наблюдал, как пластично двигалась обнаженная медсестра, вдруг ставшая его любовницей, когда отбрасывала влажные волосы, вытирала салфетками пот, а потом надевала свой развратный халатик. И всякий раз, перехватывая его взгляд, улыбалась.
– Я хочу тебя еще, – стоя в расстегнутых брюках, сказал он. – Сейчас. И потом. И утром…
– Вот видишь, почему мне пришлось надеть лягушачью шкурку, – вздохнула Лика. – Из-за таких маньяков, как ты. Взять и завернуться в целлофан.
– Но я правда хочу тебя, Лика…
– Верю, верю. Но в нашем мире все чего-то стоит, Саша, не так ли? Мне тоже кое-что нужно.
– Что именно – скажи?
Лика задумалась.
– Хочу быть вольною царицей, вот что, милый.
– Кем? – не понял он.
– Нет, не царицей, – замотала она головой. – Хочу быть владычицей морскою, Саша, чтобы жить мне в окияне-море и чтоб служила мне рыбка золотая и была бы у меня на посылках.
– А, вон что! – дошло до него.
– Можешь устроить?
– Подумать надо.
– Ладно, упрощу тебе задачу. Хочу быть не владычицей морскою, а старшей медицинской сестрой.
Троепольский как раз заправлял рубашку в брюки.
– Что?..
– Ты слышал.
– Но Антонина Степановна…
– Антонина Степановна – пенсионерка, пора давать дорогу молодым. Мне, например.
– Ты что же, из-за этого со мной?
– Нет, глупый. Ты – личность, настоящий мужчина, лидер, а для женщины это очень важно. Быть под надежным крылом. Но это мой каприз: хочу быть старшей медсестрой. Хочу, и все! Вот и покажи, как ты хочешь меня, если это так. А это так?
– Очень хочу.
– Ну?
– А профессиональный опыт?
– Придет. Главное – желание и старательность. А их у меня с верхом.
– А что скажет персонал? – чиркнув замком молнии, нахмурился главврач.
– Да к черту персонал! Ко всем прислушиваться – ушей не хватит. Наливай, Саша: добьем твой вискарик, и будем разбегаться.
Слово «разбегаться» неприятно укололо его. Троепольский разлил остатки виски по бокалам. Вдруг он понял: сколько ему осталось жить? Он уже старый, все лучшее – позади, он смирился с этим. И тут случается то, что возвращает ему счастье в полной мере, даже сверх того. Напиток жизни, что льется и льется через край, успевай только жадно глотать! И ему достались эти несколько глотков амброзии. Так что, взять и отказаться от этого? Ради каких-то условностей? Ради Антонины Степановны? Да к черту условности, к черту! И Антонину Степановну туда же. Он – хозяин положения и будет пользоваться этой привилегией ровно столько, сколько ему будет нужно. Сколько еще усидит на своем месте. Сан Саныч Троепольский даже почувствовал, как крылья за спиной выросли, взмахнул ими и, рассекая воздух, взмыл и полетел ввысь.
– Ух ты, – кивнула Лика. – У тебя даже лицо запылало. Что с тобой? Второе дыхание открылось?
– Все хорошо со мной. – Главврач поднял бокальчик. – За новую старшую медсестру!
Минут через пять Лика торопливо шагала в палату Жени Оскоминой, переодеваться. «Нелепый старик! – с раздражением думала она. – Он и впрямь поверил, что мне нужна эта должность? И сам в придачу? Мне, которой хоть сейчас мужчины готовы будут дарить самолеты и корабли, дворцы и острова! А так и будет! Кому, как не мне?! Мужики такие идиоты, если думают одним местом. Хоть самые последние простаки, хоть главные врачи психиатрических клиник. Все одним миром мазаны».
