Но когда она вошла в палату своей подопечной и закрыла дверь, сразу остановилась как вкопанная. Приподнявшись на кровати, скованная ремнями, на нее с ненавистью смотрела Женечка Оскомина.
– Отдай мне ее, – хрипло сказала девочка.
– Очнулась, детка? – вкрадчиво произнесла медсестра.
Взгляды молодой женщины и девочки устремились на куклу, мирно сидевшую в кресле.
– Отдай – она моя, – повторила Женечка.
– Нет, уже не твоя, – покачала головой Лика.
– Моя! – дернулась пациентка, но ремни надежно сдерживали ее.
Женечка была похожа на девочек-зомби из второсортных фильмов ужасов: она исхудала за эти дни, цвет лица стал землистым, под глазами залегли темные круги.
Лика подошла и встала в ногах Женечки Оскоминой, положила руки на спинку кровати.
– Ты не поняла главного, девочка. Все изменилось. Теперь она – это я.
Женечка поняла, о чем говорит ее соперница.
– Нет, – мотнула она головой.
– Да.
– Нет! – Это был отчаянный крик протеста. – Нет!
– Да, Женечка, да. Твое девчоночье тельце оказалось неспособно вынести такую ношу. Я даже не говорю о сердце и душе. Оттого ты немного похозяйничала и впала в кому. Не тем ты оказалась сосудом, который был нужен мне – Лилит.
Девочка что есть силы дернулась вновь – и опять тщетно.
– Тебе придется жить без нее, – констатировала заботливая медсестра, – если сможешь, конечно. Но ты не должна обижаться – ни на нее, ни на меня.
Лика подошла к креслу, бережно взяла куклу Лилит, прижала к груди и вернулась к кровати.
– Теперь мы с ней – сестренки и лучшие подруги. Сопи – не сопи, рычи – не рычи, но это так.
По лицу Женечки катились слезы обиды и отчаяния; губы дрожали. Она задыхалась от подступавшего приступа истерики и готова была вот-вот взорваться исступленной яростью.
– Но и у нас были веселые моменты, – вдруг напомнила ей Лика. – Признайся! Как чудно мы скинули с лестницы твою злобную мачеху – проклятую Зою. А? Три толчка – и вот уже эта ищейка и зазнайка летит вниз, ломая себе шею. Папку твоего жалко, – вздохнула медсестра, – но ему не стоило пытаться отобрать у тебя пистолет. Больше всех повезло охраннику Федору. Он так и не понял, что случилось. Обернулся: пуля в сердце, и нет глупого человечка.
Девочка не желала и не могла слышать правды, мозг Женечки закипал, юную душу переворачивало, и тут ее прорвало:
– Отдай мне ее! Отдай! – захлебываясь рыданиями, твердила она. – Лилит моя! Моя!
– Не хочешь лежать спокойно? – грозно спросила Лика. – Пеняй на себя.
Она отложила куклу, подошла к процедурному столику, выдернула из упаковки шприц, из другой – ампулу, сломала стеклянную головку, набрала лекарство, подошла и одним махом всадила иглу в бедро извивающейся девочки. Та еще немного побрыкалась, но, крепко схваченная ремнями, стала затихать. Ее конечности ослабевали, тело сдавалось. Сознание еще не покинуло ее – она следила глазами за ненавистной медсестрой.
А та вновь взяла Лилит на руки. Прижимая куклу к себе, Лика встала у ног пациентки.
– Скажу тебе по секрету, девочка, она разлюбила тебя. – Лика говорила шепотом. – Наша Лилит! Сама подумай: зачем ей какая-то глупая девчонка, когда у нее теперь есть я? И где лучше поселиться, когда придет срок – в бедном крошечном домике, – она с насмешкой кивнула на Женечку, – или, – Лика чувственно и с вызовом провела свободной рукой по фигуре, – в прекрасном дворце? А мой дворец воистину прекрасен! Но ты пока даже неспособна этого понять, бедняжка… Ладно, – вздохнула она, – заболталась я с тобой, а мне пора переодеваться в лягушачью шкурку. Еще войдет кто-нибудь, начнутся вопросы. Кто такая? Откуда? Лика Садовникова? Наша медсестра? Да быть не может! Паспорт пожалуйте. А ты спи, девочка, крепко спи…
Дежурный врач, на которого повесили Женю Оскомину, проснулся только на рассвете. Кряхтя, старик Погорельцев спустил ноги с кушетки, не торопясь, сунул их в башмаки, встал, снял с вешалки белый халат. Он знал, что на Лику Садовникову можно положиться. Медсестра по призванию. Трудоголик. Фанат своего нехитрого ремесла. Если надо, всю ночь от пациента не отойдет. А он уже старенький, ему отдыхать надо. Тут вздремнул, там перевел дух, глядишь, и силенки появились.
Когда, прихрамывая, он вошел в палату к Жене Оскоминой, то сразу натолкнулся на их «синий чулок». Оглядывая со спины медсестру, старик Погорельцев усмехнулся: даже несмотря на ее хламиду и надетый сверху халат, можно было угадать под всеми этими капустными листами роскошный круп и отменные ноги. Интересно, почему так быстро и с таким постным лицом слинял от нее Бережной? Что они не поделили?
Лика обернулась:
– Она пришла в себя среди ночи, стала рваться, кричать. Если бы не ремни – убила бы меня, честное слово! Или с собой что-нибудь сделала. Даже кукла не помогла. Правда, она и ей хотела голову оторвать. Мне кажется, она совсем потеряла связь с реальностью.
– А успокоительное помогло?
– Еще как помогло. Только еле исхитрилась, чтобы уколоть.
– Чего меня не разбудила?
– Пока бы я вас будила, она бы тут в корчах извелась. Жалко ее стало. Ребенок совсем.
– Вид у нее неважный.
– Есть такое, – вздохнув, согласилась медсестра.
Погорельцев мрачно покачал головой:
– Совсем неважный, Лика.
Женя спала, но сон ее был тяжким. То и дело по истощенному лицу девочки пробегали мучительные судороги, кисти рук добела сжимались в кулачки и что есть сил тянули ремни, те впивались в кожу и вновь ослабевали.
– Душевный недуг – поди разбери его причины, – вымолвил старый врач. – Острая шизофрения – это тебе не грипп. Хоть сто томов напиши, хоть миллион человек исследуй, все равно у каждого найдутся свои причины для хвори. – Он вновь уставился на спрятанные под «капустными листьями» фактурные бедра медсестры. – Знаешь, что говорили древние о безумии?
– Что? – не оборачиваясь, спросила Лика.
– Если боги хотят наказать человека, они лишают его разума.
– Мудро, Василь Василич.
Поздним утром, когда летнее солнце ярко зажгло жалюзи, Лика мирно дремала на кушетке, а врач Погорельцев отправился на кухню за своей порцией каши, яйцом вкрутую и стаканом какао, Женечка Оскомина уже еле подавала признаки жизни. Пристегнутая, она буквально камнем лежала на больничной койке, и только едва двигались глазные яблоки под закрытыми веками да прерывистое дыхание слетало с обветренных, потрескавшихся губ…
Незадолго до полудня телефон Лики ожил.
– Привет, это Крымов. Вчера вечером толком не поговорили. А столько всего хотелось сказать! Я скоро приеду. У меня масса новостей по Жене Оскоминой, одна круче другой. При встрече расскажу. А теперь самое главное: как там наша принцесса, проснулась? Мне надо задать ей столько вопросов, достучаться до нее любым способом… Лика?
– Здравствуйте, Андрей. – Он услышал в трубке тяжелый всхлип. – Сегодня утром Женечка Оскомина умерла.
Часть третья
В погоне за прошлым
Глава первая
Тайными тропами…
1
Тот день, который Андрей Крымов обещал провести с Ликой и который начался неприятным общением с кукольником в саду его дома, оказался одним из самых насыщенных в жизни детектива и подтвердил многие его догадки.
Во-первых, через третьи руки ему дали телефон крупного специалиста в области древней славянской символики, доктора наук, профессора Духоборова Семена Матвеевича.
Предварительно созвонившись с ним и наспех перекусив в столовой управления, в обед Крымов был в Академии культуры на кафедре этнографии и славянского фольклора.
Картина взору капитана убойного отдела предстала трогательная и даже идиллическая. Ученый средних лет, упитанный, жизнерадостный сангвиник с легкой залысиной энергично уплетал бублик с заварным кремом под черный кофе. Потоки июльского солнца омывали широкую спину этнографа и готовы были безжалостно спалить все бумаги на его столе. Напротив за компьютером сидела прехорошенькая секретарша лет двадцати пяти в приталенном белом костюмчике. Читая с монитора, она машинально отламывала от плитки молочного шоколада квадратики и отправляла их в рот. Где-то народный хор репетировал русскую народную песню «Степь да степь кругом», солист вдохновлял трогательным драматическим тенором.
