"Фантастика 2025-51". Компиляция. Книги 1-26 (СИ) - Лагутин Антон

– Прислали, конечно, однако мне показалось более интересным другое приглашение. А спектакль – всего лишь модное событие, о котором поговорят немного и забудут. Настоящие торжества в честь годовщины восшествия на престол Вильгельма Второго пройдут завтра – традиционная речь Его величества на Эссекской площади утром и, разумеется, бал, – вежливо я указала журналисту на один из столиков. Как-то неприлично беседовать, стоя посреди зала.

– О, да, а на балу буду присутствовать и я – как лучшее перо Бромли, разумеется, – с изрядной долей иронии откликнулся ла Рон, передавая Мадлен свой плащ и усаживаясь на указанное место. – Вот тяжёлая будет ночка – среди платьев, фраков и… э-э… – Он с сомнением оглянулся и добавил уже тише: – …и высокомерных физиономий. Ну, вас я не имею в виду, разумеется… 

– Меня там и не будет, – рассмеялась я, не обращая внимания на бестактность журналиста. «Высокомерные», как же! Впрочем, в чём-то он прав – со своей точки зрения; вряд ли аристократы станут любезничать с газетным писакой, пусть и лучшим в Бромли. А вот какая-нибудь пожилая маркиза, посетив бал, вернётся домой и наверняка утрёт скупую слезу: «Ах, какое изысканное общество, как все милы и добры!».

– А почему, если не секрет?

Я помрачнела.

– Со дня смерти леди Милдред и года не минуло, и по неписаным правилам приглашения на протокольные мероприятия присылать мне ещё нельзя. Это было бы неуважением к памяти покойной графини.

– Да пребудет она на Небесах, – скорбно отозвался журналист. Судя по выражению лица, он хотел спросить меня ещё о чем-то, и теперь деликатность боролась с профессиональной беспардонностью. Разумеется, беспардонность победила: – Скажите, а что это за «другое приглашение», которое оказалось заманчивей билета на грандиозную премьеру? Не примите за простое любопытство, конечно…

– Приглашение в галерею Уэста, на открытие новой выставки.

Ла Рон от удивления выронил салфетку, которую как раз собирался расстелить у себя на коленях.

– Вы тоже там были? И слышали знаменательное заявление? Вот проклятье, и я присутствовал, а вас не заметил!

– Вероятно, из-за дождя, – снова улыбнулась я, подумав, что беседа перестаёт мне нравиться и пора бы её аккуратно свернуть. – К слову, у нас появился новый кофейный рецепт. Кофе с жжёной карамелью и свежей мятой – не желаете попробовать? Очень, очень рекомендую.

– Кофе? – ла Рон вздохнул. Он был человеком неглупым и намеки понимать умел. – Сгораю от нетерпения, конечно. Благодарю за совет, леди.

Журналист пробыл в «Старом гнезде» недолго – допил свой кофе и ушел «освещать премьеру». Что там можно «осветить», приехав к самому концу спектакля, я не знала, но от души пожелала ла Рону успеха.

Постепенно разошлись и другие гости. Последними кофейню покинули сёстры Стивенсон, две пожилые леди, в своё время вышедшие замуж за близнецов, за виконта и его брата – в один день, и ровно через год, также в один день, овдовевшие. Мэдди, беззвучно напевая что-то – только губы шевелились, и все – обходила зал, снимая старые скатерти и складывая их в большую корзину. Я тоже бродила между столиков, но не с корзиной, а с записной книжкой и карандашом – отмечала, какие букеты следует заменить, а какие ещё можно оставить. С наступлением холодов цветы изрядно подорожали; сэр Аустер по-прежнему поставлял нам свежие композиции из своих оранжерей, но чем внушительней становились суммы в соглашении, тем чаще меня посещала мысль об изысканной привлекательности сухих букетов.

Когда я отметила все букеты, нуждающиеся в замене, и собралась уже было набросать заказ в цветочную лавку Аустера, вдруг послышался стук в дверь с чёрного хода, потом – сухое приветствие Георга, потом…

– Неужели Эллис? – Я ушам своим не поверила. Записку Лайзо отвез детективу всего несколько часов назад. Учитывая, сколько времени мы не общались, я рассчитывала на ответ в лучшем случае через день или два. – Мэдди, а ведь это действительно он!

Девушка только нос вздернула, всем своим видом выражая безразличие к визиту позднего гостя – детектив до сих пор не сумел заслужить ее симпатий.

– Да, да, Виржиния, это действительно я. Не ждали? – Эллис появился в дверях зала бесшумно, как призрак – если, конечно, бывают призраки, промокшие с ног до головы. – Ух, ну и погодка! Ничего согревающего не найдётся? И питательного, если можно. Что за день – просто безумный, право слово!

И он плюхнулся за один из немногих столиков, с которых Мадлен ещё не успела снять скатерть.

– Найдётся, – уверила я его. – На кухне оставалось немного мясного пирога. Чаю или кофе?

– Чаю. Горячего, крепкого, сладкого. С молоком, – подумав, уточнил Эллис и, стянув с головы мокрое кепи, с отвращением посмотрел на него. – Эх, Виржиния, и почему у меня нет привычки таскать с собой смену одежды?

– Носите с собой хотя бы зонтик, уверяю, это сможет решить вашу сложную проблему, – ответила я со всей серьёзностью, и Эллис рассмеялся. – Кстати, развейте мои сомнения – у галереи Уэста были вы?

Выражение лица у Эллиса стало страдальческим:

– О, не напоминайте. Убитый сторож, пропавшая картина, какие-то невероятные суммы – пятнадцать тысяч хайрейнов, двадцать, а еще страховка… Все молчат, мнутся, каждому есть что скрывать – ни единого правдивого слова. Тонкие души, любители искусства! Хуже только политики, право слово. И где обещанный пирог? – закончил он непринужденно.

От неожиданности я улыбнулась, впервые за вечер – искренне.

– Будет вам пирог, Эллис. Мадлен, принесёшь? А мне – ванильно-миндальное молоко. Горячее, хорошо? – Она кивнула и поудобнее перехватила корзину с грязными скатертями. – Спасибо, дорогая.

Пока Мэдди ходила на кухню, Эллис начал рассказ – издалека, не торопясь переходить к главному.

– Скажите, Виржиния, как вы относитесь к этому пресловутому Нингену?

– Честно сказать, никак. Дорогие картины, но не в моем вкусе. Мне нравится что-то более традиционное.

– Вот и мне тоже, – закивал он. – С другой стороны, судьба у Нингена была прелюбопытная. Появился он на свет в семье банковского служащего, в ранней юности хотел стать то ли журналистом, то ли политиком, но вот консервативные родители его устремлений не поддержали. А потом мистера Нингена-старшего обвинили в причастности к Горелому Заговору на том основании, что бедняга состоял в реакционной партии. Помните – той самой, которую потом объявили вне закона?

Я сухо кивнула. Как не помнить! Тогда, лет тридцать назад, этот судебный процесс наделал много шуму. Ещё бы, нашлись последователи у мерзавцев-поджигателей, поднявших бунт около восьмидесяти лет назад, едва не спаливших Бромли дотла и перевешавших две трети аристократов… Включая почти всех Эверсанов.

– Сомневаюсь, что Нинген-старший имел хоть малейшее отношение к «горелым заговорщикам», скорее всего, он просто под руку подвернулся. Тем не менее, семейству пришлось бежать на Новый материк, точнее, на острова в Южном заливе, откуда была родом прекрасная миссис Нинген. На корабле мистер Нинген ненароком помер от лихорадки, а вот храбрая женщина с маленьким сыном на руках перенесла все тяжести морского путешествия. Маленький Эммануэль Нинген… кстати, вы знали, что имя ему дали в честь его собственной бабки? Нет? Ну и неважно. Словом, детство мальчик провел на островах. Потом, правда, семья переехала в Марсовию, но прелесть дикого юга он не забыл. Вырос, получил неплохое образование, дослужился до управляющего банка, женился, наделал аж пятерых детишек, включая пару двойняшек… и на досуге начал рисовать. Через год хобби целиком поглотило его, не оставив времени ни на работу, ни на семью. Нинген бросил всё и всех – и уехал обратно на острова. Там он пользовался исключительной любовью местных жителей. За три года он написал около шести десятков картин, дважды навестил оставленную семью – и потом помер при крайне загадочных обстоятельствах. Местные жители говорили, что к нему пришёл человек «в чёрных одеждах, с белым лицом». Нинген обрадовался ему, как родному, и просидел с ним в хижине до утра. На следующий день островитянка, приносившая своему кумиру-художнику еду, нашла лишь остывший труп Нингена – и широкополую шляпу незнакомца. Вот такие дела, Виржиния… Что скажете?