— Заметил.
Пора было слегка опустить безопасника на землю и показать, что у меня есть и свои источники информации помимо СБ. А то потом на шею так сядут, что не снимешь. Я сделал скучающее лицо и соответствующее случаю выражение на нем. Мол, как утомляют не слишком умные подчиненные, все приходится самому делать.
— Я навел справки. Владелец компании, некто Сергей Мавроди, придумал любопытную схему. Его акции постоянно растут в цене. Нон-стоп.
— Такой успешный бизнес? — удивился безопасник.
— Да нет, — усмехнулся я. — Бизнес как раз обычный. Просто Мавроди сам выкупает свои бумаги на бирже, имитируя бурный интерес инвесторов.
— Выглядит как мошенничество, — начал догадываться Николай Дмитриевич.
— Так это оно самое и есть, — успокоил я его. — Пока там существует одно узкое место: количество бумаг в обращении. Я знаю, что Минфин отказал Мавроди в дополнительной эмиссии. А это значит что?
— Что? — безопасник смотрел на меня, как ребенок на фокусника.
— Сергей Пантелеевич совсем скоро придумает, как обойти это ограничение. Он необыкновенно креативный товарищ.
— И как же он это сделает? — удивился Николай Дмитриевич.
— Скорее всего, выпустит какие-нибудь «билеты» или подарочные сертификаты, — пожал плечами я. — Схема вовлечения населения уже опробована, технология понятная. А как вы и сами знаете, лох не мамонт, лох не вымрет.
— И что же это за технология такая? — не на шутку заинтересовался мой гэбист. Ишь, как я возбудил в нем профессиональный пыл.
За окном ударили церковные колокола, а у столов вокруг храма выстроился народ — освящать яблоки. Нам бы тоже попасть туда, а я жутко не люблю толчею.
— Давайте возьмем среднестатистического работягу, — начал я свой ликбез, — Скажем, его зовут Леня. Леня покупает акции по пять рублей и кладет их в сервант, прямо между хрустальной вазой, подаренной любящей мамой, и ни разу не использованным по назначению кофейным сервизом. Через неделю цена акций растет до десяти, и счастливчик, то есть наш Леня, несет их туда же, где и купил. Он получает деньги и, на радостях, впервые в жизни не пропивает их, а покупает своей жене сапоги.
Тут я не выдержал и засмеялся, вспомнив старую рекламу, которую здесь еще не сняли. Дмитрий Николаевич удивленно на меня посмотрел. В его представлении покупать сапоги жене — это отличная внутрисемейная сделка. Все равно купишь, просто тебе сначала еще весь мозг съедят маленькой ложкой.
— Ему в кои веки хочется выглядеть мужиком перед женщиной, молодость которой он испоганил, — продолжил я, потешаясь на безопасником. — Его благоверная, которая еще вчера абсолютно справедливо полагала, что ее муж бесполезный алкаш и полнейший лох, получает тяжелую психологическую травму от слома всех жизненных устоев и мчится хвастаться обновкой подругам, таким же набитым дурам, как и она сама. И уже послезавтра те конфискуют заначки у своих собственных мужей, а перед офисом МММ мы видим очередь из страждущих баб, которые тоже мечтают о новых сапогах. А акции стоят уже по двадцать, и это только подогревает ажиотаж. Ведь идиоты, которые верят в халяву, начинают размножаться, словно мухи на говне. Они несут новое бабло, и оно уходит на повышенные выплаты счастливчикам, которые решаются обналичить купленную макулатуру. Такое безобразие продолжается до тех пор, пока этот торнадо не всосет в свою утробу все деньги мира. Потом оно рассыпается без следа, оставив после себя толпы ограбленных людей и разбитые надежды. Заработать успеют только те, кто выйдет из этого поезда на предпоследней остановке. Пока понятно объясняю?
— Точно, мошенничество! — удовлетворенно кивнул особист, который с большим интересом прослушал мою лекцию. — Но я все равно не понимаю. Зачем там нужна наша агентура?
— Скажем так, — получил он в ответ. — Я хочу забрать этот бизнес в момент его максимального расцвета, но не хочу светить Геопром. Захват компании должен быть стремительным, подготовленным и анонимным! Никакой связи с нами. Зашли, забрали деньги, вышли. Желательно сделать это в тот момент, когда сам Мавроди будет за рубежом.
— Как в Истоке? — спросил особист.
— Еще тоньше, — ответил я. — Это должна быть ювелирная работа, улавливаете? Наши люди на ключевых местах, копии всех документов, печатей…
— Та-ак… — Дмитрий Николаевич опять развернул газету, перечитал объявление — Начинаю понимать. Вы хотите снять сливки.
— Именно! — щелкнул я пальцами.
— Да… — задумался особист. — Пахом Вениаминович тут явно не подходит. Грубоват. Хорошо, я сам займусь этим вопросом.
Безопасник вышел из машины и открыл мне дверь. Ого, каким вышколенным стал! Вот что делает зарплата в тысячу долларов. А ведь начинал Дмитрий Николаевич с двухсот баксов. Я вылез из Мерса, потянулся:
— А яблок-то мы и не привезли!
— Вон бабули торгуют, — сказал Николай Дмитриевич. — Сейчас ребята купят.
— Ну, хоть кто-то у нас в стране бабло не кроит, — хмыкнул я.
Все-таки я не ошибся в отце Сильвестре. Он закончил реставрацию, и теперь церковь полна народу. На удивление, в храме мне стало хорошо и спокойно. У меня всего одно место в этой жизни, где я чувствовал себя так же — с Ленкой в обнимку, около телевизора. А теперь еще и здесь. В моей душе даже зашевелилось что-то такое… глубинное. Ведь десятки поколений предков искренне верили. Я задумался, а не креститься ли мне? Мать была членом КПСС, особо в Бога не верила. Зато верила в скорое наступление светлого будущего. Ведь это ей обещали из телевизора день и ночь. Но светлое завтра обернулось черным сегодня, а матери не стало. Я чувствовал, что мне нужна хоть какая-то опора в жизни. И не на людей — они могут предать — а на что-то большее. Что может быть больше, чем Бог?
С другой стороны, при крещении надо исповедоваться. Если все по-серьезу, без обмана, то придется рассказать про все трупаки Сильвестру. Выдержит ли его психика такое? И не сдаст ли он меня?
Нет, лучше я подожду с крещением. Пока не пришло мое время.
* * *
Первый день осени ознаменовался не только тем, что крикливая школота побежала по улицам с букетами, но и тем, что тучи над Москвой сгустились окончательно. Первый и последний вице-президент России получил, наконец, ожидаемого пинка под зад и покинул свой теплый кабинет. А это значит, что пошел обратный отсчет до того дня, когда прольется новая кровь.
Новости я услышал от человека, который проигрался в пух и прах в моем казино и теперь хотел сделать это снова. Но уже за мой счет. Как платят политики? Правильно, никак! Не для того они политиками становились, чтобы кому-то платить. Они ими становятся, чтобы платили им. Эту несложную истину мне снисходительно пояснил в вип-кабинете Владимир Вольфович, угощаясь отборными креветками в лаймовом соусе и белым вином. Это он мне великое одолжение делал. В том смысле, что угощался он, а я должен был просто охренеть от счастья, что мне оказана подобная честь — сидеть рядом и внимать. Ну я, если честно, и охренел. Ведь я знал совершенно точно, что этот эпатажный чудак в течение пары месяцев взлетит на самый верх, вцепился когтями в политический Олимп и останется там навсегда. А еще он не был таким придурком, каким хотел иногда казаться. Напротив, серьезный и очень интересный человек, рядом с которым я порой пасовал, как мальчишка-первоход. Жириновский имел тонкий аналитический ум и обостренное чутье, которое подпитывалось сведениями из конторы, куда меня уже один раз пригласили, и куда я больше попадать не хотел. И все это при феноменальном таланте артиста разговорного жанра. Гений, черт его возьми!
— Ты, Сергей, понимаешь, что сейчас начнется? — спросил он меня в промежутке между первым и вторым бокалом.
— Кровь начнется, — ответил я. — К тому все идет.
— Соображаешь, — милостиво кивнул Жириновский. — Этих придурков в Белом доме еще можно унять, но мне почему-то кажется, что никто не будет этого делать. Я ставлю на то, что все проспят, как обычно, и доведут дело до стрельбы. А что это значит для нас? — посмотрел он на меня искоса.
