Сегодня было столько беготни, что сил у меня просто не осталось. Ласка и вовсе засыпала на ходу — стоило мне хоть где-то остановиться на несколько минут. Сейчас же она уснула прямо в процессе пережёвывания блинчика, так и валялась на боку, забавно подрагивая лапками, а из её маленькой пасти торчали остатки блинчика с творогом.
Как же я её понимаю! Сам не знаю, откуда у меня силы продолжать действовать. Если бы не заранее написанная записка с напоминанием, я бы точно не вспомнил о том, что планировал покормить Медведева ближе к вечеру. Хоть каша на его столе так и стояла традиционно нетронутая, видимо, сотрудники даже не стали убирать еду, чтобы он хоть как-то поел. Зато принесённые вчера сладости все же освоил.
И сейчас, задумчиво глядя на меня, решил не отказываться от угощения.
— Ну что, по кофе? — улыбнулся я, выставляя на стол два стаканчика заполненных кофе с молоком. Один предназначался мне, потому что только этот живительный напиток позволял мне хоть как-то держаться на ногах после бессонной ночи.
— Ну, будем, — произнёс он, принимая стаканчик и отпил. Затем, задумчиво помолчав, он спросил: — Ваших рук дело, что команда стрелков не пришла? И что сегодня ко мне вообще никто не заходил.
— Ну, я подумал, что вам нужно время прийти в себя, обдумать всё происходящее, да и дать вам денёк отдохнуть, — ответил я уклончиво.
— Не самая лучшая задумка, — произнёс он с горечью. — Я ведь уже столько дней казнь ждал, и каждый день был мукой, а вы мне новые дни оставляете.
— Я вам доставляю новые дни жизни… — твёрдо заявил я. — Я думаю, что следует смотреть на жизнь позитивно! А если смотреть только на тёмные стороны жизни, то так и жить не захочется, — сказал я, откусывая хрустящий круассан и запивая его ароматным кофе.
— Ну, раз уж вы здесь и раз уж день у меня дополнительный появился, — задумчиво произнёс Медведев, отпивая глоток кофе, — я попрошу вас об одном одолжении. Не могли бы вы доставить письмо моей супруге?
— О, вы женаты? — спросил я с искренним удивлением.
— Странно было бы, если бы человек в моём возрасте был не женат и не имел детей, — с прищуром посмотрел на меня он.
— Это точно, — произнёс я, хохотнув.
Сам я не припомню, были ли у меня в прошлой жизни дети или супруга. Вернее, женщин у меня явно было много — но была ли жена, одна единственная, родившая мне наследников? Не знаю. Память об этом стёрта начисто.
— Знаете, Медведев, — произнёс я после недолгого размышления. — Письмо я у вас возьму, но передавать до поры не буду.
— Как это? — удивлённо посмотрел на меня он.
— Я думаю, что у вас появится возможность самому передать супруге письмо. А возможно, даже перед этим прочитать его, порвать и выбросить, — произнёс я с загадочной улыбкой. — А сейчас я бы хотел оставить вас в одиночестве. Мне просто нечеловечески надо отдохнуть. Признаться, сам не пойму, как ещё держусь на ногах.
Встав со стула, я потянулся, чувствуя, как ноют все мышцы.
— А вам хорошей ночи, и верьте в лучшее. Я слышал, что если настраиваться на хороший лад, то только хорошее в жизни и будет происходить.
С этими словами я осторожно растолкал заснувшую Ласку, вынул из ножен на бедре кинжал и, готовясь к очередной схватке с ордами теней, провалился в изнанку.
Ничто не могло омрачить мне настроение — я сегодня выиграл целый день жизни для одного человека. Для кого-то это всего лишь один день, а для кого-то огромнейшая ценность, непонятная простым людям, что завтра просто пойдут на работу или будут заниматься обычными бытовыми делами. Как сказал один умный человек: всё в этой жизни всё относительно.
Глава 10
Казнь. День второй
Тем временем все процессы по освобождению заблокированных зон не останавливались ни на минуту. Перекрытия и шлюзы вскрывали на протяжении всей ночи — работы было непочатый край. Не стоило забывать, что там по-прежнему находились заключённые, которые хоть и преступники, но тоже должны есть, гулять и обслуживаться согласно установленным нормам.
Как оказалось, заключённых в глубине учреждения миновала участь отравления. С одной стороны, неизвестные диверсанты проявили определённую гуманность — если бы и там заключённые были больны, это значительно усложнило и замедлило бы дальнейшее продвижение спасательных работ.
Но Горин продолжал свою титаническую работу, при этом ежечасно докладывая мэру о ходе мероприятий. Действовал он строго согласно предписаниям, не забывая при этом припомнить, что обязательно напишет подробнейший доклад о всех проведённых мероприятиях и участии каждого должностного лица. Во-первых, чтобы обезопасить себя от возможных обвинений, а во-вторых, чтобы уведомить вышестоящую канцелярию обо всех произошедших чрезвычайных событиях и о причинах, по которым казнь была отложена на целые сутки. Ведь вокруг этого дела поднялось немало суеты, да и, опять же, Горин уже заранее знал и мысленно готовился к тому, что большая часть заключённых обязательно напишет целый ворох жалоб относительно условий содержания. А это означало новые проверки, новые комиссии и новую головную боль для администрации тюрьмы.
Но он, стиснув зубы и собрав волю в кулак, продолжал неуклонно действовать. И даже если после этих суток его снимут с должности за превышение полномочий или неспособность справиться с ситуацией, главное, чтобы он знал — он сделал всё возможное, чтобы выполнить свою работу.
«Я сделал всё возможное, чтобы предотвратить ещё более ужасные последствия», — мысленно повторял он себе, словно мантру. Потому что худшее, что он мог сделать в этой ситуации, — это опустить руки и позволить хаосу окончательно поглотить учреждение.
После полуночи работы пришлось остановить — заключённые жаловались на невыносимый шум от слесарных работ, продолжали буйствовать, грозились, что будут жаловаться вышестоящим органам, и всячески препятствовали деятельности рабочих. Угрожали слесарям, что найдут их и их семьи на воле, если те не прекратят этот «беспредел». В итоге измученные слесари и вовсе категорически отказались продолжать работу в ночную смену.
Но утром работа вновь возобновилась с удвоенной силой. Горин лично проследил, чтобы каждый рабочий получил дополнительную охрану. Однако стоило работе встать хоть на какие-то благие рельсы, как появилась новая, совершенно неожиданная напасть.
Прямо посреди тюрьмы стали открываться странные разрывы в пространстве. Нет, это не были классические червоточины, о которых все знали. Просто прямо посреди пустого пространства вдруг появлялся небольшой зловещий разрыв, из которого пачками сыпались монстры — всякие разные, стаями по десять-двадцать особей. Пускай они были слабого зелёного уровня, только-только появившиеся и едва набравшиеся энергии, но даже в таком неокрепшем состоянии были способны порвать десятки беззащитных людей.
Ещё благо, что они появлялись не в камерах с заключёнными, а исключительно в коридорах и служебных помещениях. Благодаря этому счастливому обстоятельству всё обошлось без человеческих жертв, хотя несколько охранников всё же получили серьёзные ранения.
Горин тут же принялся докладывать мэру об этом чрезвычайном событии:
— Я не знаю, кто эти проклятые диверсанты, но у них, похоже, вообще ничего святого нет! — рычал он в трубку. — Устроить такое! Твари из червоточин посреди города!
Мэр слушал внимательно и хмурился всё больше. А ведь уже не первый случай такой! Ведь буквально недавно в центре города появился огромный спрут. Уж не связаны ли все эти жуткие события между собой? Слуцкий даже поставил себе мысленную пометку подробнее расспросить обо всём того самого Пылаева и выяснить, какое отношение он имеет ко всему происходящему. А вдруг это всё его рук дело, в том числе и тот самый злополучный спрут?
* * *
В этот раз Горин и Слуцкий по очереди стали названивать Петрищеву, словно устроив между собой негласное соревнование в настойчивости.
