Вопрос висел в воздухе, обволакивающий и опасный. Это был не просто интерес. Это был допрос под маской вежливости.
Вивиан встретила его взгляд. В ее глазах мелькнула тень осторожности.
— Нормандия — сердце нашей империи, Ваше Величество. Да, море — наша стихия, а верфи Руана и Гавра рождают корабли, способные достичь края света. Сила…
Она сделала едва заметную паузу.
— … Заключается в воле нашего народа и мудрости его правителей. Что же до устремлений… Мы ищем стабильности и процветания для наших подданных. Как и любое государство.
— Стабильность, — повторил Годунов, и в его голосе прозвучала какая-то странная нота — то ли ирония, то ли понимание.
Его взгляд скользнул в сторону Григория, моего отца, который сидел неподвижно, как каменное изваяние, лишь внимательно наблюдая.
— Стабильность — редкий дар в этом мире. А процветание… оно требует надежных союзников. Или надежных границ.
Он снова посмотрел на Вивиан.
— И как вам наша империя? Не слишком ли… сурова для нежных нормандских цветов?
— Сурова? — воскликнула, не удержавшись, Изабелла. — Она потрясающая! Такой размах! Такая мощь!
Она тут же залилась румянцем, осознав, что перебила императора, и умолкла, виновато опустив глаза.
— Мощь Российской Империи неоспорима, Ваше Величество. Она впечатляет. И… да, она иная. Но в этой инаковости есть своя величественная красота. Мы только начинаем познавать ее, — подхватила Вивиан мягко.
Годунов медленно кивнул, его взгляд стал проницательнее, жестче. Он откинулся в кресле, его фигура казалась еще более монументальной на фоне огромного, мрачного герба за спиной — двуглавый орел, сжимающий в когтях не скипетр и державу, а меч и пучок молний.
— Познавать, — произнес он тихо. — Это мудрое намерение. И теперь, госпожи, самый важный вопрос.
Он наклонился вперед, и тень от его высокой шапки легла на стол, словно черная птица.
— Как вы видите… свое будущее здесь? В Российской Империи? Какое место герцогини де Лоррен и ее сестры могут найти под нашим… покровительством?
Воздух в кабинете сгустился. Даже пылинки, танцующие в лучах света из узкого окна, застыли. Вивиан глубоко вдохнула. Я видел, как сжались ее пальцы на подлокотнике кресла. Она собиралась ответить, найти нужные слова в этом лабиринте императорской воли и скрытых угроз. Ее будущее, будущее Изабеллы, будущее их рода, который они хотели возродить уже тут — все это висело на острие ножа в этом зловещем кабинете.
И пока она готовилась говорить, я чувствовал, как ледяной взгляд Годунова снова медленно, неумолимо, скользит в мою сторону.
Нарушенное обещание… Пустошь… Расплата. Она неумолимо приближалась, и роскошь вокруг вдруг показалась мне позолотой на дверях тюрьмы.
Тишина после вопроса императора повисла плотным, звенящим пологом. Я видел, как мысли молнией проносились за высоким лбом Вивиан, как ее взгляд, на миг потерявший фокус, скользнул по мрачному гобелену позади Годунова, изображавшему, кажется, легионеров, шагающих по костям. Она собиралась с духом. Не спеша, с достоинством, подняла глаза на императора темных.
— Ваше Императорское Величество, — ее голос, чистый и звонкий, как удар шпаги о хрусталь, казалось, рассек тяжелую атмосферу кабинета. — Ваш вопрос проницателен и затрагивает саму суть нашего визита.
Она сделала небольшую паузу, словно взвешивая каждое слово на незримых весах дипломатии.
— Нормандская кровь ценит отвагу и честь. Мы прибыли под покровительство дома Раздоровых и в лице Темнейшего князя Григория Васильевича Раздорова мы обрели не только защитника, но и мудрого советника. Он обещал нам свою помощь и наставничество на этой новой земле.
Ее взгляд, теплый и полный доверия, скользнул к моему отцу, который лишь чуть заметно кивнул, его каменное лицо смягчилось на долю секунды.
— И потому, — продолжила Вивиан, поворачиваясь обратно к императору, — в решении этого судьбоносного вопроса — нашего будущего под Вашей державной сенью — мы всецело полагаемся на Вашу императорскую мудрость и на советы нашего покровителя, Темнейшего князя.
Сердце мое колотилось где-то в горле. Отец. Игла ревности чуть кольнула в сердце, но сразу пропала. Потому что ее глаза — эти глубокие, как норманнские фьорды, глаза — нашли меня.
— А так же, — добавила она, и в ее голосе прозвучала искренняя теплота и симпатия, — на храбрость и честность его сына, Видара. Он показал себя истинным аристократом Российской Империи, человеком слова и отваги, когда сопровождал нас через неспокойные земли. Его пример вселяет в нас уверенность.
Меня словно обожгло. Достойным представителем Империи? После Карельской Пустоши? После того, как я нарушил слово, данное перед самим Годуновым? Я почувствовал, как по спине пробежал холодный пот, а щеки предательски запылали. Я не смел поднять взгляд на императора, чувствуя, что его ледяное внимание вновь оказалось приковано ко мне. Похвала Вивиан для Годунова звучала как насмешка.
— Что же касается наших личных устремлений, — Вивиан продолжила, будто не замечая моего смущения, ее голос вновь обрел деловитую твердость, — я, Ваше Величество, горю желанием продолжить изучение ваших удивительных, пусть и суровых, земель. Особенно Карельских Пустошей. Их тайны и мощь… неудержимо манят. К тому же я там была и знаю чего ожидать. Уверена моя помощь в ее исследовании будет не лишней.
Она произнесла это без тени сомнения, будто не ведала о моем проступке, случившемся именно там.
— А мою сестру Изабеллу, — Вивиан ласково положила руку на запястье младшей, которая замерла, затаив дыхание, — несмотря на то, что занятия в магических академиях, я полагаю, уже начались… Я мечтаю устроить сестру именно туда. Ее дар требует раскрытия, и я думаю, что столичная академия, где учится Видар, ей идеально подойдет.
Наступила пауза. Годунов не шевелился, его лицо оставалось непроницаемой маской. Затем… Углы его тонких губ дрогнули. Это была не улыбка, нет. Скорее, тень чего-то, отдаленно напоминающего одобрение. Глубокий, проницательный взгляд изучал Вивиан.
— Честность, — произнес он наконец, его низкий голос казался чуть менее ледяным. — Открытость. И… целеустремленность. Редкие и ценные качества, герцогиня де Лоррен. Особенно при дворе.
Его пальцы перестали постукивать по столу.
— Они вам послужат. И Империи.
Он откинулся в кресле, и тень от его шапки отползла назад.
— Ваше доверие к дому Раздоровых… заслуживает уважения. Князь Григорий, мой друг — столп Империи. Его слово имеет вес.
Взгляд императора на мгновение скользнул по отцу, и в нем мелькнуло нечто, похожее на давнее взаимопонимание.
— А что касается молодого Видара…
Он снова посмотрел на меня. Я замер.
— Храбрость — несомненная добродетель. Но добродетель, требующая мудрого управления.
В его словах не было прямого осуждения, но предупреждение звучало ясно. Потом он махнул рукой, словно отмахиваясь от темы.
— Ваши просьбы разумны. Изабелла де Лоррен будет зачислена на первый курс Императорской Магической Академии. Завтра, — он произнес это как непреложный факт. — Мои академии не знают понятия «слишком поздно». Она уже завтра сможет присоединиться к занятиям. Переводчиком мы вас обеспечим, как и браслетом для связи. Чуть позже я распоряжусь, и вам их доставят в поместье сегодня же.
Изабелла едва сдержала взвизг восторга, ее глаза засияли как звезды.
— А вас, герцогиня Вивиан, — продолжал Годунов, его взгляд снова устремился на старшую сестру, — я желаю представить ко двору официально. Впрочем, присутствие Изабеллы так же будет приветствоваться. Но на этом я не настаиваю. Через неделю. На Главном Осеннем Балу, — он произнес это не как предложение, а как приказ. — Там вы сможете… начать свое изучение не только тайн Пустошей, но и глубин нашей придворной жизни. При поддержке дома Раздоровых, разумеется.
Он кивнул в сторону отца.
— Обещаю вам свое содействие в этом.
— Ваше Императорское Величество…
