Годунов долго молчал. Он встал, прошелся к камину, постоял, глядя на пламя, заложив руки за спину. Потом повернулся. Его лицо было непроницаемым, но в глазах бушевали мысли, расчеты, оценки.
— Пустошь… Сердце Пустоты… Проведение живых через земли смерти… — он произнес это негромко, как бы пробуя слова на вес. Потом его взгляд упал на меня с новой силой. — Ты обладаешь силой, Видар, и знаниями, которые… редки. Опасны. И ценны.
Он вернулся к столу, сел.
— Эта герцогиня… Она сильная духом девушка. Пройти через такое… — он покачал головой. — И её история, и ваша… они меняют расклад. Этот их принц Альберт… Он просчитался. Сильно, — в его голосе прозвучало холодное удовлетворение. — Они останутся под защитой Раздоровых. И под моим оком. Их представление ко двору… Состоится. Официально. Как почетных гостей Империи, нашедших у нас убежище от несправедливости.
Он замолчал, снова изучая меня.
— Но будь осторожен, Видар, — его голос стал тише, но весомее. — Вы принесли в мой двор не просто сенсацию. Вы принесли искру из самого Сердца Пустоты. Искру, которая может как осветить, так и спалить. Играете с силами, которые мало кто понимает. Даже я.
Я встретил его взгляд. В моих глазах не было ни страха, ни вызова. Только спокойное признание истины.
— Мы все играем с огнем, Ваше Величество. Просто огонь бывает разный. Я научился… не обжигаться.
Годунов усмехнулся. Коротко, без веселья.
— Хорошо. На сегодня достаточно. Можешь идти. И… передай герцогине де Лоррен — Империя рада принять её. Ах, да. Объяснись с моей дочерью. А то она мне всю душу вынула, требуя сказать, куда ты пропал. Если честно, не ожидал, что у тебя получится… М-да. Но мое отцовское благословение у тебя есть. Действуй.
Я встал, поклонился и вышел из кабинета, оставляя императора наедине с картами, пламенем камина и мыслями о Пустоши, Сердце мира и человеке, который прошел сквозь оба и вернулся, чтобы изменить правила игры.
Тихий стук часов за моей спиной отсчитывал начало новой главы. Главы, где я был уже не просто сыном Раздорова, а силой, с которой считался сам Государь. И пламя, о котором он говорил, теперь горело не только в Пустоши, но и здесь, в самом сердце Российской Империи.
Холодный мрамор приемной, казалось, впитывал остатки тепла из моего тела. Тяжелые двери кабинета императора сомкнулись за спиной с тихим, но окончательным щелчком, будто захлопнулась крышка гроба.
Я стоял, пытаясь вдохнуть полной грудью, но воздух был густым, словно пропитанным запахом старой власти и ледяной угрозы. Слова Годунова — «я слежу», «ты — мои глаза и уши» — висели в ушах, как набат. Расплата приняла форму долга. Долга страшного и неясного.
Пальцы сами нашли коммуникационный браслет на запястье. Прикосновение к холодному металлу немного вернуло меня к реальности. Я нажал руну связи с отцом.
Голос, прозвучавший в уме после короткой паузы, был привычно сдержанным, но я уловил тончайшую нотку напряжения:
«Видар? Где ты?»
«Вышел от Его Величества. На выходе из приемной.»
Мысль шла с трудом, словно сквозь вату.
«Иди к Северным вратам внутреннего двора. Мы ждем у экипажей. Гвардейцы проводят.»
«Иду.»
Как по команде, двое стражников в черных латах с кровавыми акцентами императорской гвардии отделились от тени колонн. Безмолвные, как статуи, они встали по бокам, указывая направление лишь поворотом головы. Их присутствие, раньше бывшее просто частью дворцового антуража, теперь ощущалось как физическое давление. Каждый шаг отдавался эхом в слишком тихих коридорах. Я ловил на себе их бесстрастные взгляды — да, они знали. Знают все. И докладывают.
Машина с гербом Раздоровых стояла у самых ворот. Отец уже сидел внутри, его профиль в окне был резким и непроницаемым. Вивиан и Изабелла оживленно переговаривались, сидя напротив. Лицо Изабеллы все еще сияло от счастья и предвкушения обучения в академии. Вивиан выглядела спокойнее, но в ее глазах, встретивших мой взгляд, читалась тень понимания — она догадывалась, что мой разговор с императором был тяжелым.
— Видар! — радостно воскликнула Изабелла, когда я сел рядом с отцом. — Ну как? Все благополучно?
— Все решено, — ответил за меня отец, его взгляд скользнул по моему лицу, мгновенно считывая состояние. — Император подтвердил свое решение. Теперь — практические вопросы.
Он слегка постучал костяшками пальцев по перегородке, сигнализируя водителю.
— Нам нужно снабдить герцогинь всем необходимым. Пополнить гардероб, приобрести все для жизни и учебы. Отправляемся в «Версаль».
«Версаль» — не просто магазин. Это целый дворец роскоши в самом сердце аристократического квартала, место, где золото — самый дешевый металл, а цены могли сразить наповал даже видавших виды графов. Мысль о шопинге после кабинета Годунова казалась сюрреалистичной.
Машины поехали. Я молчал, глядя в окно на проплывающие мрачные фасады правительственных зданий, сменяющиеся затем яркими витринами торговых улиц.
Отец и Вивиан обсуждали детали обустройства, Изабелла восхищалась незнакомым городом. Я чувствовал себя чужим в этом разговоре, как призрак, застрявший между мирами — миром ледяного страха перед императором и миром… платьев.
Мы только въехали на широкую площадь перед сияющим мрамором «Версаля», когда коммуникационный браслет отца едва заметно завибрировал. Он нахмурился, поднес руку к виску. Его лицо стало еще суровее.
— Проклятье! — тихо выдохнул он, не предназначенное для других.
Затем добавил уже гораздо громче:
— Меня срочно вызывают обратно. Во дворец. Дело не терпит отлагательств.
Он повернулся к нам.
— Видар, остаешься с герцогинями. Поможешь им с выбором. Охрана будет рядом.
Его взгляд, брошенный на меня, был краток, но невероятно емок.
— Не подведи. И помни, о чем говорил император.
Отец вышел из экипажа, сел в другую машину и умчался прочь, оставив нас втроем под бесстрастными взглядами все тех же гвардейцев у входа в «Версаль».
Внутри нас встретил ошеломительный каскад света, запахов дорогой кожи, шелка, духов и чего-то неуловимого — аромата денег и избранности. Роскошь здесь была другой, нежели во дворце Годунова. Ярче, навязчивее, почти кричащей.
Изабелла ахнула, схватив сестру за руку. Вивиан лишь подняла бровь, но и в ее глазах зажегся азарт охотницы.
— Ну, Видар, — сказала она, обернувшись ко мне, и в ее голосе вдруг зазвенела игривая нотка, так непохожая на ту, что звучала в кабинете императора. — Ты теперь наш единственный кавалер и главный судья. Приготовься!
И началось. То, чего я в глубине души боялся больше, чем Теневых Гончих Пустоши. Шопинг с двумя ослепительными девушками, внезапно освобожденными от гнета ожидания и полными решимости оторваться по полной.
Мы миновали отделы мебели и фарфора, устремившись прямиком к храму тканей и кутюрье — залам вечерних туалетов.
Изабелла, как прекрасный мотылек, порхала между стойками, выхватывая платья самых невероятных цветов — от небесно-голубого до пламенеющего рубина. Вивиан двигалась медленнее, с достоинством, пальцы ее скользили по тяжелому шелку, бархату, оценивая фактуру и крой.
— Видар! Смотри!
Изабелла вынырнула из-за ширмы первой. На ней было платье цвета весенней зелени, легкое, воздушное, с россыпью крошечных жемчужин по корсажу. Она крутанулась, заставляя юбку взметнуться колоколом. — Я — как лесная фея?
Она была ослепительна. Юной, сияющей, полной жизни.
— Прекрасно, Изабелла, — пробормотал я, чувствуя, как предательски теплеют уши.
— Фея? Слишком легкомысленно для Императорского бала, — раздался спокойный голос Вивиан. Она вышла из своей примерочной.
Мир сузился до нее.
Платье, выбранное ею, было цвета глубокой ночи — черный бархат, но не мрачный, а сияющий, как усыпанное звездами небо. Оно облегало ее фигуру, подчеркивая каждую линию, а затем расширялось внизу мягкими волнами. Вырез был сдержанным, но безупречным, а на плечи был накинут шифоновый шарф цвета темного серебра, переливающийся при каждом движении. Никаких кричащих украшений — только тонкая серебряная нить с небольшим сапфиром у горла, повторяющим цвет ее глаз.
