— Михаил Михайлович, я должна вас поблагодарить за Аркадия, как и за батюшку моего, — говорила «Суворочка». — Нам не удавалось подружить их, батюшка никак не принимал Аркадия Александровича, не признавал в нем сына. А нынче… О нем только и говорит, скучает. Вы, как будет возможность, отправьте, прошу вас, за Аркадием.
— Непременно, Наталья Александровна. Вы знаете, что он нынче проходит обучение у меня в поместье. Прошу довериться мне, как это сделал ваш прославленный отец, князь Италийский. Мы подготовим Аркадия Александровича к поступлению в Шляхетский корпус. А еще научим некоторым премудростями войны, — сказал я, а женщина крутила головой.
— Поймите меня правильно, но вокруг батюшки много нынче людей и предложений, среди которых сложно распознать истинно дружественные. Когда была опала, то вы искали общения с Александром Васильевичем, потому к вам есть доверие. Но вы не принимаете оплаты за обучение Аркадия. Значит ли это, что я, как старшая сестра, или мой отец должны вам услугу? — спросила Наталья Александровна.
Как для нынешнего времени, она чересчур прямолинейна. Впрочем, мне это даже нравилось.
— Ваш батюшка многое для меня уже сделал, так что оказать небольшую услугу вам и вашему брату, мне ничего не стоит, — сказал я и улыбнувшись, шепнул. — Нам, честным людям, нужно держаться вместе.
Шутка не совсем была понята женщиной, она натянуто улыбнулась. Но это и не была шутка. Скорее, мой лозунг, по типу «Пролетарии всех стран соединяйтесь!» Кстати, было бы неплохо, чтобы хорошие люди объединялись во все времена, тогда меньшинству подлецов станет сложнее творить свои делишки. Я не идеалист, понимаю, что это невозможно. Но очень хочется.
— Муж мой, а будет ли мне позволено пригласить Наталью Александровну к нам завтра на обед? — спросила Катя, но несколько осеклась, прочитав в моих глазах осуждение.
— Конечно, — сказал я, не имея шанса произнести иное.
— Боюсь, любезная Екатерина Андреевна, это может быть неуместным. И без того разговоров будет, что я без супруга на приеме. Поймите правильно, если я начну ходить на обеды без супруга, это будет не камильфо, — сказала дочь Суворова и улыбнулась.
Что делать? Пригласить Зубова к себе? Или нет? У меня будет завтра на обеде Суворов, фельдмаршал принял приглашение, а я взял себе выходной, и не пойду во дворец, тем более, что уже скоро поеду в Швецию. Как там одна из стратигем Сун Цзы? Держи друзей близко, а врагов еще ближе? Китаец был мудрецом, но он не учитывал последствия такой ситуации, когда дружба с врагами ставит под удар. Если придет Николай Зубов, а в доме Суворов… Я сразу же попаду под подозрение, что плету заговор. Так что пришлось отказаться от идеи видеть Суворочку.
— Ты устала? — спросил я Катю, когда мы около полуночи вернулись с приема.
Случилось что-то невообразимое! Император разрешил гулять до одиннадцати часов вечера! Мало того, так и вальс был. И все же что-то меняется при дворе, как по мне, так в лучшую сторону.
— Устала. Семь танцев в подряд… Мне столько и танцевать нельзя, — сказала Катя, но сразу поправилась. — Прости!
Это она уговаривала меня танцевать, не чуть ли, а реально, плакала, так ей захотелось. А теперь, видите ли, я и виноват в этом. И как познать вас, женщины? Сколько жизней нужно прожить для этого?
Глава 17
Глава 17
Стокгольм
11 февраля 1799 года
Все же быть дипломатом не мое. Нет, мне нравится решать глобальные задачи и делать свою страну сильнее. Но мне категорически не нравятся шведы. Насколько эти люди в покинутом мной прошлом, в большинстве своем, казались милыми и безобидными, настолько они здесь, в самом конце XVIII века, злобные какие-то, агрессивные. Так и норовят скривить рожу, когда узнают, что я русский, и не только кривятся, но и лаются на своем языке. Я не знаю шведского, но шведский ругательный уже неплохо изучил. Понимаю, когда меня оскорбляют, но приходится молчать, иначе свою миссию запорол бы еще при пересечении границы.
Что-то прививки от агрессии плохо работают на шведах, не надолго хватает. Только в XVIII веке три войны состоялись. И с каждой войной шведы все больше теряли. Пора понять закономерность, но, нет, не понимают. Через девять лет после окончания крайней войны, шведы вновь хотят, чтобы им еще раз показали силу и мощь русского оружия?
Был бы кто-то вместо меня, обязательно бы уже вспылил и прервал бы посольство. Признаться, я также это хотел сделать. Меня унижали… А через меня, всю Российскую империю. Как же хотелось лично установить тысячу ракет на пусковые трубы, поджечь фитили и наблюдать, как они летят в сторону Стокгольма. Может мечта сбудется?
Я прибыл в Стокгольм позавчера и был готов к тому, что теплого приема не будет. Его и не случилось. Мало того, что было отказано в праве поселиться в особняке, занимаемым ранее русским посольством, так и качественной гостиницы не предоставили. Пришлось обосноваться в каком-то не самого лучшего качества гостином дворе.
День меня не трогали, как и не отвечали на посылаемые мной требования немедленной аудиенции с королем. Между тем, я знал, что шведские газеты разразились крайним негативом по отношению к моей миссии. Я у них и «писака» и «ростовщик» и «грязный попович». Последнее понятие журналисты не удосужились нормально объяснить, может и сами не понимали кто такой «попович». Газетки на память, ну и показать в Петербурге, я, конечно, прихватил, как и купил более раннюю желтуху.
И вот, сегодня утром мне было сказано, что можно прибыть во дворец. Прокатившись на одной из своих карет по узким улочкам Стокгольма, я съехал на лед, так как по какой-то причине именно сейчас был перекрыт мост на Рыцарский остров, а мне именно туда. Мою карету остановили при въезде на остров, потребовав далее двигаться пешком, либо уезжать в свою варварскую Московию. Все это сопровождалось трактирной руганью, сыпавшейся мне вслед. Я делал вид, что не понимаю, а мысленно подсчитывал, сколько уже в Надеждово должны были изготовить ракет и провели ли там опыты с начинкой этого оружия бездымным порохом. А еще развлекался тем, что выбирал первоочередные цели для их поражения.
А что в этом случае нужно было делать? Уехать в Петербург побитой собакой? Альтернативой было дальнейшее унижение, но я был готов. Есть такая русская поговорка про очередность тех, кто смеется. И, если мой смех будет раздаваться в догорающем от разрывов моих ракет Стокгольме, то все будет правильно. Они еще не знают, какого врага себе нажили. Швеция, если и останется, то это будет по своему значению даже не третьесортная страна, а, скорее, вассал России.
С гордо поднятой головой в не менее, чем пятнадцатиградусный мороз, но зато в шубе из калана и горностая на подоле, соболиной шапке, а также в унтах на меху того же калана, я не чувствовал холода. Нет более теплой одежды в мире, чем та, которая сейчас на мне. Миновав церковь Риддархольмена, я шел по улице Мунтгатон мимо памятника Густаву I Адольфу Вазе.
Ухмыльнувшись, действительно, великому шведу, я игриво помахал ему рукой, чем вызвал крайнее недовольство толпы. По обеим сторонам от дороги были расставлены люди, неизменно посылавшие проклятия и сыпавшие угрозами и в сторону России и оскорблявшие меня лично.
А я глумился над ними, держа в напряжении пятерых своих сопровождающих, так как была вероятность, что толпа прорвет хлипкий заслон из бравых шведских солдат и устремится рвать нас на части. Это было тяжело, требовало максимального сосредоточения и мобилизации внутренних сил. Но я шел, уже поглядывая на располагавшийся по левую сторону от меня риксдаг. Впереди был королевский дворец.
По всем протоколам я мог бы уйти, никто бы не посмел меня осудить. А вот за то, что продолжаю идти, да, осуждение будет. Найдутся в Петербурге языки, которые начнут рассказывать о том, что у меня нет чести и все такое. Может, придется стреляться, и не раз. Но есть задачи, которые поставлены Отечеством, их нужно решать.
