— Ожидать! — буркнул лакей на входе в королевский дворец.
— Любезнее будь, слуга! — прорычал я на английском языке, будучи уверенным, что лакей точно меня понимает.
Возражений не последовало, и я, скинув с показным пренебрежением верхнюю одежду, проследовал через галерею, которая еще не названа именем Бернадота, возможно, и не будет иметь такого названия и наполеоновский маршал не станет королем Швеции. Свое сопровождение мне пришлось оставить.
Королевский дворец был жалким сараем по сравнению с тем же Екатерининским дворцом, Петергофом, или Зимним. Пусть мне не нравился стиль барокко, присущий русским дворцам, но здесь, на враждебной чужбине, патриотизм смывает критику отечественных достижений, а заставляет гордиться Отечеством.
— Ждите! — уже без хамства, сказал лакей.
Я ждал. Понятно было, что промурыжат, не сразу позовут. Но здесь хотя бы нет галдящей толпы, которая изрядно напрягала. Минут двадцать я стоял с горделивой миной, а после все-таки двери распахнули и я вошел в приемный зал.
Доспехи по углам, большой портрет Карла Неудачника Двенадцатого, здесь же картина со времен Тридцатилетней войны. Понятно, на кого ориентируется Густав III Адольф. Но картины мне не были столь интересны, я на них смотрел, чтобы сохранять вид независимый и гордый. Получалось так, что поглядывал на всех с высока, словно и не замечал никого. А здесь было кого заметить. Может, и четверть всех присутствующих были англичанами. Прямо резало глаза от ярких красных мундиров. Отличные они все же мишени, эти красномундирники.
Сделав шагов десять, я остановился перед постаментом, на котором сидел на троне король. Щегол малолетний, а все туда же! Щуплый, с озлобленным взглядом, силящийся хмурить брови, чтобы казаться взрослым и грозным, такой персонаж вызывал брезгливость.
Прокудахтав что-то на своем шведском языке, король не увидел моей реакции на свою отповедь. Да и я не реагировал, пусть через два слова и понимал речь Густава Адольфа.
— Как смеете вы приезжать и требовать аудиенции? — выкрикнул король уже на французском языке.
Я молчал.
— Что нужно вам? Еще пройтись по улицам моей столицы? Вы сами видели, что мой народ презирает московитов, — говорил главный швед, вызывая всеобщее веселье.
Как же! Русского посла сейчас отчитывают.
— Пожалуй, я немного подожду и обязательно, но позже, пройдусь по улицам Стокгольма еще раз, — сказал я и веселье резко прекратилось, а на меня уставились злые взгляды.
Не такие здесь и дебилы собрались, понимают намеки, пусть и такие завуалированные. Когда я еще смогу пройтись по городу, да не спрашивая разрешения у короля? Правильно, когда Стокгольм будет либо русским, либо оккупирован нашими войсками.
— Я повторяю свой вопрос. Зачем вы прибыли? — раздраженно выкрикнул король.
— Спросить у вас, ваше величество, почему Швеция, заключая мирные соглашения с моей страной, никогда их не выполняет? Значит ли это, что нам не стоит с вами более заключать мира, а пребывать в состоянии войны? — сказал я, а король даже встал со своего трона.
— Соглашения с вашей страной не стоят той бумаги, на которой они написаны! — выкрикнул швед с короной.
— Они стоят пролитой крови русских и шведских солдат! — парировал я.
Вот и докопайся до слов, где шведские солдаты упомянуты!
Пока Густав набирал воздуха, чтобы вновь произнести какую-то фразу, я поспешил сказать:
— Ваше величество, рыцари воюют между собой, но дамы всегда в стороне и они уважаемы любой стороной конфликта. Мы, мужчины с женщинами не воюем, — сказал я и эти слова были самым уязвимым местом.
Но я должен был указать на то, что поведение короля по отношению к его жене недостойно и бесчестно. И я сказал это.
— Это намек на мою жену? Вы смеете влезать в мои отношения с женой? — Густав не кричал, он, скорее, был ошарашен моей наглостью.
Но был ли я наглым? После того, как со мной поступили, все ожидали намного большего апломба и чуть ли не прямого оскорбление короля. Ну, а я мокнул в грязь шведского короля, так, чуточку. Теперь, после моих слов несколько иначе смотрятся те унижения Александры Павловны, как не мужские поступки.
— Будьте рыцарем, ваше величество, каким был ваш славный предок Густав Адольф, позвольте встретиться с Александрой Павловной и убедиться, что с ней все в порядке. Прошу вас. Взываю к вам! — максимально театрально и пафосно говорил я.
Шведский король неестественно выкрутил голову, чем стал напоминать изображение египетских фараонов. И это еще о русском императоре говорят, что он сумасшедший? Представил, что Густав Адольф был бы российским самодержцем… Тьфу, я бы сам возглавил заговор и долбанул бы табакеркой этого идиота.
К королю устремился какой-то незнакомый мне вельможа и стал что-то шептать монарху. Густав Адольф хмурился и возражал ему, но в итоге махнул рукой.
— Хорошо. Встретитесь с ней, чтобы переговорить и убедиться, что шведский король не воюет с женщинами, даже если они шпионки и… — королю хватило ума, а, может, и какой-то осторожности, чтобы не оскорбить свою жену в моем присутствии.
Если бы это случилось, я вынужден был бы заканчивать весь этот фарс и проводить ночью боевую операцию по освобождению дочери русского императора. Для этого есть силы. Полсотни бойцов разными путями пробирались в Стокгольм. У них будут свои задачи в предстоящей войне, но случись так, что понадобится помощь в деле вызволения Александры, пришлось бы рассекретить. А есть и мое посольство, где почти каждый боец.
— Сегодня же, выйдя из моего дворца, вы посетите предательницу, а завтра ни вас, ни кого из русских чтобы не было в моем городе. Придете сюда в качестве пленных, — выкрикивал король.
— Придем, ваше величество, — с нотками угрозы, сказал я.
В это время ко мне подошел граф Фредерик Спарретилль-Окере со свертком, на котором была вислая печать с вензелями шведского королевского дома. В этот момент я думал о глупостях: кто сильнее, лев или медведь, и приходил к выводу, что северный лев всяко слабак, не его тут места обитания. А вот медведь — хозяин севера. Так что сколь красивые вензеля не были на печати и оттеске бумаги, шведы совершают очень большую ошибку. Их лев будет бит русским медведем.
— Имею честь передать вашему монарху это предъявление претензий. Если Московия не выполнит их, мы, будучи миролюбивыми и желающие жить в добрососедских отношениях, вынуждены будем объявить Павлу войну, — сказал канслипрезидент Шведского королевства, а переводчик моментально перевел мне слова Спарретилль-Окере.
— Я не могу принять эту бумагу, так как она вручается с нарушениями протокола. Моя страна называется Российская империя, а правит в ней Император Российской Империи Павел Первый Петрович, — решительно ответил я.
— Вы обязаны ее принять! — несколько растерялся канслипрезидент.
— Если вы подадите документ подобающим образом, с учетом моих замечаний, — сказал я.
— Лакей! Ты обязан! — выкрикнул король, а присутствующие в приемном зале люди аж выдохнули.
Это было не вызывающе, это было нечто невообразимое. Но я оставался внешне спокоен, мало того, так и несколько ухмылялся. Нужно быть выше этих оскорблений, чтобы они играли против рта, произносящего такую грязь. Этому «рту», как только шведы и англичане начнут терпеть поражения на поле боя, сразу припомнят все оплошности и глупости, и эти слова будут в том числе примером идиотизма короля.
Я понимал, что из-за моего поведения, что я не собираюсь принимать бумагу, как бы «случайно» могут напасть на меня люди из толпы, через которую мне нужно будет пройти в направлении кареты. Могут и убить таким образом. А после пошлют письмо с извинениями. Но я не мог иначе… Уже слишком был унижен я, была унижена Россия и того понимания, что возмездие придет, уже оказывалось мало.
— Уверен, что ваше величество слово свое держит и уже сегодня я увижу дочь моего императора, — сказал я, посмотрел на канслипрезидента, окинул взглядом некоторых присутствующих, заострив внимание на английском генерал-лейтенанте Ральфе Эберкромби.
