— Были, — согласился я тихо, глядя на звезды, отражавшиеся в темной воде бассейна. — И они были прекрасны. Спасибо, что пришла сегодня, Тань. Очень нужно было… это. Просто это.
— Я всегда рядом, Видар, — она улыбнулась, ее рука легонько толкнула меня в плечо. — Хоть ты теперь и важная птица, а для меня ты остался все тем же сопляком, который чуть не утопил нас всех в лохани. Пей чай, гляди на звезды. Завтра будет новый день. А сегодня… сегодня просто отдыхай.
Мы замолчали. Наслаждались чаем, смотрели, как звездные блики танцуют на воде. Усталость, наконец, обернулась мирной дремотою. Пустота в большом доме перестала пугать. Потому что здесь, у воды, под звездами, с кружкой имбирного чая и в компании с подругой детства, было тепло. Было тихо. Было хорошо. И завтрашние смотрины, и Пустоши, и все остальное казалось еще очень далеким. А сейчас было только «здесь и сейчас». Эхо смеха над проказами с Гиви еще звенело в воздухе, смешиваясь с вкрадчивым шепотом воды и ночи. И этого было достаточно.
Тишина у бассейна была густой, сладкой, пропитанной ароматом имбиря, лимона и воспоминаниями. Звезды мерцали в черной воде, Танька сидела рядом, ее плечо тепло прижималось к моему. В голове, наконец, стих вихрь дворцовых интриг, отцовских уроков и пугающих перспектив Пустошей. Осталось только это — покой, тепло подруги и… странная, нарастающая ясность. Мысль, которая зрела с того момента, как она переступила порог сада, звонко смеясь.
Я повернулся к ней. В скупом свете звезд и голубой подсветки бассейна ее лицо казалось знакомым до боли и бесконечно дорогим. Не как лицо возлюбленной, нет. Как лицо части самого себя. Части того беззаботного мира, где были только проказы с Гиви и гнев ключницы Марфы.
— Тань, — мой голос прозвучал тише шелеста воды.
— М-м? — она обернулась, ее глаза в полумраке блестели спокойно.
— Выйдешь за меня? — выпалил я. Просто. Без прелюдий. Без придворных церемоний, которыми обставлялось предложение Кристине. Как будто я спрашивал мимоходом: «Пойдем завтра в кабак?»
Она замерла. Совсем. Даже дыхание, казалось, остановилось. Потом фыркнула. Коротко, недоверчиво.
— Ты чего, с ума сошел, Видар Григорьевич? Имбиря перепил? — она ткнула меня пальцем в грудь. — У тебя же Кристина Годуновна! Помолвка! Осенний бал! Империя ахнет!
— Второй женой, — уточнил я, ловя ее палец.
Ладонь у нее была теплая, шершавая от магических реактивов и работы в оранжереях. Настоящая.
— Второй. Рядом. Всегда. Ты… ты как родной дом, Тань. Ты как вот этот чай. Без тебя… — я махнул рукой в сторону пустого, чужого коттеджа, — … здесь пусто и холодно. Даже с императорской дочкой в невестах.
Она смотрела на меня. Сначала с недоверием, потом с изумлением, а потом… Потом в ее глазах вспыхнуло что-то яркое, теплое, безудержное. Она рассмеялась. Звонко, по-детски, как тогда, когда мы закапывали свитки.
— Видар Раздоров, ты конченый безумец! — выдохнула она, вырывая руку, но не отодвигаясь. — Предлагаешь руку и сердце, как кружку чая! «На, Тань, выпей, согрейся!» Да ты понимаешь, что твой будущий тесть-император…
— Борис Федорович? — я пожал плечами, внезапно ощущая прилив дерзости. — Он прагматик. Главное — Пустоши закрыть. А сколько там жен у его зятя… — я усмехнулся. — Думаю, он проглотит. Если ты согласна.
Она замолчала. Смотрела на меня долго, очень долго. Потом медленно, очень медленно кивнула. Один раз. Уверенно.
— Ладно, безумец, — прошептала она, и в ее голосе дрожали смех и слезы. — По рукам. Но учти, я девушка вольная и люблю свободу. Сидеть в четырех стенах не намерена. Но, конечно же, обещаю верность и душой, и телом. Мне кроме тебя никто не нужен!
— Принимается. Делай, что хочешь, только на других мужиков не смотри, — я потянул ее к себе.
Она не сопротивлялась. Губы ее пахли имбирем и чем-то неуловимо родным, Танькиным. Ночь за стенами коттеджа перестала существовать.
Утро встретило нас беспощадно ярким солнцем и необходимостью идти на лекцию. Шли мы вместе. Рука об руку. Моя академическая форма, ее простое платье — Танька не стала переодеваться — мы выглядели как обычные студенты. Но не были ими.
Шепот зародился еще у ворот академии и по мере нашего продвижения вглубь территории академии только множился. При взгляде на нас расширялись глаза, раздавались приглушенные возгласы: «Видар Раздоров… и Танька? Вместе? Под ручку?».
Танька шла, высоко подняв голову, с легкой, победной улыбкой. Я пытался сохранять невозмутимость, но чувствовал, как горит лицо.
И вот она — развилка коридора перед аудиторией «Теории и Практики Запредельных Зон». И Кристина. Она стояла, окруженная свитой, в своей неизменной, безупречно сидящей на ней изящной форме. Ее глаза, холодные и острые, как алмазы, метнулись с моей руки, обвивающей талию Таньки, на мое лицо. Я увидел в них молнию — ревность, гнев, унижение. Миг. Один миг. Потом… Все потухло. Выражение ее лица стало ледяным, расчетливым. Она что-то тихо сказала своей ближайшей фрейлине, та отступила. Крис сделала шаг навстречу. Не ко мне. К Таньке.
— Татьяна, — голос ее был ровным, вежливым, но в нем вибрировала сталь. — Поздравляю. Кажется, мы теперь… сестры?
Танька не смутилась. Улыбнулась во весь рот, по-своему, открыто.
— Кажется, да, Ваше Высочество. Надо будет обсудить, кто за чаем будет ходить, а кто мужу носки стирать. А то этот, — она кивнула в мою сторону, — у него только Пустоши в голове.
Крис… улыбнулась? Нет, скорее, уголки ее губ дрогнули вверх. Микроскопически. Она кивнула Таньке, взяла ее под руку и… отвела в сторону. Они склонились головами друг к другу, шепчась. Шепот был интенсивным, с резкими жестами Таньки и сдержанными кивками Кристины. Видимо, решали, кто будет главной по носкам и чаю. Или по чему-то гораздо более важному.
Я стоял, ощущая себя странно лишним. И тут на меня обрушилось… все остальное.
Снежана, с глазами, полными злых слез, пристально смотрела на меня. Настя, практичная и решительная, просто схватила за рукав и прошипела: «Видар, нам надо поговорить. Сегодня. После лекций. Ты ОБЯЗАН!». Ее взгляд обещал, что разговор будет серьезным. И, возможно, болезненным.
К счастью, дверь аудитории открылась. Спасение пришло в лице Вивиан. Моей… еще одной невесты? Мысль о том, что лекцию по Пустошам ведет она, вызвала лишь усталую иронию. Вивиан, в строгих одеждах магистра Тайных Путей — так назывались преподаватели этого факультета, бросила на меня быстрый, непроницаемый взгляд. Она знала. Всегда знала все первой. Но ее лицо оставалось бесстрастным, профессиональным.
— Занимайте места, — ее голос, чистый и холодный, разрезал суету в коридоре. — Сегодня разбираем динамику пространственных разломов в северных Пустошах по данным экспедиции Врангеля.
Аудитория хлынула внутрь. Кристина и Танька, закончив свой таинственный шепот, прошли мимо меня, удостоив лишь беглых взглядов. Снежана и Настя, не оставляя попыток поймать мой взгляд, тоже зашли. Вивиан стояла у кафедры, раскладывая карты.
Я замер на пороге. Динамика развития? Данные Врангеля? Я знал эти доклады наизусть. Я был в тех Пустошах, более того, я ее прошел. Эта лекция была пылью для меня. Пустой тратой времени, которого и так катастрофически мало. А в голове стучало: смотрины у отца. Новые невесты. Его шанс на счастье. Его золотые, послушные руки, которые больше не несут яд раздора. Это было важно. Гораздо важнее, чем слушать пересказ давно известных мне истин из уст Вивиан.
Вивиан подняла глаза. Увидела меня, стоящего в дверях. Ее взгляд был вопросительным, но не удерживающим. Она понимала. Она всегда понимала слишком много.
Я сделал шаг назад. Потом еще один. Развернулся и пошел прочь по пустынному коридору, оставляя позади гул начинающейся лекции, шепотки моих невест и проницательный взгляд магистра Тайных Путей.
Воздух за пределами академии показался свободнее. Дежурная машина ждала возле входа. Я вышел, и охрана академии не посмела меня останавливать. Пусть там будет суета, неловкие представления, женские взгляды, полные расчета или надежды. Это была живая жизнь. А не пыльные свитки о том, как умирает пространство. У меня будет время умереть в Пустошах позже. А сегодня… сегодня был день живых. И отца, наконец-то готового начать жить заново.
