Но мой взгляд не цеплялся за воду. Он был прикован к тому, что лежало за озером. Туман. Не просто дымка, а живая, дышащая стена. Дикая Пустошь. Ее дыхание — ледяное, влажное, с запахом гниющих корней, озона после грозы и чего-то невыразимо чужого — било мне в лицо, словно предупреждая, отгоняя. Последний рубеж. Мой порог.
За спиной стоял гул. Не шум праздной толпы, а низкое, напряженное, как натянутая тетива, гудение тысячи жизней и магических сил. Объединенное войско. Серебро и белизна светлых магов — их ауры, обычно чистые как родниковая вода, сейчас были колючие, наэлектризованные страхом.
Багрянец и чернь темных — их сила, тяжелая и вязкая, как расплавленный деготь, уже готова к удару, к разрушению. И над этим морем власти, как скала над бурным океаном, возвышался Темный Император, Борис Годунов. Его фигура в латах цвета воронова крыла казалась высеченной из самой ночи. Я чувствовал его взгляд на своем затылке — тяжелый, неумолимый, как жернов. Он был здесь, командующий этим последним резервом у самой пасти бездны.
А где-то далеко, на всех рубежах Российской Империи, от ледяных пустошей севера до степей юга, его светлый соправитель, Олег Рюрикович, рассредоточил основные силы магов. Они стояли у границ всех известных Пустошей, больших и малых копий той, в которую мне предстояло войти. Все они замерли в ожидании. Ожидании того, что мой шаг станет сигналом, пробьет плотину. Что из каждой щели, из каждой тени всех Пустошей хлынет потоп чудовищ, порожденных хаосом.
Страх витал в воздухе гуще тумана над озером, исходил от аристократов, столпившихся чуть поодаль. Весь цвет Империи, разодетый в бархат и парчу, пришел смотреть, как один-единственный человек, полукровка, балансирующий на лезвии между светом и тьмой, шагнет в небытие. Как на казнь. Или на обожествление. Их перешептывания, полные ужаса и любопытства, были фоном к гудению магии….
Наши маги вернулись, разведка прошла успешно, информация мамы подтвердилась — и завертелось. Шила в мешке не утаишь, да никто особо и не скрывался — смысла уже в этом не было. Да, мы знали, что подобных маме, захваченных Пустошью, существует немало, и да, мы прекрасно понимали, что Наместник обо всем узнает. Но на это нам было уже наплевать — он и так все понял, когда потерял связь с ней.
Войска, техника, маги — все в спешном порядке приводилось в боевую готовность и выдвигалось на рубежи. Небывалое — в одном строю стояли светлые и темные, и не было меж ними вражды.
Мои друзья — с их стороны было много криков и ругани. С Гиви я даже чуть не подрался — он хотел идти со мной, а я не разрешал. Как и мои невесты. Но нет — пусть я их всех любил и уважал, но как маги, они слабы и им на передовой не место. Они — последний рубеж нашей обороны, если вдруг мы не удержим лавину тварей. Поэтому все они, кроме Вивиан, остались в Москве, чтобы держать оборону. Да, им это не понравилось, да, они на меня жутко обиделись. Но лучше уж так, чем потом рыдать над их трупами.
И вот теперь я стою тут. Я не оборачивался. Но я знал, они здесь. Мои тихие тени, мои ангелы-хранители, мои души. За левым плечом — светлая Мавка. Ее присутствие было как первый луч солнца после долгой ночи, теплый и нежный. От нее веяло запахом луговых трав, молодых листьев и чистой родниковой воды. Сияние, исходившее от нее, едва уловимое, но стойкое, отгоняло мрак от самого края души. За правым — темная Навка. Холодок, струящийся от нее, был не враждебен, а… надежен. Как сталь. Запах прелых листьев, влажного мха и глубокой, древней тишины соснового бора. Ее темные глаза, полные непоколебимой решимости, были щитом.
Они не пойдут со мной. Их долг — высший, данный не императорами, а самой сутью нашей связи. Охранять ее. Мою мать. Когда я исчезну в этой белесой пасти, они будут ее щитом, ее невидимой стражей. Пока я не вернусь. Если вернусь.
— Увы, внутрь Дикой Пустоши зайти может лишь он.
Слова Годунова, сказанные на военном совете, звучали в ушах не как констатация уникальности, а как приговор. Только моя серая магия, этот коктейль из светлой силы и темной мощи, сплетенных воедино в моем существе, могла быть ключом. Ключом к вратам, ведущим в самую сердцевину безумия. Туда, где ждал Наместник. Не демон, не титан древности. Тварь. Плоть от плоти Пустоши, ее живая воля, ее бессменный страж и генерал. Охранник у врат небытия, чья сила питалась самим хаосом. С ним мне и предстояло сойтись. Один на один. В его владениях.
Готов ли я? Вопрос риторический. Все, что можно было сделать, сделано. Прощания… Они все еще жгли губы. Плач Светы, моей светлой невесты, ее глаза — бездонные озера скорби. Сухие, но бесконечно глубокие глаза Кристины, темной, чья ярость и боль были скованы железной волей. Танька, Настя, Снежана… Их слова любви, клятвы ждать, предчувствия вечной разлуки — все это было со мной. Как талисман и как рана.
Дела завершены. Последние распоряжения отданы друзьям, которые, возможно, уже никогда не услышат мой голос. Завещание, написанное дрожащей рукой, передано в надежные руки. Большой шанс умереть? Это было преуменьшением. Шанс выжить казался призрачной искоркой в кромешной тьме. Но стоять здесь, на краю, под тяжестью тысяч взглядов, под гнетом ожидания целой Империи, было хуже любой смерти. Ожидание разъедало душу, парализовало волю.
Я все же обернулся. В последний раз. Мои духи встретили мой взгляд. Мавка — едва заметной, дрожащей улыбкой. В ее сияющих глазах читалось: «Иди. Мы сбережем ее. Иди, Видар.» Навка ответила резким, почти воинственным кивком. Ее темный взгляд горел холодным огнем абсолютной преданности и обещания: «Ничто не тронет ее. Выполни долг. И главное, вернись.»
Мой взгляд скользнул по рядам воинов. Светлые маги — их лица бледны, в глазах тревога, смешанная с тенью надежды, которую они боялись отпустить. Темные смотрели на меня с мрачным уважением, оценкой воина, идущего на верную гибель, и… с тем же любопытством. Смогут ли они удержать линию, когда Пустошь взревет от моего вторжения?
Увидел я и бледные, напряженные лица аристократов, видел их перешептывания за драгоценными веерами, страх, прикрытый высокомерием. И над всем этим — Годунов. Его лицо, высеченное из гранита властью и годами, было непроницаемо. В его темных глазах не было ни поощрения, ни жалости. Был холодный расчет, ожидание исполнения сценария, в котором я был ключевой, но расходной фигурой. Пешкой, зашедшей слишком далеко. Пешкой, которая должна либо принести победу ценой собственной жизни, либо открыть врата Апокалипсиса.
И тогда я улыбнулся. Не гордо, не дерзко. Просто. Как улыбаются, глядя на последний пригорок перед спуском в неизведанную долину. Как буднично проверяют ножны перед работой, которая не терпит суеты. В этой улыбке была вся горечь прощания, весь холод страха и странное, обретенное в последнюю минуту спокойствие. Путь здесь закончен. Все, что мог, я сделал. Осталось закончить там.
Я повернулся к Туману. Он клубился, пульсировал, как живое легкое, манил обещанием тайны и отталкивал ледяным дыханием небытия. За этой белесой пеленой не было просто пустоты. Там был изначальный хаос. Там царил Наместник. Там ждал ответ на вопрос, стоящий жизни Империи. Или мой конец.
Один шаг. Всего лишь шаг. От твердой, знакомой земли Темноярского берега, утоптанной сапогами солдат и магов, в зыбкую, ненадежную, живую хмарь Пустоши. Шаг из мира порядка, пусть и хрупкого, в мир чистого безумия.
Я сделал его. В воду.
Мгновенный, всепроникающий холод, как удар ледяного молота, обрушился на меня. Звуки — шум озера, металлический лязг доспехов, сдержанный гул войска, шепот аристократов — все оборвалось. Абсолютная, оглушающая тишина. Словно гигантская дверь в реальность захлопнулась за моей спиной. Туман сомкнулся, плотный, непроглядный, отрезав вид на озеро, на войско, на последние проблески знакомого мира. Он обволакивал, проникал под кожу, в легкие, вытесняя воздух чем-то тяжелым и безжизненным. Белизна была слепящей и одновременно абсолютно глухой, лишающей ориентиров. Я был внутри. Совершенно один. Лишь с холодом Пустоши в костях, тяжестью меча на бедре и огненным следом прощаний в сердце.
