Позади остались все переживания, вся моя жизнь. Впереди — только Дикая Пустошь и ее Наместник. Путь начался. Иного пути, пути назад не было.
Холод тумана был не просто физическим. Он проникал сквозь кожу, мышцы, впивался в кости, высасывая тепло самой жизни. Звуки мира — шум озера, гул войска, шепот ветра — отсеклись разом, как ножом. Осталась оглушающая, абсолютная тишина. Не мертвая, а напряженная. Словно вселенная затаила дыхание, ожидая, что же сделает это насекомое, вползшее в ее чрево.
Я стоял, слепой и глухой в белесой мгле, пытаясь услышать хоть что-то кроме собственного сердца, колотившегося как барабан в предсмертной агонии. Руки инстинктивно сжали пустоту у бедра. Где меч? Где якорь в этом безумии?
И тогда он ответил. Не звуком, а жаром. Волна знакомой, яростной силы прокатилась по моей правой руке, от локтя до кончиков пальцев. Воздух с шипением расступился, и в ладони материализовалась рукоять. Твердая, неистовая, живая. Мьёльнир? Нет. Нечто иное, но родственное. Меч. Длинный, тяжелый клинок из металла, который не знали кузнецы Мидгарда. На его темной поверхности заструились, как молнии в грозовой туче, прожилки чистого, бело-голубого света. Меч Тьёрн — пришло в голове его имя. Молот Мьёльнир — воплощение бога Грома, теперь имело иное имя — Тьёрн — оружие мстителя, принявшее меня. Его свет был не просто сиянием — он был жаждой. Жаждой битвы, возмездия, рассечения тьмы. Он дрожал в моей руке, как гончая, учуявшая зверя. И его свет… он раздвигал туман.
Белесая пелена вокруг начала редеть, как дым под порывом ветра. Невидимые нити тягучего холода рвались с шипением, сталкиваясь с излучаемой мечом яростью. И мир… проступил.
Я стоял посреди руин. Но каких! Это был не человеческий город. Камни под ногами были неестественно гладкими, холодными, как лед, но не скользкими. Стены… остатки стен вздымались ввысь под углами, которые заставляли глаза слезиться. Прямые линии были здесь редкостью, предательством здравого смысла. Все было ломаным, скрученным, словно гигантская рука смяла каменную ткань пространства и бросила обломки в кучу. Башни, некогда устремленные в небо, теперь были сломаны, как спички, их острые вершины торчали под немыслимыми углами, нависая над головой с угрожающей нестабильностью.
И руны. Они покрывали каждый камень, каждый уцелевший фрагмент стены. Незнакомые, чужеродные символы, выжженные или высеченные с такой силой, что казалось, они светятся изнутри. Если смотреть на них прямо, они плыли перед глазами, кружили голову, вызывали тошноту и приступ глухой, животной тревоги. Они шептали. Не словами, а ощущениями. Безумием. Вечностью. Забвением. Тишина здесь была не пустотой, а наполненностью этим шепотом камней, этой подавляющей, нечеловеческой архитектурой. Давящая тишина руин.
Я сделал шаг. Сапог скрипнул по странному, темному пеплу, покрывавшему землю. Звук был громким, кощунственным в этой гробовой тишине. Меч Тьёрна светился ярче, его прожилки пульсировали, освещая причудливые тени, отбрасываемые обломками. Он чувствовал угрозу. Не здесь, прямо сейчас, а… повсюду. Само место было угрозой.
И тогда воздух передо мной запел вибрацией пространства. Он задрожал, искривился, и из ниоткуда, разорвав ткань реальности, вырвались две фигуры. Они не шли — они явились, окутанные остаточным сиянием портала, который тут же закрылся с хлопком, похожим на лопнувшую пустоту.
Сварог. Кузнец Миров. Лик его был суров, как горная гряда на закате, борода — сплетение пламени и теней. Его глаза, горящие как угли в горне, смотрели на меня с холодным, оценивающим могуществом. Рядом — Переруг, повелитель раздора. Мелкий, мерзкий старик с куцей бородкой, был одет в грязно-серый плащ с капюшоном, из глубины которого горели два зеленоватых огонька, как свет гнилушек на болоте. Их ауры — жар наковальни и смрад трясины — столкнулись с холодом Пустоши и сиянием меча, создавая вокруг нас зону невыносимого напряжения.
— Видар, Сын Григория, — голос Сварога был как удар молота по наковальне, звонкий и тяжелый. Он эхом отразился от безумных стен. — Ты ступил туда, где смертным не место.
— Но место тем, кто несет нашу Волю, — добавил Переруг, его голос шелестел, как змея по мокрым камням. — Мы предлагаем силу. Метку Кузнеца и Метку Помутнения разума. Они дадут тебе шанс выжить в пасти Наместника.
Я помнил про этот договор. Сам же его предложил в свое время. Метки дадут силу, но свяжут меня. Сделают орудием, попользовавшись котором, его просто выкинут, лишив при этом силы, полностью ее забрав. Так хотели они — не я. Потому как цена всего этого — воля. Самостоятельность. Возможно, душа.
— Условия известны, — ответил я, сжимая рукоять Тьёрна. Меч ответил гулким жаром, как бы предупреждая. — Я принимаю силу. Но не рабство. Не условия, что сделают меня вашим рабом. Как я уже говорил, я требую часть силы Пустоши себе.
Сварог нахмурился. Пламя в его бороде вспыхнуло ярче.
— Ты слишком мал и ничтожен, чтобы диктовать условия Вечности. Мы даем — ты берешь. И благодаришь. Силы тебе хватит, чтобы не сгинуть в первом же порыве ветра Пустоши. Большего тебе не осилить. Не больше, чем нужно для выполнения нашей цели.
— Немного, и хватит с тебя, — прошипел Переруг. — Иначе умрешь здесь и сейчас. Бесславно. Бесполезно. Пустошь сожрет твой прах, не оставив и памяти.
Гордость? Упрямство? Или просто отчаяние, что предпочло смерть рабству? Не знаю. Но слова вырвались сами, подогретые яростью меча в руке и давящим безумием руин.
— Нет.
Тишина руин стала еще глубже, еще тяжелее. Даже шепот чужих рун на мгновение стих.
— Нет? — Сварог произнес это слово тихо, но оно прокатилось громом. Воздух вокруг него закипел жаром. — Тогда ты сдохнешь здесь и сейчас. А мы потом найдем другого. Перед нами вечность — мы подождем!!!
Он не стал жестикулировать. Просто взглянул. И пространство между нами воспламенилось. Не просто огонь — это был сгусток первозданного пламени, плавления звездных недр. Он рванул ко мне, выжигая воздух, плавя каменный пол под ногами.
Переруг действовал тише. Его рука, похожая на сплетение корней, совершила лишь один взмах. И из трещин в камнях, из самого пепла под моими ногами рванули вверх черные скользкие щупальца, сотканные из тени и гнили. Они должны были опутать меня, сломать, утащить вглубь.
Но меч Тьёрн уже был в движении. Не я им взмахивал. Он вел мою руку. Оружие мстителя, жаждавшее воздать богам за падение своего прежнего владельца. Он взревел вибрацией, разрывающей магию. Бело-голубые молнии, жившие в его клинке, вырвались наружу, сплетаясь в свирепый вихрь.
Пламя Сварога столкнулось с молниями меча. Не взрыв — а какофония разрушения. Ослепительная вспышка, грохот, от которого зазвенело в ушах и задрожали древние руины. Пламя божественного кузнеца разорвалось, рассеянное яростной силой, жаждавшей возмездия за Тора. Щупальца Переруга, коснувшись сияющего клинка, с противным шипением обратились в черный пепел.
Но сила богов была огромна. Волна удара отбросила меня назад, как щепку. Я врезался спиной в кривую, покрытую рунами стену. Боль пронзила ребра, в глазах помутнело. Но меч в руке не потух, его свет лишь стал яростнее.
Сварог не ожидал отпора. Особенно от оружия. Его величавая осанка дрогнула. И в этот миг Тьёрн, словно живой, толкнул мою руку вперед. Не удар — выпад. Чистый, яростный, направленный самой сутью мести, живущей в клинке. Молнии сгустились на острие.
Сварог двинулся, чтобы отразить удар или увернуться от него. Но здесь, в Дикой Пустоши, где законы реальности были искажены, его движение, рассчитанное на иную метрику пространства, оказалось… неточным. Всего на сантиметр. Но этого хватило…
Глава 24
Клинок, пылающий бледной яростью мщения, скользнул по бронзовому наплечнику Сварога. Не пронзил его — божественная броня выдержала удар. Но молнии, живущие в стали Тьёрна, впились в цель. Они не жгли плоть Сварога — они жалящими жаркими укусами терзали самую суть бога.
