— Вам ведь отдыхать некогда, Сергей Дмитриевич. А без меня… и вовсе сложно?
Чтобы отвлечься, беру бокал с коньяком — боже, какая амброзия! — после чего набрасываюсь на еду. Утром не завтракал, все эти разборки с паленкой… Так и до язвы недалеко.
Насытившись, разливаю еще коньяка и все-таки закуриваю сигару. Хоть и обещал себе…
— Сергей Дмитриевич, а можно мне попробовать?
Настя краснеет, протягивает ко мне руку.
— Ну, попробуй. Только не затягивайся!
Разумеется, все заканчивается кашлем и слезами из глаз. Гаванская продукция — она такая… крепкая! Отбираю сигару, сажаю Рыжика к себе на колени.
— Ой, а дверь закрыта?
Настя решает поиграть в недотрогу. Убирает мою руку с коленей, пытается задернуть шторки на окнах. Но стоило ей привстать и наклонится… Мы тут же оказываемся в постели.
* * *
Собственно, это была самая приятная часть нашего вояжа, после которой начались суровые политические будни. Я вот и не знал, что политика — это подкуп ментов на уровне сержанта, раздача бухла местной синеве и последующее битье морды ей же. Но это уже после того, как она окончательно потеряет берега. Я раньше представлял себе политику как-то иначе, более возвышенно, что ли. Бюджеты, листовки, митинги…
Я, сильно оторвавшись от земли за последний год, подмечал то, чего не было еще совсем недавно. Например, как стремительно спиваются мужики. А поскольку пили сейчас всё что угодно, кроме хорошего алкоголя, то остатки крыши уносило парами спирта так далеко, что ее и найти было невозможно. Некоторые персонажи, попавшиеся мне в Туле, производили впечатление откровенно полоумных. Проблески мысли на их пьяных рожах если и появлялись, то в незапамятные времена, то есть года-два назад. А ведь это рабочие с заводов, еще совсем недавно нормальные, в меру выпивающие мужики. Что же сделал с ними стресс от потери земли под ногами и ядовитое бухло! Я ведь пропускал мимо ушей, когда мне об этом рассказывал Троллейбус. Еще совсем недавно в любом колхозе около правления сидели все местные алкаши. Сидели, как птички на проводах, ожидая председателя, как явления Христа народу. Он давал им мелкие поручения и расплачивался самогоном или суммами в объеме бутылки. А теперь эти бухарики исчезли, и даже дров нарубить старухам стало некому. Куда они подевались? Кто-то подох, выпив паленой водки, у кого-то отъехала печень после клея БФ, намотанного на сверло, а те, кто помоложе, и вовсе пересели на наркоту. Шайки опустившихся людей шныряли по едва живым советским предприятиям, разоряли их до конца и тащили металл в скупку, чтобы убиться на пару дней. А еще им могли дать денег и пригнать на митинг. И тогда становилось совсем весело, прямо как сегодня…
На второй день поездки я всерьез начал подозревать, что Вождь решил сэкономить на охране и взял меня, потому что пронюхал, что я КМС по боксу. По крайней мере, я давненько не тренировался так интенсивно. Хорошо, что хоть костюм от Армани снял и снова надел кожаную куртку, кроссовки и джинсы. Вот она — униформа политика, который решил покорить провинцию.
— Коммунисты развалили…! Проклятые демократы разворовали…! — надрывался Владимир Вольфович на вокзальной площади, куда притащили гору ящиков и сделали импровизированную трибуну.
Стадион, где он должен был выступать, внезапно закрыли, и его охраняла милиция. Нам показали от ворот поворот, а потому колоннада Московского вокзала Тулы как нельзя лучше оттеняла образ пламенного борца с режимом. Не хватало только броневика, и я даже расстроился. А ведь можно организовать. Говно вопрос. Заплатим воякам и пригоним БТР.
— Настя, запиши, — сказал я Рыжику, которая сноровисто вытащила блокнот и карандаш. — В Воронеже пригнать Вольфовичу БТР. Там штаб армии есть. Они дадут.
— БТР? — недоуменно захлопала ресницами Настя. — К-какой БТР?
— Военный, — отрезал я. — Видишь, как его несет? Непременно нужен броневик!
— Я поняла! — расцвела в улыбке секретарша и прыснула в кулак.
А митинг всасывал в себя людей, словно водоворот. Толпа втягивала всех, кто шел мимо, всех, кто ехал на автобусе и, конечно же, тех, кто знал, что сам Жириновский приедет в их город и даст жару. И он его давал. Я в жизни не видел, чтобы кто-то нес такую вдохновенную ахинею второй час и держал людей в трансе, как удав Каа бандерлогов. А ведь я чего-то не понимаю… Вспомнилась одна книга, которая еще не написана. Там один персонаж спрашивал у другого, что такое зарука. А тот долго припоминал и посоветовал спросить об этом не у него, а у тех людей, для которых произносилась речь. Мол, если ты говоришь с массой, совершенно необязательно самому понимать значение сказанного. Достаточно и того, чтобы тебя понимали другие. Оратор просто должен отразить ожидания толпы. И Жириновский их отражал, заводясь сам и заводя других. А ведь я тогда подумал, что автор — псих, раз пишет подобную чушь. Не бывает таких людей. Ан нет, еще как бывает. Вот же они, жадно вытянувшие шеи, впитывающие каждое слово, вылетающее вместе со слюной изо рта самого яркого политика девяностых.
— Суки! Демократы штопанные! — заревел какой-то мужик в потертом пальтишке и от души сунул в рыло своему соседу, который даже малость ошалел от такого резкого перехода. Они только что вполне спокойно разговаривали. Судя по вязаной шапке на голове и болоньевой куртке, явно видевшей лучшие времена, тот, кого били, настоящим демократом не был. Хотя, возможно, он хотел им стать и поделился своей мечтой с соседом по толпе.
— Ой! — взвизгнула побледневшая Настя. — Там драка, Сергей Дмитриевич!
— Быстро в вагон! — сказал я и начал пробиваться к месту нарастающего побоища. — Позвони в Москву, пусть через министерство БТР организуют. У нас там теперь знакомые хорошие.
— Поняла! — кивнула Рыжик и начала протискиваться на выход. У нее появилось поручение руководства, а значит, жизнь снова обрела смысл.
Пригляделся к побоищу. Эта драка — провокация, к бабке не ходи. Я видел, как люди, которые только что стояли спокойно и разговаривали, начали в каком-то исступлении молотить и друг друга, и тех, кто стоял рядом. Я резко свистнул, и ко мне начали протискиваться активисты из тех, что поздоровее. Их для этой цели и брали. Бывшие спортсмены ворвались в толпу, растаскивая людей в стороны, а на меня понесся тот самый, кто начал махач первым. Его глаза горели каким-то безумным огнем, и он повторял как мантру:
— Демократы проклятые! Суки!
Назвать сукой порядочного арестанта — это серьезный косяк, а потому я вежливо уклонился от его объятий и пробил ему ногой под колено. Мужик охнул и присел, потирая голень. Крепкий, зараза, и килограмм на десять тяжелее, чем я. Секундной заминки хватило с лихвой, и я серией ударов превратил его похмельную морду в котлету. Он сидел на земле, ошалело водя по сторонам мутным взглядом, и держался за разбитый нос. Кто бы и что ни говорил, а драться, когда у тебя хлещет из носа кровь, не получится. Я опрокинул его пинком на землю и наступил на горло.
— Сколько заплатили и кто?
— Да… — захрипел тот. — Хр-р-р…
— Сергей Дмитриевич, оставьте его, — меня за локоть тронул «Кобель». — Это просто часть электорального процесса. Особенность, так сказать, российской политической культуры.
— Он меня сукой назвал, — насупился я. — Где ты тут культуру увидел?
— Ну все равно, не нужно, — потащил он меня. — Я вас прощу! Вы его сейчас покалечите, а он напишет заявление. Начнутся ненужные осложнения, возможно, задержат выезд. Разве вы не видите, что тут заплатили вообще всем? Чудо, что нас еще в каталажку не отвезли. Хотя, если Вольфович сейчас не свернется, нас туда точно отвезут.
— Да? — почесал я затылок. — Не, на нары не хочу. Пошли, что ли, отсюда…
Я вылез из вязкой, словно кисель толпы, и увидел, как корреспонденты разворачивают камеры. Жириновский, который не мог пропустить такой повод, заорал, узрев направленные на него объективы.
— Нам никто не заткнет рот! Слышите⁈ Думаете, коммуняки проклятые, закрыли стадион и сорвете митинг! Да черта с два! Я по дворам пойду! Меня все услышат! ЛДПР победит! Потому что мы за бедных, мы за русских!
