Порченый испуганно сжался и затряс головой:
— Ни в коем разе! Разделю все по чести, Ваше сиятельство! Ни копейки лишней не возьму.
— Хорошо, — удовлетворенно кивнув, я направился к выходу, бросив через плечо. — Сегодня к ночи драгун должен находиться у западного форпоста.
— Западного? — порченый озадаченно свел брови и часто заморгал. — Туда же велено только поломанных сбрасывать.
Я остановился, повернулся и повторил:
— Ночью у западного форпоста.
— Доставим! — судорожно закивал порченый.
Я вышел из ангара, затылком ощущая множество настороженных и любопытных взглядов. На улице уже вовсю лил дождь, и несмотря на то, что до заката еще оставалось прилично времени, вокруг стемнело настолько, что ожидавший в машине Федор включил фары.
— Все в порядке? — спросил он, когда я сел на мягкое сиденье и закрыл дверь, отсекая гул цеха и сырость. Теперь о второй напоминали лишь капли на стеклах и тяжелая барабанная дробь по корпусу автомобиля.
— В полном. — Кивнул я, смахивая с плечей дождевые капли. — Отвези меня домой.
— Конечно.
Машина развернулась и покатилась обратно к пропускному пункту. Покинуть производство нам позволили без всяких дополнительных проверок, и вскоре мы уже ехали по привычным московским улицам.
Ливень разогнал почти всех людей. Ветер безуспешно рыскал по пустым мостовым, тщетно выискивая очередную жертву. Он яростно врезался в мелькавшие мимо машины, но с обиженным воем уносился прочь, не в силах пробраться внутрь.
На обратном пути мы никуда не заезжали, так что домой прибыли даже раньше, чем я планировал. Стоило мне переступить порог, как ощущение чего-то недоброго застучало в висках.
— Надо же, — следом за встречавшей меня Деей в парадной показалась Дарья и с ехидной улыбкой продолжила. — В этот раз ты не нарушил обещания и не задержался по пути домой, скажем, на войне с французами.
— Будешь мне это все время припоминать? — задал я чисто риторический вопрос, так как ответ на него был мне уже известен — «да».
Дея приблизилась и забрала мой чуть намокший пиджак.
— Прости, — неожиданно сказала Дарья. — Просто я немного нервничаю. У нас гость.
— И что же за гость заставил нервничать ворожею? — я вопросительно вскинул бровь.
— Это я, — к нам присоединился Распутин. Неизменно одетый в черное, чуть растрепанный и хмурый, он вышел из гостиной мрачным призраком и выжидающе уставился на меня.
— Здравствуйте, Григорий Ефимович, — пусть появление наставника стало для меня неожиданностью, но я быстро взял себя в руки. — Чем обязан?
— Обязаны вы Нечаеву, — фыркнул Распутин. — Он просил меня поговорить с вами о проклятых драгунах.
— Считаете, что я еще не все знаю? — тон наставника мне не понравился. Впрочем, справедливости ради стоило отметить, что он мне никогда не нравился.
— Есть кое-что, чему не учат в Академии, — Распутин понизил голос. — Но это касается лишь управителей проклятых драгунов. Мы можем поговорить наедине?
— Да, конечно, — я коснулся плеча хмурой Дарьи, ободряюще улыбнулся ей, а потом вновь обратился к гостю. — Пройдемте в мой кабинет. Там нам никто не помешает.
— Очень на это надеюсь, — проворчал Распутин и скрипнул зубами. Достав из-за пазухи небольшую фляжку, он отхлебнул из нее и быстро спрятал обратно.
Запах содержимого фляги был мне хорошо знаком — варево, которое пил управитель проклятого драгуна, чтобы сохранить рассудок и не кидаться на окружающих. Распутин с ним никогда не расставался.
13. Последние мгновения
Мрачный Распутин стоял у окна, словно бледный, облаченный в черные одежды скорбный призрак. Он скользил отсутствующим взглядом по внутреннему двору, не фокусируясь ни на чем конкретном. Это продолжалось уже больше часа, в течение которого наставник монотонным скрипучим голосом читал мне лекцию о драгунах.
В основном он затрагивал темы единения управителя и боевого доспеха, уделяя особое внимание психологической стабильности. Чем сосредоточеннее на задаче управитель, тем эффектнее драгун выполняет все указания. Особенность же проклятых доспехов заключалась в том, что у них имелись свои собственные задачи, под которые приходилось подстраиваться.
Распутин умело разложил по полочкам все, до чего я дошел на практике. Не забыл наставник и выразить сдержанное удивление тому, что с моим психологическим состоянием все в порядке — как правило, управители проклятых драгунов подвергались психозам уже спустя месяц не самого активного использования брони.
— Я просто самый спокойный в семье, — мне не оставалось ничего иного, кроме как изобразить святую наивность и безразлично развести руками.
— И спокойствия вам не занимать, — Распутин продолжал таращиться в окно, за которым стремительно темнело. — Ваших предков Чернобог сводил с ума одним лишь своим присутствием, а вы проводите внутри брони много времени, но умудряетесь сохранять здравомыслие. — Наставник резко развернулся на пятках и пронзил меня взглядом. — В чем ваш секрет?
— Григорий Ефимович, — терпеливо завел я уже хорошо знакомую нам обоим песню. — Вы сколько раз спросите, столько и услышите, что нет у меня никаких секретов. Не знаю, возможно, дело в самом Чернобоге. Может у меня в организме изменения какие-то имеются. Но мне все это неведомо. Вы сами знаете — я управитель, а не ученый.
— Знаю. — Сердито буркнул Распутин, вновь прикладываясь к фляге. — Вам крайне повезло, граф. Вы можете прожить нормальную жизнь, — наставник сделал небольшую паузу и снова посмотрел в окно, — если, конечно, не погибните внутри драгуна и не станете его частью, как десятки управителей до вас.
— Если моя смерть будет на благо Родины — не такой уж и плохой расклад, — я пожал плечами.
— Века агонии в оковах из абсолюта вы называете неплохим раскладом? — кривая, словно уродливый шрам, усмешка разделила бледное лицо Распутина на две части. — Вы уже видели их?
— Кого?
— Призраков вашего Чернобога, — наставник снова обратил ко мне темные глаза. — Я зову их тенями единого сознания. Отражения тех, кто встретил свою смерть внутри драгуна.
— Видел, — моя память услужливо воспроизвела в сознании образ созданных из тени воинов разных эпох.
— Они вас приняли? — Распутин приблизился и навис надо мной.
— Да, — я тоже поднялся и теперь уже сам смотрел на него сверху вниз.
— Это хорошо, — кивнул мой собеседник. — Значит, ваше единение с проклятым драгуном закончено. Мне вас учить больше нечему.
— Вы тоже проходили через подобное?
— О да, — Распутин снова усмехнулся. — Никогда прежде я не испытывал такой боли, как в тот миг. Уже больше трех сотен лет прошло, а воспоминания все такие же яркие.
— Три сотни лет? — мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы не повысить от удивления голос.
— Я хорошо сохранился, — смех Распутина больше напоминал карканье старого ворона. — Долгая жизнь — это одновременно и дар, и проклятие воронёных драгунов своим управителям. Нас не берут болезни, мы излечиваем раны и используем силу боевых доспехов, но и плата высока…
— Вы говорите о злобе? О безумии?
— Нет, — покачал головой Распутин. Взгляд его сделался пустым и отрешенным. — Я говорю об одиночестве, которое дает долгая жизнь. — Тяжелая трясущаяся рука легла мне на плечо. — Запомните мой последний урок — не сближайтесь ни с кем, если не готовы страдать. Утрата братьев по оружию на поле брани — это одно. Но смотреть, как увядают близкие, когда ты остаешься таким же, как в миг единения с драгуном…
Распутин резко отвернулся и поковылял к выходу. Уже в дверях он замер и не оборачиваясь прошептал:
— Я бы сошел с ума сотни раз, лишь бы не видеть того, что пришлось. Лучше бы безумие окончательно сожрало мой разум, чем… — трясущиеся пальцы ссутулившегося Распутина сжались на дверном косяке, превратив тот в щепки.
Повисла гнетущая тишина.
Медленно повернувшись в дверях, мой наставник посмотрел на меня исподлобья и вытянул вперед раскрытые ладони:
