Школьники сели и зашелестели учебниками. А мне почему-то пришел в голову эпизод из фильма «Чумовая пятница», главную героиню которого блестяще сыграла Линдсей Лохан. Устроившись наконец на работу с нормированным графиком и двумя еженедельными выходными, я наконец выкроила время каждый день смотреть какой-нибудь фильм. Сюжет фильма был прост до невозможности: дочь-бунтарка и примерная мать лет сорока меняются местами и должны учиться понимать друг друга заново. Оторва-старшеклассница Анна Коулман в теле своей матери — доктора-психотерапевта Тесс Коулман — должна отработать хотя бы один день на ее месте, а мать — примерно ходить в школу и слушать преподавателя на уроках.
— Мама, что мне делать? — в ужасе спрашивала девчуля.
— Да ничего особо, — отмахивалась мама. — Ты просто слушай внимательно, не перебивай, а иногда спрашивай: «И что Вы при этом чувствуете?».
Тогда я, завернувшись в пледик на уютном диванчике и хохоча над шутками из фильма, и подумать не могла, что когда-нибудь мне пригодятся эти советы. А вот поди ж ты, пригодились… Что ж, поступлю, как героиня фильма: буду меньше говорить, больше слушать. Кстати, забегая вперед, можно сказать, что Анна Коулман блестяще справилась с ролью психотерапевта.
— На чем мы остановились в прошлый раз? — деланно спокойным тоном спросила я, открывая классный журнал.
С первой парты моментально взметнулась рука. Я подняла глаза. Ну конечно — отличница на первой парте, девочка с аккуратными прилизанными косичками, в идеально отглаженном платье, подобострастно смотрящая на меня.
У нас в классе тоже была такая — Лизочка Чайкина. Звезд с неба, по правде говоря, Лизочка не хватала, однако в мастерстве подлизывания преуспела знатно. Какой бы урок ни был: литература, алгебра, астрономия, да хоть трансфигурация и приготовление зелий — на протяжении сорока пяти минут девочка неотрывно смотрела в рот преподавателю. О любом нарушении (Иванов курит, Петров жвачку под парту клеит, Сидоров книжку из библиотеки порвал) она тут же докладывала, да не кому другому, а завучу школы.
Большинство учителей Лизочку любили и охотно ставили ей пятерки, даже тогда, когда она явно того не заслуживала. Учить стихотворения наизусть она не хотела, решать задачи самостоятельно у доски не любила. Однако родители Лизочки, работающие в торговой промышленности, активно посещали все родительские собрания и охотно снабжали учителей так нужным тогда «дефицитом». Кстати, это слово, незнакомое теперешним школьникам, тогда знали все ребята, даже воспитанники детского сада.
В классе Лизочку ненавидели и втайне даже мечтали устроить темную. Сдается мне, если бы Лизочка была парнем, то явно не избежала бы этой участи. Но ей повезло родиться обладательницей копны роскошных волос, осиной талии, ног от ушей и округлых форм, которые в полной мере проявились уже к тринадцати годам. А посему Лизочка могла совершенно не утруждать себя выполнением домашних заданий — их за нее делали влюбленные одноклассники. Ей оставалось только перекатать ответы к себе в тетрадь и с лучезарной улыбкой отдать преподавателю.
— Эээ… давай ты, — нерешительно указала я на взметнувшуюся над партой руку. Ее обладательница аж подпрыгивала на месте — так ей хотелось высказаться.
Школьница встала, одернула платье и победоносно сказала:
— Вчера Вы сказали, что сегодня мы обсудим вопиющее, мерзкое и просто отвратительное поведение хулигана Лютикова. — и она указала пальцем на задние парты, которые у нас в школе именовали «Камчаткой».
Я кинула взгляд в направлении, на которое указывал нежный пухлый девичий пальчик. Определить, кто из парней, сидящих на «Камчатке», был Сергеем Лютиковым, можно было сразу и безошибочно. Худой подросток с рыжими волосами и несуразно большими руками и ногами, чем-то смахивающий на Рона Уизли, так покраснел, что готов был спрятаться под землю от стыда. Парни, сидящие неподалеку, загоготали, девицы гадливо заухмылялись и начали прыскать в кулачок.
Понятно. Буллинг решили устроить, то бишь травлю по любому поводу. Рассказывать в учительской, что это такое, я не буду — вряд ли учителя, кроме преподавателя английского, с ним дружат. Да и английского у нас в школе, кажется нет. Учат популярный тогда немецкий. Попробую справиться своими силами.
Я кивнула, стараясь держать себя в руках и не выругаться матом на подлизу.
— Когда встаешь, следует представиться.
— Катя… Прощелыгина…
Мда, говорящая фамилия.
— Хорошо, спасибо, садись. Лютикову в силу возраста еще рано печататься в издательстве, поэтому его критику мы отложим. А сейчас, Катя, ты находишься на уроке литературы. На каком литературном произведении мы остановились в прошлый раз? Что я задавала на сегодня?
Класс, находившийся в предвкушении публичной порки, растерянно затих. Лицо Лютикова постепенно стало менять цвет с морковного на обычный. Даже парни, сидящие рядом с Лютиковым, сменили насмешливое выражение лиц на сочувствующее.
— Лермонтов… «Мцыри»… учить наизусть, — растерянно сказала школьница.
— Отлично, — все так же спокойно сказала я, хотя внутри меня почти разразилась буря. Не дам травить парня! — Выходи к доске и рассказывай наизусть… Давно, признаться, хотела послушать стихи Михаила Юрьевича в твоем исполнении. У тебя очень хорошая память, Катя, если ты, помимо освоения школьной программы, еще успеваешь следить за поведением одноклассников.
Издеваться над девочкой и рисовать двойки в журнале я совершенно не собиралась. Но поставить себя перед классом мне было совершенно необходимо. Я хотела с первых дней дать понять, что абсолютно не потерплю ябедничества в своем классе. Лиза, одернув платье, встала у доски и обреченно начала:
— Немного лет тому назад,
Там, где, сливаяся…сливаяся…шумят,
Обнявшись, будто две сестры,
Струи…струи…Арагвы и Куры… это…
Стихотворение Катя явно не выучила. Готова поспорить, она всю ночь ворочалась, предвкушая, как даст мне команду: «Фас», и я начну разбирать на запчасти бедного Лютикова. А вот фигушки! Я не Цербер. Не знаю, что именно этот Лютиков и у кого украл, но, кажется, не все в этой истории так просто.
Катя запиналась, заикалась, краснела, бледнела и отчаянно искала глазами подсказку у класса. Однако подсказывать ей никто не торопился. Каким-то внутренним чутьем я поняла, что симпатия ребят — на стороне бедного зашуганного парня. Спустя три минуты я решила прекратить этот позор и остановила Прощелыгину:
— Садись. Пока я тебе ничего ставить не буду. Но к следующему уроку жду от тебя прекрасную декламацию от сих до сих. Дальше пойду по списку: Абросимов… Борисова… Беленькая… Ветров…
Кажется, план на сегодняший урок понятен: вызывать к доске пионеров и слушать их бормотание. Ну, с этим любая справится. А что делать потом, я решу позже.
Время текло неумолимо медленно. Я вызывала учеников к доске по алфавиту, специально не спешила, давала возможность постоять, повспоминать… Мне это было только на руку. Кого не успею сейчас опросить — вызову на следующем уроке. Когда наконец прозвенел звонок, я с облегчением шумно выдохнула. Теперь я, кажется, поняла смысл поговорки: «Звонок для учителя».
Когда я посмотрела на толпу школьников, покидающих кабинет, то поняла, что строгая завуч была права: ребята, только недавно познакомившиеся друг с другом, еще не успели подружиться. Сразу же после звонка они похватали портфели и направились в коридор, каждый сам по себе.
— «Дэшки» — долдоны! — донесся из крика чей-то окрик. Ясно, «старички» обрадовались возможности сплотиться против нового класса.
— Сергей… Лютиков… постой! — окликнула я худого парня, когда он уже почти закрыл дверь с той стороны.
Растерянное лицо подростка, не успевшего вовремя улизнуть, снова обрело пурпурный цвет.
Глава 10
Паренек обреченно остановился и повернулся ко мне, уперев взгляд в пол. Конечно же, он знал, по какому поводу я его попросила задержаться, и явно надеялся, что я забуду это сделать.
