Пока я шел под конвоем в свой кабинет, то видел немолодых тетенек, у которых тряслись коленки от накатившего ужаса. Они стояли, упершись руками в стену, и не верили, что все это происходит на самом деле. Ведь они считали, что уж с ними такого точно не могло случиться ни за что и никогда. Одно дело учения, а другое дело — когда тебя тащат в чей-то кабинет и угрожают немедленной отправкой на Колыму. Для совсем еще недавно советского человека подобное становилось несмываемым позором. Наверное, насильственная дефлорация при всем честном народе стала бы для наших бухгалтеров менее болезненной. Я шел по коридору, кожей ощущая надежду этих людей. Им было очень страшно. Они привыкнут к этому, ведь обыски и вынос оргтехники станут обычной практикой ведения бизнеса. Но пока здесь стоят десятки сотрудников, нанятых совсем недавно, и для многих случившееся стало шоком. Именно поэтому я шел по коридору и радовался, что мне не заклеили рот.
— Не волнуемся, не делаем глупостей! Товарищи ошиблись! Они скоро уйдут! — крикнул я, а потом заорал еще громче, чтобы слышал весь офис. — Всем премия по сто долларов!
И только после этого меня втолкнули в кабинет, где приковали для разнообразия к батарее. Дверь в финансовый отдел жалобно лязгнула и сдалась. Они ее, походу, взяли автогеном.
— Сколько времени? — спросил я в пятый или шестой раз.
— Ты куда-то спешишь, Хлыстов? — разозлился товарищ напротив. — Я тебе что, справочное бюро?
— Будь человеком, командир, — примирительно сказал я. — В последний раз.
— Четырнадцать двадцать девять, — бросил тот, а потом спросил. — А тебе зачем?
— У тебя допуска нет, — важно сказал я. — Я депутат Государственной Думы и председатель бюджетного комитета. А ты кто? Капитан? Майор? Подпол?
Собеседник отчетливо скрипнул зубами, а я смилостивился.
— Ладно, так и быть, расскажу! Время засекаю. Жду, когда адвокатский десант сюда приедет. Тут один пока, а мы еще бригаду ждем. С районным прокурором во главе! Они сейчас все ваши допросные листы похерят. Показания у людей соберут, и те скажут, что они оговорили себя под пыткой. А потом тебя наладят отсюда пинком под зад, потому как ты неудачник голимый, и зарплата у тебя меньше, чем у нашей уборщицы. Что ты там хрюкаешь? Правду не любишь? Так она такая, правда. Ее почему-то никто не любит.
— Я тебя закрою, сука! — прошипел собеседник. — Ты у меня на вышку пойдешь!
— Я через пару недель корку получу, — спокойно пояснил я ему. — И ты мне честь отдавать будешь, мусорок. А вот и кавалерия подъехала!
— Сергей Дмитриевич! — в кабинет засунул голову носатый чернявый мужичок, которому специально для таких случаев мы платили абонентскую плату. — Минут двадцать потерпите, будьте так любезны. Иосиф Борисович просил передать, что вы напрасно злились на него. Прибор работает великолепно.
Ну вот, — расстроился я. — Еще больше Йосику премию дать нужно. Ведь он в кабинете муфельную печь поставил. А я его ругал, потому что проводку пришлось менять. Он там и бумаги спалил, и даже печати от помоечных контор. И когда же я официально депутатом стану? Так надоело это все!
Глава 23
— Кто⁈ Просто назови имя этой суки, что портит нам жизнь!
Я плеснул себя в бокал вискаря, показал бутылку Ладве. Тот покачал головой. Безопаснику предлагать не стал.
— Да все те же лица, — пожал плечами Николай Дмитриевич. — Рашидов. Требует пленку из казино.
— А давайте подкинем ее на ТВ? — я залпом выпил вискарь и откинулся в кресле. Сидели мы в разгромленном кабинете втроем: я, особист и Ладва. Совещались, что теперь делать.- Пусть посмотрит на себя по ящику. Утопим говнюка.
— Не советую, — коротко произнес адвокат. — Могут быть неприятные последствия. С другими чиновниками и силовиками. У них там в госорганах очень спаянный коллектив.
— Что же делать? Спустить все с рук?
— Почему же… — пожевал губами Ладва. — Я напишу жалобу на имя генерального прокурора. Вы же депутат? Ваша неприкосновенность была грубо нарушена. И не кого-нибудь, а человека, отмеченного лично президентом. Медаль вам уже вручили?
— Еще нет.
— Не важно, поднимем шум, — ответил мой адвокат.
— Я-то ладно, а вот Рыжика жалко. За что девчонке досталось?
Испуганной Насте я, помимо премии, сразу выписал отпуск и за свой счет купил путевку в Тай на две недели. Пусть отдохнет, придет в себя. Вот еще проблема. Нужна новая секретарша теперь. А лучше две.
— Очень советую поменять офис, — Ладва все-таки взял стакан, подвинул ко мне. Я тут же плеснул в него односолодового. — Пока переезд, то да се, сотрудники успокоятся, да и доблестным стражам порядка будет сложнее с обысками.
— Мы кстати, уже выросли из этого офиса, — покивал безопасник. — На головах друг у друга сидим.
Да, надо расширяться. Но куда? На этот вопрос у меня пока ответа не было. И времени тоже не было. До первого заседания парламента еще недели три, а головная боль уже началась.
Новая Дума разместилась пока в бывшем здании СЭВ, где кремлевский завхоз Пал Палыч Бородин с барского плеча выделил нам целых два этажа. Белый дом разгромлен, на Охотном ряду все еще плещется море из говна, а потому придется на какое-то время осесть здесь. И было это место на твердую тройку с минусом. Причем, как потом оказалось, эту оценочку я самую малость завысил.
Зал заседаний оказался убогим и напоминал провинциальный кинотеатр с жесткими откидными креслами. Системы для голосования… Электронные табло… микрофоны… Нет, не слышали. Из достижений цивилизации здесь имеется только свет, не слишком чистый сортир и вода в кране. Остальное требовало либо мелкого, либо серьезного ремонта. Впрочем, Управделами президента с этим обещали помочь, но решить главную проблему они не могли — тут тупо не хватало места. Отдельные кабинеты получил Иван Рыбкин, его замы и основные комитеты. Остальные — и сотрудники, и депутаты, — будут ютиться в общем холле, разделенном стеклянными перегородками на клетушки, словно какой-то дерьмовый офис. М-да… с дерьмом надо срочно решать. Сидеть на подоконнике, без собственного стола, мне не хотелось совершенно.
А еще здесь было множество случайных людей. И тех, кто свои мандаты тупо купил, и тех, кого принесло в политику мутной волной перемен. Впрочем, есть справедливость на свете — бесноватая дура Новодворская, которая угощала шампанским людей на улицах, празднуя обстрел Белого дома, в Думу не попала. А то бы не выдержал и всёк ей. Эта любительница демократии потратила драгоценное время на то, чтобы окунуться в самое ее жерло: она стала советником Звиада Гамсахурдиа. И даже неиллюзорные люли, которые она отхватила в тамошней полиции, не смогли излечить ее больной ум. Она стала еще больше любить Ельцина. Написала даже:
«Сравнив грузинские кошмары (злобная, дикая диктатура без еды, без права, без горячей воды, без транспорта) с российской действительностью, я впервые испытала почти нежность по отношению к Ельцину и впервые ощутила, что у меня есть Дом и что его сравнительным покоем и благополучием, не говоря уже о градусе свободы, стоит дорожить. Увидев Грузию, я усомнилась в целесообразности всеобщего вооружения народа и поняла, что не всякая гражданская активность — благо».
Я мысленно перекрестился. Видеть этого персонажа в ежедневном режиме я бы не смог, тут и других чудаков хватало. Вот бегает коллега по ЛДПР Марычев, третий номер в списке и координатор Питерского отделения партии. Единственный человек, которому я руку не подавал принципиально во избежание лютого зашквара. Это же он какую-то там лигу сексуальных меньшинств в Думе решил создать и остался ее единственным участником. Неплохой мужик, совершенно безобидный, но на мой взгляд, чересчур эпатажный. Я тут от Серафимы Леонардовны новое слово узнал. Эпатажный! Когда я его пацанам сказал, они чуть со стульев не упали. Димон даже записал для памяти.
Нынешние депутаты оказались совсем не похожи на депутатов ТЕХ. Они еще не успели зажраться, а кое-кто из них совершенно искренне считал, что избрался, чтобы приносить пользу стране, а не для того, чтобы торговать голосами и решать вопросы по бизнесу. Впрочем, такие чудаки продержатся недолго, а на их место придут жесткие прагматики и конформисты, которые будут поддерживать все что угодно и переобуваться в воздухе с ловкостью циркового акробата. Все это я прекрасно понимал, а потому обозревал бестолковую суету с легким и даже благожелательным интересом. Как возню детей в детсадовской песочнице. О чем и сказал Жириновскому, который со свойственной ему наблюдательностью мою улыбочку истолковал верно.
