«Ждули» в основной своей массе — это несчастные, недолюбленные девочки, которые с рождения были убеждены в том, что любят только особых, и любовь надо заслужить, положив на себя огромный болт, что только такие достойны любви. Я, признаться, и сама была такой — долгие годы жила с мыслью, что Толик пьет и болтается без дела только потому, что я недостаточно хороша в качестве, как он сам говорил, «евоной музы». Поэтому соседку я хорошо понимала и не осуждала, но очень не хотела ей судьбы героинь этой передачи.
Я украдкой снова взглянула на женщину, которая после моих слов будто вышла из состояния транса. Она перестала плакать, взгляд ее стал более осмысленным. Соседки, стоящие за Анечкиной спиной, молча показали мне большой палец (молодец, Даша!) и дипломатично удалились в свои комнаты.
— Ребенок ел вечером? — вопросила я, уже заранее зная ответ.
— Нет, — покачала головой соседка.
— Давай готовить! — резво встав из-за стола и надев фартук, сказала я. — Хватит слезы лить! Было бы по кому! Арестанту вечером какую-никакую баланду подадут. А твоему Егорке, кроме тебя, помочь некому. О ребенке думай.
Глава 17
Следующая неделя пролетела, как одно мгновение: уроки, тетрадки, сочинения, проверочные работы, пролитые чернила, промокашки, двойки, замечания… Домой я, не побоюсь этого слова, просто приползала без задних ног, наскоро кипятила чайник и заваривала чай, разогревала на плите макароны или жареную картошку, ужинала и по-быстрому ложилась спать. Тяжеловато, конечно, приходилось. Но что это после четырнадцатичасового рабочего дня в магазине?
Егоркина мама Анечка, кажется, вняла моим бурным речам и даже как-то повеселела. Нет, так быстро, конечно, люди не меняются. Еще пару раз я видела ее с заплаканным лицом. Видимо, она, долгое время находившаяся в созависимых отношениях (знаю этот термин, потому что сама в таких была) все еще тосковала по своему непутевому мужу, которого она страшно боялась, но каким-то непостижимым образом любила. Однако на сына она и впрямь стала обращать больше внимания. Егорка, оставшись с ней вдвоем, повеселел, и утратил свой взгляд затравленного волчонка. Как-то в субботу днем, придя с работы пораньше, я застала Анечку у зеркала красящей губки простенькой помадой.
— Мы в цирк идем! На Цветной Бурвар! — восхищенно сказал мне Егорка, который крутился возле мамы, пританцовывая от нетерпения. — А еще я начал читать «Родную речь»! Во!
И он показал мне хорошо знакомый синий учебник. По такому когда-то училась и я. Только издание было поновее.
— Бульвар, — машинально поправила его я, с грустью сожалея, что не могу составить компанию. Вообще цирки, особенно с животными, я не очень люблю — считаю, что дикие звери должны жить в дикой природе. Но тут же цирк шестидесятых! Может быть, удастся увидеть вживую обаятельнейшую Маргариту Назарову, исполнившую роль непокорной Марианны в фильме «Полосатый рейс»? Кстати, кажется, там в эпизодической роли засветился и красавец Василий Ливанов, чье фото моя подружка по общежитию Вера хранила под подушкой… Ну да ладно, какие мои годы? Успею еще сходить, или одна, или с Николаем. Подружкой я, к сожалению, пока еще не обзавелась и очень скучала.
Как-то, освободившись с работы пораньше, я решила съездить в общежитие, чтобы навестить своих давнишних подружек: Веру и Лиду. А вдруг повезет? Встретимся, поболтаем? Можем по старой памяти и бутылочку шампанского распить. Однако ни той, ни другой там не оказалось. Не было и знакомой вахтерши. В общежитии вообще пока никто не жил — там делали ремонт. Суровый усатый дядька в заляпанном комбинезоне, валиком в руках и с шапочкой из газеты на голове сказал мне:
— Почитай, к Новому Году должны закончить. Расселили всех по окрестным шарагам. Шагайте, дамочка, а то грязно у нас тут. Не ровен час, пальтецо свое замызгаете, — и, шмыгнув носом, принялся дальше красить стену. Адреса «окрестных шараг» я у него не спросила: постеснялась.
В школе все тоже шло своим чередом. С шумом и криками, одергиваемые дежурными, носились по коридорам пионеры, играли на подоконниках в марки… Те, кто был посмелее и не боялся попасться в лапы учителей, играли в карты и «орла и решку». Нет, речь не о широко известном трэвел-шоу, где один из участников отправляется на уик-энд со ста долларами, а другой — с золотой картой. Игра была такая.
Еще играли в «бебешку» круглыми перочистками из ткани в виде кружочков, сшитых между собой. Эти «бебешки» шили на уроках труда. Не раз, идя домой после уроков, я видела, как кто-то курил за школой, но никогда никому никого не сдавала, рассудив, что не буду приставать к подросткам со своей нудятиной про лошадь и каплю никотина. В конце концов, и сама Галочка лет в тринадцать таки сделала пару тяг. Подлые «старшаки» заманили меня за гаражи и сказали:
— Главное в этом деле, Галенька, затянуться поглубже… На, держи! — и протянули мне «Беломор».
Галочка затянулась и через секунду едва не выплюнула легкие. Бархатными тяги не получились. С тех пор, спасибо детской глупости, меня от сигарет как отрезало.
Стоит сказать, что пионеры не только носились по коридорам, играли и бедокурили. Так, в нашей школе пацаны и девчонки активно помогали пожилым людям, собирали макулатуру и металлолом. К нам в коммуналку несколько раз заходили смущенные мальчишки, спрашивали ненужные газеты и журналы. И не боялись же родители их отпускать ходить к чужим людям.Каждый день после уроков два-три человека дежурили в классе: подметали полы, мыли доску, поливали цветы. Коридоры мыли женщины, которых было принято называть не «уборщицами», а «техничками».
Перед глазами у меня всплыло вдруг лицо моего бывшего сожителя Толика.
— Я тоже за макулатурой по квартирам ходил! — гордо сказал он мне как-то, выпятив грудь, будто надеялся увидеть на ней пионерский галстук. Однако была только растянутая фуфайка со свежепоставленными пятнами от супа.
— Ты? — удивилась я.
— Ага!
— И как?
— Отлично! — заржал Толик, смачно рыгнув и обнажив две дырки от отсутствующих передних зубов. — Я зашел в одну квартиру, там женщина какая-то с пацаном жила. Она говорит: подождите, я сейчас. И ушла в комнату. Я вижу: велик стоит, новехонький, «Школьник». Я у родителей просил-просил, а они покупать отказались. Денег у них не было. Ну я взял его и уехал… Еще собирал деньги «в помощь голодающим детям Африки». Старушки больше всех давали, они жалостливые. А еще обедами кормили. Хватало!
«Ну и урод!», — подумала я, но вслух говорить ничего не стала. Рассказывать ему, как плакал тогда мальчишка, лишившийся велосипеда, было бесполезно. Как это я совсем забыла, что альтруизм и честность совсем не согласуются с Толькиными принципами…
На улице было уже довольно прохладно, но солнечно. Осень в этом году в Москве выдалась просто шикарная. Я даже выходила пораньше на работу, чтобы успеть насладиться природой, и специально выбирала путь от метро до школы не дворами, хотя так было бы гораздо короче, а напрямик, по широкой аллее, по обе стороны которой росли раскидистые деревья. Шагая на уроки, я любовалась багряной опадающей листвой и вдыхала холодный утренний воздух. Казалось бы, еще совсем недавно я выгуливала свой легкий, почти летний плащик. А всего спустя пару недель и в теплом пальто иногда приходилось ежиться. Вот бы мне сейчас снова где-то заполучить пальтишко, которое я себе купила в ноябре 1956 года, получив зарплату на заводу за работу штамповщицей. Не удастся, наверное.
Где-то в этом пальто, скорее всего, рассекает по улицам настоящая Даша. Мне вдруг в голову пришла сумасшедшая и совершенно невероятная мысль, которая раньше меня не посещала. Может быть, произошла рокировка: я попала в СССР, а Даша — наоборот, в наши дни? Получается, что я пытаюсь приспособиться к реалиям 1963 года, а потерянная Дашутка бродит по Питеру в 2024-м? Смотрит, как по улицам летают, сбивая зазевавшихся прохожих, электросамокаты, прохожие — все сумасшедшие, разговаривают или сами с собой (из-под шапок не видно беспроводную гарнитуру) или с кем-то другим по каким-то брусочкам, прислоненным к уху? И разговаривают они о чем-то своем, непонятном: каких-то блокчейнах, твитах, тик-токах, что-то «сендят», «аппрувят», «имайлят», рассуждают про «токсичность», какие-то неведомые «личные границы»… Если настоящая Даша оказалась в садике у Александринского театра, из которого так внезапно исчезла я, она ни за что не сможет сориентироваться в современном гиперактивном мире, напичканном технологиями… Ладно, подумаю об этом позже.
