Подъехав к рогаткам, обоз остановился. Из избы вышел коренастый подьячий разбитного вида — шапка на макушке, за ухом гусиное перо. С ним же вышел раскосый казак с пищалью.
— Кто такие, еже везете? Амо [куда]? — нагло спросил подьячий.
— Купец Филипп Завадский с казенным товаром Томского разряда! — деловито объявил Аким, кивнув на важно восседавшего Филиппа и развернул грамоту, состряпанную продажными томскими подьячими. Наученный опытом, в руки он ее не давал, только показывал.
Служилый прищурился на грамоту, увидел печать, нахмурился и зевнув махнул своему раскосому казаку:
— Чича, проверь подводы.
Казачишка поправил пищаль и принялся суетно, но при этом ловко копошиться в телегах. На его беготню от начала до конца обоза ушло минут двадцать, после чего вопреки ожиданию, Филиппа с братьями не пустили дальше, а сказали зайти в избенку — там, дескать им должны выдать пропускную бумагу. Ничего подобного прежде они не встречали и потому удивились, однако повиновались. Филипп, Аким и Данила сошли с телеги и вошли в избу, состоявшую из двух горниц. В одной располагалась лавка, на которую они уселись, а в другой раздавался какой-то бубнеж. Кто-то уныло вслух считал пуды муки и ячменя, а кто-то другой гнусаво его поправлял.
Просидели минут пять. Затем Филипп обратился к ходившему туда-сюда разбитному с пером за ухом — долго ли ждать?
— Сегда дьяк дело кончит, вас призовет, — отвечал он.
Филипп встал, подошел к окошку и увидел как тот раскосый казак, проверявший их подводы, вскочив на коня, поскакал по тракту к Нерчинску. Завадский сдвинул брови.
Прошло еще минут десять.
— Поторопи-ка! — бросил Аким пробегающему в очередной раз подьячему. Тот смерил его взглядом, вбегая в соседнюю горницу, где считали теперь пуды соли.
Когда он выбегал обратно, Завадский кивнул на него Даниле, тот молча вскочил и догнав подьячего в сенях схватил его за ухо.
Филипп поднялся и все вместе они вошли в соседнюю горницу. Данила толкнул подьячего в стол, за которым сидели два молодых служилых с лицами глупых подростков. Один захлопал со страху глазами.
— Ты, видать, принял вежливость за слабость, «дьяк». — Обратился к нему Завадский. — Я поясню тебе простым языком. Ты либо сейчас ставишь нам свою сраную печать, либо я ставлю ее сам на твой лоб и беру тебя с собой вместо бумаги — показывать на постах, если ты не один тут такой недалекий.
Через две минуты Завадский с Акимом сидели в телеге, а стрельцы торопливо растаскивали перед ними рогатки. Охочий до всякого пафоса Аким сидел с гордой осанкой и самодовольством как китайский вельможа. Филипп же крутил головой в поисках раскосого казака, но так и не найдя, призадумался.
Двинулись дальше, но через пару верст Филипп приказал остановить обоз.
— Вот что, — обратился он к Акиму, — возьми Савку и две последние телеги. Соберите на них всех соболей и спрячьте в лесу понадежнее, потом езжайте за нами. Мы вас подождем у посада, может чего разузнаем пока.
— Еже худого разумеешь, брат? — насторожился Аким.
— Не знаю пока…
Аким спрыгнул, лихо засвистел, закричал: Савка-а-а!
Филипп с десятью подводами двинулся дальше и вскоре вышли они на простор — вдалеке в огромной низине показался трехшатровый деревянный храм, а за ним и острог с квадратно-пирамидальными башнями в окружении плотно налезающих друг на друга посадских изб.
От южной проезжей башни дорога ныряла в увал к излучине широкой реки, на выпуклом берегу которой теснились лодки, а на другом берегу паслись двугорбые верблюды и быки, там тоже все усеяно было домиками и избушками.
Обоз двинулся было дальше, но из-за поворота, скрытого крутым холмом выскочили на них вооруженные пищалями конные стрельцы.
Глава 30
— Сто-о-й! — закричали они разноголосо.
Некоторые стрельцы спрыгнули с лошадей, направили на них пищали. Староверы подняли руки.
Всего стрельцов было человек тридцать, к ним подъехал на крепком коне зверошироколицый черноусый пятидесятник — нос с горбинкой как у татарина, а глаза как будто скошены к носу.
— Кря! — изрек он, ловко соскочив с коня. Был он невысок ростом, но широк и фигурой походил на квадрат. Длинный кафтан был ему по щиколотки и сидел на нем нелепо, напомнив Завадскому негласное правило о том, что невысоким людям лучше избегать всяких плащей, пальто и прочей длиннополой одежды.
И все же зверский лик его и угрожающая уверенность искупали его комическое одеяние.
— Кто такие? — приказно вопросил он, выхватив сияющую саблю.
Завадский вспомнил с досадой, что забыл забрать у Акима грамоту, подписанную воеводой Дурново.
— Везем казенный товар из Томска. — Сообщил Филипп, заметив, что позади всех стрельцов, на небольшом возвышении сидит верхом высокий рыжебородый человек в черно-парчовом кафтане с серебристыми узорами в виде жар-птиц. Человек был без шапки, и абсолютно рыжий — волосы, борода, брови. По одежде и стати видно было что он богат и знатен и Филипп сразу догадался, что именно он здесь главный, а не коротышка-пятидесятник. Однако командовал всем коротышка.
— Пищали и сабли бросай в телеги! — приказал он.
— Чего вам нужно?! — крикнул Завадский обращаясь к рыжебородому на холме.
Рыжебородый ничего не сказал, продолжая топтаться на своем белом коне и со спокойным презрением глядеть на Завадского, будто он был каким-то пресмыкающимся.
Стрельцы тем временем стали смеяться над Бесноватым.
— Гляди яко рожи корчит! У-у, дьявол татарский!
Филипп видел по глазам Беса, что тот абсолютно спокоен, но в нем самом закипала ярость.
— Эй, оглох что ли, еродий?! — закричал коротышка, указывая на Завадского саблей. — Он же и стрекало кидай в телегу!
Филипп со злостью вытащил нож, швырнул в телегу, кивнул остальным. Его люди под прицелами стрелецких пищалей тоже побросали свои ружья, сабли и ножи на телеги.
— От подвод вон! — заорал коротышка.
Староверы отступили с поднятыми руками.
— Ты даже не знаешь кто я! — крикнул Завадский рыжебородому.
Тот едва заметно презрительно усмехнулся. Коротышку же видимо рассердило, что Филипп словно не замечает его. Он подскочил, ткнул саблей Завадскому в шею.
— Мотыло ты подзаборное, во-ся кто ты, говно собачье, — «пояснил» он, — уразумел?
Филипп сердито посмотрел на коротышку и, заметив краем глаза, что рыжебородый спокойно развернулся и ускакал, отступил.
Стрельцы забрали все их подводы, оружие и уехали по дороге в сторону острога.
Братья собрались вокруг Завадского.
— Еже овые были? — обескураженно чесал голову Данила. — По однорядкам да чинам не больно похожи на разбойников.
— Не знаю, — ответил Филипп, исподлобья глядя на лес, из которого они выехали.
Столько верст позади, столько дней, испытаний, и отдать все какой-то швали!
— А ты годе, брат, удумал, припрятать мяхку рухлядь, — одобрил Антон, — яко дознался?
Ноздри Филиппа все еще расширялись.
— Не понравилась мне та странная возня на посту.
— Инда не зря видать… Недалече, гляди-ка, едут — убо к острогу везут не таясь.
— Гнилое место зде, братья, — мрачно сказал Бартоломей, щурясь на острог.
— Не плюскай!
— Помяни мое слово.
Тем временем из лесу выехали Аким и Савка — каждый управлял пустой телегой. Увидев безоружных и бестележных братьев своих, лица их вытянулись от удивления.
Пока все обменивались рассказами Филипп думал, присев на кочку, а потом подошел к братьям. По лицам их видно было, что ждут они уже от него каких-то решений.
— Едем в посад, — объявил он, — а там мы с Акимом и Антоном сходим в острог. Потолкуем с воеводой.
* * *
Частокол стен Нерчинского острога был невысоким, а вот дозорные башни повыше даже чем в Томске — видимо из-за крутого рельефа вокруг — сплошь горки, холмы, увалы да изломы.
Завадский, Аким и Антон миновали угол острога и пешком вместе с худым обозом на котором везли уток и рыбу, вошли в острог через главные ворота. Тут же вышли на них суровые караульные казаки.
