Ваше Сиятельство 14 (СИ) - Моури Эрли

Я знал, что Молчанов, как и князь Урочеев, и граф Фомин да еще десяток другой влиятельных физиономий из высшего дворянства связаны с Козельским всевозможными нечистыми делишками, но не думал, что моя причастность к судьбе Григория Юрьевича их так задела. Устранение Козельского, следствие, идущее по его антигосударственной деятельности, создало серьезные риски для многих из них. Большинство лишилось доходов и возможности решать свои дела так, как они привыкли — через того же главу Ведомства Имперского Порядка. На это мне открыла глаза Глория, в то прескверное утро, когда значительная часть важных государственных людей ополчились на меня из-за убийства Ричарда Гилберта. Большинству из них плевать было на то, что новоявленный наследник британской короны лишился головы. Одной британской башкой больше, одной меньше — в чем проблема? Для них это происшествие стало лишь поводом попытаться расправиться со мной, сделать из меня виновника замаячившей на горизонте войны и причиной всех российских бед. Но не вышло.

Быть может князь Молчанов, сейчас грозно стоявший передо мной, еще не усвоил, что их потуги не дали результата и никто не собирается меня отстранять от дел и отсылать на северные земли. Он, вальяжным жестом руки отстраняя свою свиту, шагнул ко мне и сказал:

— Вы не в доме терпимости, граф. Что позволяете на глазах у приличных людей⁈ Бессовестно как! Если вы!.. — он сопел от злости, краснел щекастым лицом и с трудом подбирал слова: — Вы своими уловками… Магией или чем там умеете… завладели вниманием княгини Ковалевской, это не делает из вас достойного человека!

— Вас и вашу цирковую труппу зря пускают во дворец! Вы просто шуты! — едко высказалась дама в бледно-голубом парике и длинном до пят платье.

— Боги, это кто сейчас рассуждает о приличиях⁈ Уж не тот ли самый человек, который пачкал руки преступными связями с князем Козельским? — усмехнулся я, шагнув ему на встречу и кожей чувствуя, как злится Элизабет из-за слов князя, еще больше из-за той язвы в голубом парике.

— Желаете цирковой фокус, князь? — прикрыл глаза и вытянул вперед руки. Тут же почувствовал, как все замерли: некоторые в предвкушении чего-то неожиданного; некоторые в страхе. Еще бы, обо мне по Москве ходило много жутких и лживых историй!

— Пророчествую! Ибо дали мне такую силу вечные боги! — произнес я, хитро приоткрыв один глаз. — Не позднее этой осени, вы, князь, лишитесь места главы Всеимперского Совета! Выдворят вас с позором! Вскроются ваши бессовестные делишки! И со всей высоты прежнего положения приземлитесь больно на задницу! Позорное будущее ожидает вас! Все лицемеры, которые боготворят сейчас вас, от вас отвернутся!

Едва я это сказал, как красная физиономия Молчанова стала бледно-желтой, он заохал, хватаясь за сердце и в самом деле — надо же чудеса какие! — приземлился на задницу перед своей свитой. Причем смачно так, что показалось, под его немалым весом дрогнул пол. По залу прокатились испуганные возгласы. Элизабет звонко расхохоталась. Я же… Я испытал немалое удивление. Ведь не предпринимал против князя ровно никаких действий помимо шутливого пророчества, бывшего на самом деле лишь моими логическими выводами из того, как шло следствие по делам Козельского! Лишь через несколько секунд я догадался: Бабский! Конечно, Бабский! От него пошла никому незаметная ментальная атака!

— Ах! А-ах! — раздался испуганный женский возглас.

Повернув голову, я увидел ту самую даму в бледно-голубом парике. Еще миг, она стояла с приоткрытым ртом и вытаращенными глазами, затем метнулась в коридор юго-западный. Что ее заставило это сделать, можно было лишь догадываться. Зато я точно знал, кто ее заставил. Нет, Бабский как менталист без сомнений слабее Бондаревой, но он тоже хорош. Очень хорош! И я мог бы развить в нем эти таланты, поднять на уровень Натальи Петровны, даже сделать посильнее ее.

Мысль, о том, что мне предстоит встретиться с Наташей уже завтра стала для меня одновременно приятной и тревожной. Я подмигнул поручику как бы в знак благодарности за его шалости и направился к выходу из дворца. В след мне кто-то крикнул:

— Нападение на самого князя! Обязательно будет жалоба! За все ответите!

Идиоты? Какое нападение? Почти такая же глупая ситуация недавно получилась с архимагом Рыковым при свите его ряженых чудотворцев. Молчанова я его пальцем не трогал! Прежний Елецкий во мне был до предела возмущен. Если бы я дал ему волю, он бы сейчас развернулся и снес всех разом широкой волной кинетики. Я же лишь посмеивался. Ведь вышло все забавно. Пусть побесятся, а у меня нет ни времени, ни желания, чтобы вступать в выяснение отношений с этой придворной пеной. Она будет смыта, когда Денис Филофеевич вступит в права императора и у него появится время, чтобы навести надлежащие порядки и освободить свое окружение от пустых и вредных людей.

Домой я попал к восьми вечера. Элизабет снова вызывалась приготовить ужин — ей это начинало нравиться. Не знаю даже что больше: то ли сам процесс, кулинарное творчество, то ли мои похвалы и удовольствие, которое я испытывал от еды, приготовленной ей. Не могу сказать, что это было вкуснее, чем блюда от нашего повара или даже сделанное руками Ксении, но мне было очень приятно, когда готовила Стрельцова и когда она сама подавала на стол. Таилось в этом что-то такое особо душевное, сближающее тебя с любящим человеком на том тонком уровне, который за гранью слов и всяких приятных для слуха заверений.

На первом этаже у нас уже начались строительные работы: прихожую, гостиную и коридор очистили от мусора, следов былого пожара и пострадавшей мебели; завезли доски, несколько штабелей кирпича. Я не стал этим слишком интересоваться, лишь бегло оглядел случившиеся изменения, несколько минут поболтал с Багрицким и его парнями. Оставив с ними поручика, поднялся в гостевую комнату и сразу занялся переводом: разложил на столе листки и логические таблицы, частично заполненные еще вчера в Крыму, положил перед собой кинжал Гефеста, сосредоточился.

Когда вышел на тонкий план, сразу почувствовал, что я не один.

— Арти… — прошептал я, улыбаясь с блаженством.

«Хайре, дорогой! Я на минутку. Не буду тебе мешать. Только заглянула, чтобы увидеть, чем ты занимаешься», — беззвучно произнесла богиня. — «Спасибо… За то, как ты закончил свою молитву ко мне! Было очень приятно!», — она поцеловала меня прямо из непроявленного, но хотя физического контакта не было, вся равно я почувствовал ту особую сладость, которая может исходить только от богов.

А через миг я ощутил еще один поцелуй. Все так же из непроявленного моих губ коснулись губы Афины.

«Постараемся помочь Глории, хотя мы ее нелюбим. Помочь ей сложно и, может, придется нарушить небесные законы. Но мы постараемся, мой дорогой!», — беззвучно пообещала Воительница.

Как я ни старался, работа над переводом у меня не пошла. До ужина смог выжать лишь с десяток строк с описанием того, как люди принца Харвида собирали драгоценные древнейшие свитки в дворцовой библиотеке в то время, как столица уже была в огне от ударов мятежников и виман принцессы Ларнурис. Остановился я на весьма важном месте, где повторно описывалось место входа в Пещеры Конца и Начала, а также работа магов, расчищавших проход. На этом фрагменте мне пришлось остановиться и спуститься в столовую — меня ждали к ужину.

После недолгого ужина при свечах, сдобренного несколькими глотками вина, я поработал еще час и понял, что совсем выдохся. Вытягивание информации, скрытой тысячелетиями, требует величайшего напряжения внимания и особо тонких настроек. Иногда этот сложнейший процесс дается легче, иногда намного сложнее. Вот сегодня не пошло. Да, сделал немало, но так и не завершил перевод, не нашел точного указания, где же все-таки расположен вход в Пещеры Конца и Начала. По моим ожиданиям это должны быть именно магические координаты, привязанные к тональности силовых линий тонкого плана — они единые и неизменны во все времена. Так должно быть, потому как Свидетельства Лагура Бархума писались с расчетом, что их смогут прочесть люди в далеком будущем, готовые снова принять содержимое Хранилища Знаний и мудро им распорядиться. Хотя этот расчет, на мой взгляд, был несколько наивен, как наивна сама вера, что люди через многие тысячи лет станут лучше, мудрее и морально чище.