— Стоп! Стоп! Не время разбрасывать камни, Коста! Давай сперва выберемся из этой заварушки, а потом все обсудим!
Мне хотелось от души сплюнуть, но я знал, что это было бы оскорблением корабля. На нас и так уже косились. Чувяки, хоть и без каблуков, в нынешней ситуации могли выбесить матросов. С непредсказуемыми последствиями. Пригвоздив англичанина взглядом, чтобы он не смел за мной увязаться, я пошел на шканцы к капитану.
— Смотрю, стоит забрезжить опасности — былой дружбе приходит конец? — встретил меня своей фирменной усмешкой капитан, стоявший у фальшборта, облокотившись на планширь.
— Разве сейчас это главная проблема? С чего вдруг повелитель Черного моря так засуетился?
Абдель резко сбросил маску весельчака. Злобно оскалил зубы.
— Урум! Ты, вроде, не тупой! Сообрази: что за груз в моем трюме⁈
Я оглянулся в поисках Бахадура. Алжирец был тут как тут.
— Думаю, рабы. Ты же за ними приплыл в Черкесию?
— Какой умный урум! — передразнил меня Абдель, окончательно сбрасывая маску добродушия и гостеприимства. — Дальше объяснить, или сам все поймешь?
— Русские в плен работорговцев не берут, — ответил я как можно спокойнее, следя боковым зрением за напрягшимся безъязыким алжирцем.
— Именно, сообразительный урум!
— Так в чем проблема? Мы не обгоним корвет?
Вдруг Абдель щелкнул пальцами. Бахадур с поклоном подал ему стальную полоску, братья которой заменяли ему метательные ножи.
Капитан начал чертить ею по планширу, оставляя еле заметные царапины. Меня такое небрежение к собственному кораблю серьёзно напрягло.
— Смотри! Я иду так… Русский так… Он контролирует ветер. Я контролирую маневр. Но… Если я начну уклоняться влево, русский пойдет прямо. Чем больше я клонюсь влево ближе к берегу, тем меньше у меня пространства для маневра. Бригантина — отличное судно, но в лавировке умеренное… Главное, не дать ему со мной сблизиться. И не подставиться под его борт…
— Чтобы из пушек не жахнул?
— Слушай! Как тупому, объясняю, исключительно, из симпатии… «Жахнуть», как ты говоришь, он может под разными углами. Но бортовой залп срежет мне все, что выше палубы. Компренде?
— А обогнать на сходящихся курсах?
Сколь я не был тупой, но сразу понял, в чем проблема. «Ифигения» шла под углом к нашему курсу, чтобы, в итоге, пересечь его в заданной точке. Сколько бы не отклонялся Абдель к юго-западу, корвет в любом случае срежет нам нос, пробив картечью и ядрами своих пушек все пространство нашей палубы. Собственно, весь вопрос — в скорости сходящихся кораблей.
— Я постараюсь выжать максимум. Но у корвета угол ветра лучше. С точки зрения оснастки. И с точки зрения экипажа — тоже лучше! — нелогично добавил капитан.
—?
— Бригантина, мой друг, — лучший корабль для корсаров. Минимум экипажа. Максимум свободного места для абордажной команды. Но в данном случае, мы имеем один к пяти не в нашу пользу. На хрена мне абордажники, если я плыл за рабами? И уж точно мне не стоит подставляться под русские бомбы!
— То есть, мы проиграем гонку?
— Не стоит делать скоропалительных выводов… Сейчас я их озадачу! — он отдал пару команд.
Бригантина рыскнула, чтобы резко сменить курс. Грот возмущенно заполоскал. Абдель уверено направил корабль к берегу. Странный бакштаг никого из команды не взволновал.
На шканцы прибежал Спенсер, чтобы тут же обрушиться на Абделя вопросами.
— Капитан, зачем вы правите к берегу?
— Гашу скорость, — невозмутимо ответил капитан. — Если бы я остался верен прежнему курсу, корвет расстрелял бы меня, как куропатку!
— Не понимаю… — обреченно воскликнул Спенсер.
«Блида» лихо шла к берегу. «Колдунчики» — тонкие полоски из ткани, которые показывали направление ветра — нас предупреждали: ребята, вы куда свой нос завалили? Не стоит против ветра… эээ…
Но странно: «Ифигения» тоже начала гасить скорость. Сначала остались одни марсели. Потом, после двойных рифов, корабль и вовсе задрейфовал к югу, медленно смещаясь в нашу сторону.
— Вот же сука! — тоскливо протянул Абдель.
— Кэп! — к нашей группе присоединился Спенсер. — Давайте обгоним! Делаем оверштаг — и море наше!
— Англичанин, отвали со своими советами!
«Блида», плавно повернув, шла вдоль берега, теряя скорость. Отбойные течения, создаваемые впадающими в море речками, тормозили бригантину. Одним из них можно было бы воспользоваться для резкого разворота, чтобы рвануть обратно на север, но русские все просчитали. Капитан корвета знал толк в загонной охоте. Он медленно, но верно лишал нас пространства для маневра, держась позади и не спеша сближаться. На наших глазах разыгрывалась сложнейшая шахматная партия, в которой нужно было учесть десятки вводных. И, похоже, наш капитан ее проигрывал…
— Сколько раз я точно также отжимал «торговца» к берегу! — вздохнул Абдель. — А сейчас оказался на его месте. Этот русский — хорош!
— Его зовут Путятин. Он выиграл гонку с английским фрегатом в Пирее, — зачем-то выдал я информацию, совершенно бесполезную в нашем положении. Поэтому добавил более существенное. — У него 22 орудия, 180 человек экипажа.
— Мои четыре шестифунтовки его даже не пощекочут, — грустно признался капитан. — Их можно, конечно, перетащить на корму и применить как ретирадные, но что от них толку…
— Почему мы не можем укрыться на берегу? — спросил Спенсер. — Мы уже миновали Пшаду?
— Наивно предполагать, что черкесы все время сидят и поджидают торговцев. Нужно дождаться ночи и кострового сигнала. А так… Нырни я в любую бухту — и ваш Путятин сразу вцепится мне в загривок. Но, как крайний случай, нельзя исключать вариант, что придется выброситься на берег.
Абдель тяжело вздохнул и покачал головой. Перспектива потери корабля его не вдохновляла. Он отдал команду к новому повороту. Бригантина отвалила от берега и снова устремилась в открытое море. Корвет тут же распустил паруса.
Нас постепенно догоняли. Двухмачтовый «разбойник»[1] с его разномастной парусной оснасткой уступал «Ифигении». Ее далеко выступающие за борт паруса несли ее подобно крыльям. Привычная глазу картина! Сколько раз я смотрел с кормы «Петра Великого» на корвет, идущий следом! Путятин в штиль распускал все паруса на просушку, и эта красивая картина сподвигла художника из числа пассажиров сделать карандашный набросок…
Теперь красоту сменила угроза. Корвет нацелился обойти нас справа. Летели часы, расстояние между кораблями неумолимо сокращалось.
— Капитан! С корвета передают сигнал: «спустить паруса!».
— Пусть в жопу идут со своим семафором!
Русские, словно услышав ответ, выстрелили из погонной пушки. Прямо в кильватерной струе нашего корабля взметнулся фонтан. Выстрелило второе орудие. Ядро скользнуло мимо нашего правого борта, врезалось в воду в районе бака, окатив брызгами носовую фигуру.
Абдель встал к штурвалу спиной к палубе. Он внимательно наблюдал, как наводят орудия на корвете. Рядом встал матрос, чтобы громким криком дублировать команды капитана.
Новый выстрел, причем сдвоенный. Но Абдель был начеку. Он, как по наитию, сдвинул бригантину со старого курса, и ядра вспенили воду метрах в десяти от правого борта.
— Давайте, давайте… Кормите чугуном Черное море! — довольный и скалящий зубы в страшной улыбке Абдель выкрикивал в сторону корвета.
Он оглянулся.
— Они хотят насадить меня на мыс Адлер, как на шампур!
«Ифигения» начала уклонение, чтобы обойти нас справа. Прежде чем бригантина попала в мертвую зону между погонными и бортовыми пушками, ее «угостили» последним залпом с носа корвета. Этот выстрел оказался роковым. Ядро врезалось в высокий фальшборт, служивший неплохой защитой от ветра рулевому, проделало в нем дыру, разорвало в клочья грот и срезало, как ножом, ванты и растяжки грот-мачты по левому борту.
Нас окатило градом щепок. Одна — похожая на черкесский кинжал — вонзилась в матроса, передававшего экипажу команды капитана. Она сбила его с ног. Кровь обагрила шканцы.
