Остатки грота заполоскали в воздухе. Корабль потащило вправо. Мачта стонала, как живая. Матросы, не дожидаясь приказа, бросились сращивать поврежденный такелаж, громко топая босыми ногами по палубе.
Абделя не даром называли лучшим капитаном Трабзона. Он тут же просчитал ситуацию и закрутил штурвалом, гаркнув на рулевого, чтобы не мешал. Корабль, как на пятке, резко развернулся и устремился навстречу «Ифигении».
— Что вы творите⁈ — заорал бледный Спенсер, избавляясь от занозы размером с палец, торчащей из плеча. — Нас расстреляют бортовым залпом!
— Русские изготовились с левого борта! Не успеют зарядить орудия правого! — проорал в ответ Абдель.
Он сцепил зубы, твердой рукой направляя корабль к возможной погибели. На виске пульсировала жилка, шрам на загорелом лице побелел.
— Коста! Спрячьтесь за фальшбортом! Ни к чему выдавать наше присутствие на корабле! — Спенсер пригнулся.
Я последовал его примеру. Мыслил он верно: мы должны были пройти мимо корвета на расстоянии пистолетного выстрела, и нас без труда могли рассмотреть с палубы корвета. Но какой смысл прятаться? Быть может, мы доживали последние минуты — если не на этом свете, то на свободе…
Казалось, наш капитан рассчитал все верно. Орудия правого борта молчали. Я не видел из своего укрытия, что происходит. Лишь слышал выстрелы из ружей. Русские сбивали с грот-мачты работающих французов. Несколько человек с громким криком упали на палубу, один — за борт.
Время замедлило свой бег. Я в ужасе ждал залпа. Из трюма раздавался женский вой. На палубе стонали раненные и разбившиеся. Вот уж чего я точно не ожидал, так это оказаться в эпицентре морского сражения!
И я таки дождался!
Громыхнуло! Какой-то офицер оказался расторопнее прочих и зарядил орудия своей батареи и по правому борту. Возможно, им оказался Смарагд, любитель поэзии. Я находил в этой мысли некий извращенный смысл: приятно погибнуть от руки знакомого тебе человека.
Залп снес тяжеленую грот-мачту, как бита — городошные фигурки. Она рухнула за левый борт, удерживаемая остатками такелажа. И выступила гигантским рулем, развернув искалеченную бригантину за кормой «Ифигении».
— Рубите! Рубите, будто за вами черти из ада несутся! — заорал Абдель и понесся гигантскими прыжками к месту падения мачты.
Застучали топоры. Освободившаяся «Блида» под прямыми парусами устремилась к берегу, потеряв свою способность к энергичной лавировке. Корвет начал разворот влево, нацеливая заряженные пушки нам в «брюхо».
— Сигнальщик! Передайте на корвет: «женщины на борту!» — хитро ощерился Абдель.
Корвет завершил поворот и стал убирать паруса. Залпа не последовало. Мы уже боролись с отливной волной.
Капитан нацелился на устье какой-то реки. Возможно, это была Херота — горная река в адлеровском районе Сочи, название которой меня всегда веселило.
Происходящее на берегу соответствовало этому слову. К возможному месту крушения корабля стекалась вооруженная толпа, громко орущая и не выглядевшая дружелюбной. Ее, похоже, не волновало, что мы стали жертвой русского корвета. Традиция грабить заявившиеся без приглашения корабли взяла верх над ненавистью к русским. Один такой виднелся в паре километров слева, ободранный до нитки.
— Тащите пыжи, порох и картечь! — скомандовал Абдель. — Будьте готовы сразу после удара развернуть пушки в направлении носа! Спенсер, где мои десять гиней⁈
Команда «Блиды» засуетилась, вооружаясь. На палубу вытащили бочки с абордажными саблями.
— Пришло время револьверов и штуцера! — грустно признался мне Спенсер. Было ясно, что боя не избежать.
Мы бросились в каюту за винтовкой и ящиком с моей «прелестью». Прижав его к груди, я вылез на палубу. В этот момент корабль сотряс удар. С неприятным вас, господа, приземлением!
Я устоял на ногах. Но тут меня словно лошадь лягнула в спину. Я взлетел и врезался в фальшборт. Крепкий зараза!
Я отключился.
[1] Название бригантины происходит от французского слова brigant — «разбойник». Корабль имел прямые паруса на фоке и косые — на гроте.
Глава 13
Пушка для колдуна
Я очнулся через несколько секунд. Спенсер стоял рядом и протягивал мне руку, чтобы помочь подняться.
— Стеньгу с мачты ударом сорвало, — пояснил он — Как кистенем, на канате сработала. Хорошо, что не по голове. Живой? Спина в порядке?
— Вроде, могу шевелиться… Ох, грехи моя тяжкие…
Я с кряхтением поднялся. Осмотрелся. Вздохнул натужено.
Бригантина пережила удар без особых последствий. Пушки удержались на талях, и сейчас матросы их пытались развернуть, как приказал Абдель. Только я сомневался, что от них будет толк. Корабль, врезавшись в галечный берег, сильно задрал нос. Корма оказалась в воде вплоть до окон капитанской каюты. Как моряки смогут вести продольный огонь, сметая с палубы абордажные команды противника?
Абордажные? Драка произойдет на суше, а не в море. «Блида» станет неким редутом. Так что для черкесов выйдет штурм, а для моряков — отражение абордажа… По-моему, меня не по спине стеньгой приложило, а по голове… Самое время думать о формулировках морских уставов…
На самом деле, мысли мои были хоть и дикими, но толковыми. Из них со всей очевидностью вытекало, что с бригантины пора делать ноги, чтобы по местным обычаям мою башку не закопали на чьём-нибудь огороде. Даже случись чудо и Абдель зачистит палубу артиллерийским огнем, подход подкреплений с суши он никак не остановит.
Из трюма продолжал доносится громкий женский плач и стон. Мелькнула и тут же пропала мысль помочь полонянкам. Чем я им помогу? Тащить их на палубу в разгар сражения под залпы картечью? Или просто в кучу озверевших мужиков, раздающих удары абордажными саблями и кинжалами направо и налево? Под пистолетные выстрелы? Нашелся тут, товарищ Сухов! Мне бы пулемет Льюиса — я бы «ух»! Зухра, Лейла, Гюльчатай! На первый-второй рассчитайсь…
— Коста! Кунак! Что с тобой? Ты стоишь и шатаешься, уставившись в горы. Тебе дурно?
Голос Спенсера, доносившийся как сквозь вату, отчасти привел меня в чувство. Я по-прежнему прижимал к груди коробку с револьверами. И не мог сосредоточиться. И нес всякую околесицу:
— Не кажется ли вам, глубокоуважаемый сэр, мистер Спенсер, нам пора втопить по тапкам?
Я выдал Эдмонду аксиому моего шпанистого тбилисского детства. Но Спенсер юношеского слэнга «Африки» не понял, тем более, на грузинском. Он тяжело вздохнул и потянул меня зачем-то в каюты на корме.
Я попятился вслед за ним, не отрывая взгляда от завязавшегося сражения на баке. Черкесы уже лезли на корабль с кинжалами в зубах, подсаживая друг друга. Те, у кого рот оставался свободным от колюще-режущих предметов, издавали дикий вой, подражая шакалам. Абдель активно причинял «добро», обучая туземцев с помощью кривого турецкого клыча[1] толерантному отношению к межгосударственному торговому обмену.
«Европейская дипломатия во плоти!» — хмыкнул я и нырнул за Эдмондом в тамбур, ведущий к каюте капитана.
Эдмонд где-то разжился своим саквояжем, где убавилось склянок, но прибавилось бумаг и рисунков, и энергично высаживал окошки в зоне релакса Абделя. За ними плескалась вода. Вдали виднелась «Ифигения». Уверен, офицерский состав собрался у борта и сейчас делает ставки на победителя в гладиаторских боях на палубе «Блиды». Вмешиваться в столь захватывающие игры на выбывание у русских не было никакого желания.
— Будем уходить по воде! — объяснил Эдмонд свои действия. — Надеюсь, черкесам будет не до нас, имея столь желанную награду перед глазами.
В воду лезть категорически не хотелось. Еще менее — оказаться на берегу в роли Робинзона, лишившегося всего багажа. Вместо револьверов или штуцера нам бы пригодились наши красные накидки с мехом или бурка, на худой конец. Но выбирать не приходилось. С таким грузом, даже если бы он был, мы до берега не доберемся.
Эдмонд выбрался наружу и стал отплывать от корабля, загребая одной рукой и пытаясь не замочить свой саквояж. Он безбожно притопил штуцер, пристроив его за спиной и превратив его в бесполезную игрушку. Я вылез в воду, чуть не погрузился с головой, но ящик с револьверами над водой удержал. Буду держать порох сухим в прямом смысле этого слова!
