— Что, и камер внутри нет? И снаружи нет?
— В супермаркете есть, а нас больше интересует склад.
— А сигнализация? Копы примчатся через пару минут, и что?
— Херня твои копы. Там живет тупой сторож Виски… Не помню, как его зовут. Я частенько хаживал к нему с выпивкой, я его типа друг, и он мне откроет.
— Ганк, я вор и грязно не работаю. Никаких убийств.
— Да какие убийства! Ты только постоишь на стреме и приступишь к делу, когда путь будет свободен. Откроешь сейф и все. Набьем рюкзаки, возьмем, сколько можно вынести. Спрячем все в надежном месте.
— Хочешь, я вырублю твоего Виски? — Мэг раскуривает сигарету. — Мне это — тьфу!
— Ганк, он же тебя сдаст, когда очухается, — поскрипев извилинами, выдает Крошка. — Ты ж не собираешься его убивать?
Ганк смеется:
— Конечно, нет. Ник вскроет замок. Или просто выманим сторожа и вырубим. В общем, схожу туда, все разведаю, составим план, а ты, Никки-малыш, подумай, с нами пойдешь или в свою чистенькую школу.
Слышу в его голосе намек на издевку, но лишь намек. Мы — семья, мы ценим друг друга такими, какие мы есть, и каждый чем-то силен. Друзья, жертвуя собой, прикроют мне спину, и я сделаю так же. Даже угоню машину матери, если это поможет делу, ведь у нее уже другая семья, где мне нет места. Взрослые никогда не делали мне ничего хорошего. И мать не исключение.
***
Домой ужасно не хочется. С большим удовольствием остался бы в Гнезде, но я обещал матери вернуться сегодня. Хотя зачем, спрашивается? Неужели ее и правда еще волнует, что со мной будет? У нее есть Марио, и она всегда принимает его сторону, прав он или нет.
В окне горит свет, но отсюда не видно, что творится на пятом этаже, кто толчется в кухне, моя дорогая маман или ее сожитель. Осторожно отворяю дверь, надеясь, что он уже дрыхнет, на цыпочках стараюсь проскользнуть в ванную, но оттуда выходит мать, вытирает руки о клетчатую рубаху. Смотрит укоризненно. Светлые волосы ее растрепаны и напоминают воронье гнездо, но даже несмотря на это она еще симпатичная. И слишком хороша для урода Марио.
Когда я родился, ей было двадцать. Из-за меня она не получила образования и не смогла выйти замуж за нормального мужика. Из всех ее мужчин, которых я помнил, Марио — самый отвратительный. Пришел на чужую территорию, перебивается непостоянными заработками и еще свои порядки наводит. Хуже всего то, что мать его слушает!
— Почему так поздно? — спрашивает она без интонации.
— Был у Мэг, — я почти честен с ней.
Мама тяжело вздыхает, опирается о дверной косяк:
— Что в школе?
А вот теперь приходится врать:
— Ничего нового, тоска смертная.
Проскальзываю в ванную, умываюсь, мою руки. В зеркало видно, что мама стоит там же, и на лице ее злость сменяется разочарованием. Если бы ей действительно было интересно, что со мной происходит, она знала бы, что я уже неделю прогуливаю уроки.
Когда Марио еще не жил с нами, она звала меня к столу, мы болтали, делились переживаниями, теперь же все изменилось.
Жрать хочется адски. В кухне заглядываю в холодильник, нахожу половину огромной пиццы, отламываю кусок и сую в микроволновку. Завариваю кофе. Откусываю пиццу, свернув ее трубочкой, но аппетит мгновенно пропадает, когда в кухню входит Марио, почесывая волосатое брюхо. Увидев меня, набычивается и шевелит усами:
— Ты уже здесь.
— Добрый вечер, папочка, — говорю я с набитым ртом.
Марио неторопливо топает к холодильнику.
— В твоем возрасте я уже зарабатывал на жизнь, а не сидел у матери на шее.
— Зато сейчас сидишь, — парирую я, жуя пиццу.
— Ты хоть бы спрашивал, что жрешь. Это моя пицца, я оставил себе на завтрак.
— Считай ее платой за проживание, — огрызаюсь я.
Расстреливая меня яростным взглядом, он идет прочь. Не оборачиваюсь, доедаю пиццу… и тут подача сбоку, в скулу, переворачивает меня вместе со стулом.
— Мелкий засранец! — шипит Марио. — Знай свое место!
Сволочь — не полез на меня прямо, обошел, чтобы выйти из поля зрения! Валяясь на полу, вижу его снизу. Ярость захлестывает меня. Сплевывая кровь вместе с крошками пиццы, вскакиваю, бросаюсь к раковине и хватаю из мойки нож. Я действительно собираюсь воткнуть его толстое брюхо Марио! Посадят? И хрен с ним! Зато и эта жирная гнида сейчас сдохнет!
Марио хватает табурет, выставляет перед собой, пятясь:
— Бьянка! Забери своего свихнувшегося щенка! Ты посмотри, что он творит!
На кухню влетает мать, ахает, становится между нами, раскинув руки:
— Ник! Немедленно брось нож!
Я опять сплевываю кровь:
— Этот урод ударил меня!
— Пожалуйста, положи нож, — продолжает мать, Марио прячется за ее спину. — Надо решать проблему цивилизованно!
Размазываю кровищу по лицу:
— Это, по-твоему, цивилизованно?!
— Ты бы видела, что творил этот ненормальный, — плаксиво жалуется Марио. — Он оскорблял меня и выгонял.
— Ах ты лжец… Да ты же сам…
Ловлю себя на мысли, что начинаю оправдываться, это еще больше злит.
— Мама, неужели ты ничего не видишь?! — шагаю к матери, пытаюсь ее отодвинуть, она виснет на моей руке.
— Ник! Успокойся! Я понимаю, ты ревнуешь к Марио, но я тоже имею право на счастье…
Руки опускаются сами собой, делаю шаг назад.
— Ревную? Счастье? С этим жирным альфонсом? Ты что, идиотка?! Он меня ударил первым! Ты понимаешь, что теперь здесь останется только один из нас?
Она закрывает собой Марио, и мне все окончательно становится ясно. Мать поворачивается, что-то шепчет ему на ухо, он пятится и исчезает.
— Ну ты и слизняк, — бросаю я в спину удаляющемуся отчиму.
Обида гасит пламя злости. Собственная мать предпочла любовника мне, своему сыну. Хотя чему я удивляюсь? У меня давно нет семьи, моя семья — птенцы из нашего Гнезда.
Я мог бы пригрозить Марио судом, ведь он ударил несовершеннолетнего и пытается выгнать ребенка, то есть меня, из собственной квартиры. Но я давно перестал считать себя ребенком, это раз, и два — просить помощи у копов позорно, учитывая, какую жизнь я веду.
— Отойди, — говорю матери, но она качает головой, ее лицо покрывается красными пятнами.
— Да не буду я трогать твоего хахаля. Уйди с прохода.
Отталкиваю ее, захожу в свою комнату. Острое чувство несправедливости сжимает горло. Здесь в углу стоит старый сундук с картиной на стенке: байкер на мотоцикле, без шлема, с развевающимися волосами и двумя мечами крест-накрест за спиной, несется по старой дороге к горизонту, где виднеются силуэты развалин. В детстве я звал этого парня Коннором по имени героя из старого фильма «Горец», который когда-то произвел на меня большое впечатление. Сундук достался по наследству от деда, по словам матери, ему лет пятьдесят. Открываю его, достаю часть того, что лежит внутри, из-под кровати вытаскиваю дорожную сумку. Наспех запихиваю туда вещи. За этим занятием меня застает мать, садится прямо на пол и рыдает, растирая по лицу слезы.
— Ник, — лепечет она. — Тебе хоть есть куда идти?
До последнего я надеялся, что она скажет «не уходи» — выходит, зря. Здесь мне места точно больше нет, мой дом теперь в Гнезде.
— Не сдохну, не дождешься.
Застегнув сумку, перекидываю ремень через плечо, бросаю последний взгляд на сундук с великолепным Коннором, на которого я так хотел быть похож в детстве, и выхожу из квартиры. А ведь так долго считал ее своей! Спустившись по лестнице, достаю телефон и набираю Ганка.
— Че стряслось? — ворчит он.
— Ты предлагал подумать над предложением. Я подумал и решил, что согласен.
Глава 2. Склад
Никто не спросил ни про синяк на скуле, ни почему я раскладываю спальник на куче ветоши, за что им огромное спасибо: говорить о произошедшем не хочется. Теперь я такой же бездомный, как они, мы рассчитываем только друг на друга. Быстро засыпаю, завернувшись с головой – будто проваливаюсь в черное ничто.
