Я провёл, наверное, самую спокойную неделю за всё время в Бастионе. Жизни Вани ничто не угрожало — каждый день прилетал Мамон с отчётами Тереха и любовными письмами от Ренаты. Вторые я, не читая, отправлял в камин.
В целом состояние больного оставалось стабильным. Магия пани Жмудской снижала концентрацию маны вокруг жизненно важных органов, но вызывала приступы, которые тут же купировались мортикантами.
Моя же миссия была в разрушении церковной защиты друга. Перед тем, как создать последнее заклинание, Ваня поместил свой разум и ментальное тело в особый барьер. Жмудская сказала, что раньше монахи, мечтающие стать святыми, добровольно накладывали на себя подобную магию.
Плохой новостью было то, что возвращались из летаргического сна единицы и с провалами в памяти. Кто-то может сказать, что это как заново родиться, но я был скептиком: какой смысл становится другим человеком, если ты даже не осознаешь это?
В общем, на мои плечи легла тяжелейшая задача по уничтожению этого барьера, и я зарылся с головой в ивритские летописи, монографии и древние свитки, что покоились в подвале ривкиной мастерской. Огромную помощь мне оказал Ицхак — мы быстро перебрали имеющийся материал, и я выделил для себя десять полезных работ.
Их-то и взял на изучение. Я держал книгу перед собой, всматриваясь в символы и подключая все свои три сознания для впитывания материала, а мальчик читал вслух и переводил. Сопоставляя схожести в языке, я учил слова, запоминал символы, а заодно познавал церковную магию. Уровень сосредоточенности был запредельный, поэтому, когда Бенкендорф или кто-то из сычовцев приходили с новостями, Ривка выгоняла их, показывая, что не время для посещений.
Я отгородился от всего внешнего мира. Когда Ицхак уставал, мне помогала моя красавица. К сожалению, мы были ограничены скоростью чтения, поэтому я не мог рывками продвигаться в этой стихии, но взял упорством. Когда мои чтецы утомлялись до заплетающихся языков, я отправлял их на боковую, а сам приступал к реализации знаний на деле.
Чтобы разрушать барьеры, нужно понимать принципы их создания и отрабатывать всё на практике, поэтому я тренировался до изнеможения. Спал по два-три часа, кое-как успевал принимать пищу и торопил себя, потому что с каждым днём шанс потерять личность Вани увеличивался. Чем дольше монахи находились в летаргическом сне, тем больше проявлялись нарушения в их памяти.
Будет обидно вернуть Ломоносова и застать совершенно другого человека. Поэтому я всем своим естеством ощущал, какой уровень ответственности на мне лежит. К концу недели количество процентилей в барьерной магии выросло с пяти до пятнадцати и всё в руническом типе.
Я стал смешивать защитную магию с разными стихиями и калибровать её. Например, можно было создать только теневой щит, который будет впитывать в себя именно этот атрибут. Или огненный, или вообще любой, даже смесь из нескольких стихий.
Такая тонкая настройка позволяла «съедать» меньше маны на барьер. Особняком стояли физический урон и магический — их тоже можно было перемешивать.
Классическая церковная магия создавала сразу абсолютный барьер. Потому клирики экономили ману и помогали с атакующими заклинаниями в очень редких случаях — безопасность группы важнее.
В медитациях я моделировал ситуации, при которых клоны могли снести мой барьер, и искал из них выход. Получалась следующая вещь: пока я жив и имелось достаточное количество маны — ничто не могло пробить несокрушимую стену.
«Пока я жив», — я поймал эту мысль, и чудовищная идея осенила мой больной мозг.
«Нет, я не могу так поступить с Ваней», — говорил я себе, но другого выхода не намечалось.
На восьмой день я перекусил и, щурясь, вышел на свет. Всë вокруг казалось новым и слишком ярким: как люди, так и город. В голове знатно так гудело, но спустя часик я полностью пришёл в норму и уже рассекал на коне по загородным полям, чтобы наведаться к другу.
Слуги встретили меня на опушке леса и проводили до нового «городка» из землянок. В одной из них располагался Ломоносов. Стоило спуститься, как на меня набросилось женское тело и вцепилось так крепко, что пришлось его отдирать от себя. Рената была приставучей, но стоило её «покормить», как она немного успокоилась.
Мне не хотелось делать из неё любовницу. По крайней мере, сейчас и я старался не допустить между нами близости. Мне она нужна в Польше, а не здесь. Пусть заслуживает мою благосклонность, а там посмотрим.
Эти мысли я отогнал и сосредоточился на сложном обряде.
— Его спасает барьер, так что я сместила излишки маны в мышцы и заставила окаменеть — с ними придётся распрощаться, — девушка постучала по внешней стороне бедра Ивана, и раздался глухой стук, будто касались дерева, — но ничего — нарастим новые. По-другому никак, — пожала она плечами. — Отгоняю последнюю порцию, и можешь приступать, — предупредила она.
Я кивнул и смотрел на медленно вздымающуюся грудь церковника, и, когда Жмудская закончила операцию, я переместил Ломоносова в тень на первый слой. Он продолжал лежать, но дыхание отключилось — я специально подгадал момент на его выдохе, и у меня сейчас было больше кислорода.
Двадцать церковных кругов тут же окружили Ваню со всех сторон и были готовы к работе с ментальным барьером, как только наступит клиническая смерть. Это был единственный выход. Нужно ввести в заблуждение выстроенную защиту.
Ломоносов задёргался, но глаза не открывал и в какой-то момент застыл на месте. Тогда-то я и увидел желаемое: стенки ментального барьера проявились визуально — мои круги, словно рыболовные лески с крючками, вцепились в него с разных сторон и потянули наружу.
Барьер был внутри тела, но я смог расширить его так, что он вышел за переделы внутренних органов и теперь покрывал своего владельца снаружи по линии кожи. Он всё ещё работал и будет работать до биологической смерти. Сейчас я должен истощить его и уничтожить. Поэтому выбрал местом атаки левую руку и запустил в неё самую мощную струю огня, на которую был способен.
Оборона стремительно вытягивала из Вани ману, и счёт шёл на секунды. В то же время я не хотел навредить ему, так как не знал, когда всё закончится. Напряжение росло, и вот уже мне требуется кислород — орден святого Георгия сработал и дал лишнюю минуту и новый запас воздуха.
Атака продолжилась. Вынужден признать, Ломоносов — крепкий орешек. Не ожидал, что у него такой большой запас маны. Минута прошла, и теперь я снова задержал дыхание. В какой-то момент показалось — всё, не успею, но упрямство и желание спасти друга сделали своё дело. Я атаковал с двух рук сразу и смял остатки барьера, чудом не испепелив бывшего клирика.
Мои рунические церковные круги тоже исчезли, и мы оба вынырнули на поверхность.
— Его, — показал я пальцем, чтобы Рената занялась Ломоносовым, а не мной.
Девушка послушалась и запустила парню сердце и дыхательную систему. Я, держась за горло и постепенно наполняя лёгкие воздухом, подошёл к другу, когда тот дёрнулся и сел на месте.
Он смотрел в потолок в тёмной землянке, но вскоре всё резко посветлело, а из глаз Вани заструилось яркое излучение светло-синего цвета. Оно выходило за пределы глазниц и из-за этого казалось зловещим. Он посмотрел на свои руки, а потом повернулся ко мне.
— Кто ты, смертный?
Илья Рэд
Первый шаг Некроманта. Том 4
Глава 1
Воскрешенный
Я сделал шаг назад, пытаясь понять, что сейчас произошло. Голос был не Ванин и своим глубоким тембром пробирал изнутри. Мимика почти отсутствовала, и мы на секунду застыли, играясь в гляделки.
— Рената, выйди, — попросил я девушку-некроманта, и та, как мышка, шмыгнула наружу.
В первый раз я видел её напуганной. Сидевший передо мной не был магом. Он вообще не был человеком, что уж тут говорить. Ломоносов присел на кровати, несмотря на иссечённые мышцы на бёдрах, опустил взгляд на них и, коснувшись рукой, нарастил мясо в одно мгновение. Будто это не тяжёлый многодневный процесс некромантии, а простенькое заклинание. А ещё увиденное очень было похоже…
