Страж Ордена (СИ) - Семин Никита

Скрип двери оторвал меня от работы, заставив поднять голову. На пороге стояла Аглая. В ее руках была глиняная миска с дымящейся кашей и деревянная ложка.

— Матушка ужин прислала, — тихо сказала она. — Чтобы подкрепиться вам. Сил надобно много.

Она подошла к верстаку и поставила миску на свободный от стружек угол. Движения ее были плавными, уже не скованными тенью недавней болезни. Румянец на щеках от жара домашней печи делал ее особенно миловидной. Она не ушла сразу, оставшись стоять рядом, наблюдая за моими руками, собиравшими детали очередного «огнива».

И в этом взгляде читалось жаркое, смущенное любопытство, робкое восхищение мужской силой, что исцеляет, творит и подчиняет себе дерево и камень. Она смотрела на мои ладони, на пальцы, с непостижимой для простых поселян легкостью создававшие удивительные вещи. Ее плечо оказалось совсем рядом с моим. Я ощущал тепло ее тела, тонкий запах свежего сена и печеного хлеба, исходивший от волос и одежды.

Теперь в ее глазах я был уже не чудотворцем, не спасителем, а мужчиной, к которому можно придвинуться вот так, почти вплотную, и молчать, зная, что тебя понимают. Пришлось заставить себя оторвать взгляд от ее лица и снова уставиться на свою работу, давая понять, что разговор окончен.

— Спасибо за кашу, — сказал я, и голос прозвучал чуть более хрипло, чем того хотелось. — Ты ступай, а миску я потом принесу!

Печально вздохнув, она еще мгновение постояла в нерешительности и, ничего более не сказав, выскользнула за дверь.

Отложив нож, я взялся за ложку. Простая гречневая каша с салом показалась вкуснее любых яств. Закончив с едой и работой, поднялся рухнул на койку. Прохладный ночной воздух проникал в приоткрытое окно, принося с собой запахи спящей деревни. Удача сегодня была на моей стороне. Что ни говори, а появление Верхотурова — настоящий подарок судьбы! Но расслабляться нельзя: можно все пролюбить в любой момент. Завтрашний день на Ведьминой поляне, возможно, станет решающим.

Но мысли были заняты не только предстоящим походом. Эта девушка… ндаа, по хорошему, ее бы не отпускать, стала бы хорошей и верной служанкой… Ежу понятно, чего она хочет. Вот только это не в моих интересах. Не люблю я ее, максимум, что могу предложить — стать моей любовницей, а как поднимусь, взять в слуги. Но при здешних нравах уже на первом этапе можно невзначай судьбу девушке поломать.

С этой мыслью я и провалился в тяжелый, без сновидений сон.

Рассвет едва успел окрасить небо в нежные, акварельные тона, а мы с Верхотуровым уже стояли на крыльце, готовые к выходу. Аглая, пряча глаза, вынесла нам по краюхе хлеба и по кувшину молока. В воздухе витала утренняя свежесть, зов приключений и робкая надежда, что сегодняшний день пройдет без неприятных сюрпризов.

Надежде, увы, не суждено было сбыться.

Со стороны деревни послышался нарочито громкий, злой лай собак, затем — топот нескольких пар ног и к воротам нашего двора подошла целая процессия.

Впереди, в длинной черной рясе, вышагивал священник. Он сжимал в руке большой медный крест, выставив его перед собой словно боевую секиру. За его спиной шагал мужчина в форме, очевидно, полицейский чин, и двое солдат в высоких киверах, сжимавших наперевес громоздкие фузеи. Лица у всех были суровы и полны мрачной решимости.

— Батюшки! Отец Василий явился! — испуганно ахнула Арина, выглядывая из-за плеча мужа.

— И капитан Зарубин с солдатами… с Кунгурского гарнизона, — убитым голосом произнес Кузьмич.

Рядом со мной Аглая тихонько охнула и, побледнев, торопливо дважды перекрестилась.

— Именем Его Императорского Величества! — войдя во двор без приглашения, зычно крикнул Зарубин. Оглянувшись на крыльцо, он на мгновение смутился при виде богато одетого Верхотурова, но, собравшись с духом, важно развернул смятую бумагу.

— Михаил Молниев, по жалобе почтенного купца Ерофеева и по многочисленным свидетельствам односельчан, ты, подлец, обвиняешься в нападении на работных людей купца, порче имущества и подстрекательстве к бунту! Приказываю следовать за мной в острог!

Солдаты — немолодые усачи — как по команде, направили стволы ружей мне в грудь. За воротами стал собираться народ; некоторые, наиболее любопытные, начали несмело заходить внутрь. Я же приготовился драться, не собираюсь безропотно следовать приказу какого-то служаки, и потянулся к своему источнику Силы.

— Вот, православные! — оглянувшись на зевак, тут же вступил отец Василий, воздев крест. — Свершилось! Закон пришел изловить слугу сатаны, опутавшего лживыми речами души ваши!

Хмыкнув, я приготовился продемонстрировать божьему слуге пару трюков, которые несомненно сильно обогатили бы его знания об устройстве мироздания, но… Но прежде чем я успел хоть что-нибудь сделать, Верхотуров шагнул вперед и встал между мной и стражниками. Во взгляде его, обращенном на капитана, сквозило холодное аристократическое презрение.

— На каком основании вы, любезный, врываетесь на чужой двор и угрожаете оружием человеку, находящемуся под моим покровительством? — голос его был тих, но каждое слово падало, как капля ледяной воды. — Будьте добры, предъявите ваши бумаги!

Зарубин, на миг опешивший от такого отпора, выпятил грудь, пытаясь вернуть себе уверенность.

— Я капитан уездной полиции! — покраснев до корней волос, рявкнул он. — Действую по долгу службы и на основании официальной жалобы от купца второй гильдии Ерофеева! Извольте взглянуть на мой мундир, на эполеты! А вы, сударь, кто таковы будете, чтобы чинить препятствия исполнению закона?

Верхотуров даже не удостоил его взглядом. На губах дворянина появилась холодная, едва заметная усмешка.

— Мой мундир, капитан, остался в Перми. Ибо я здесь не по полицейской, а по особой надобности, — произнес он медленно, чеканя каждое слово. — Я — дворянин Илья Верхотуров. И нахожусь в ваших краях по личному поручению его превосходительства, генерал-губернатора.

Упоминание генерал-губернатора заставило Зарубина побледнеть и как будто бы даже съежиться.

— Этот человек — Михаил, — Верхотуров небрежно кивнул в мою сторону, — оказывает мне содействие в исполнении этого самого поручения. И ежели вы, из-за жалобы какого-то торгаша, посмеете ему помешать… Боюсь, ваш мундир вам не поможет. Последствия для вашей службы будут самыми печальными. Отвечать придется уже не передо мной, а перед канцелярией его превосходительства. Вы этого желаете, капитан?

Упоминание фигуры генерал-губернатора подействовало на Зарубина мгновенно. Он побледнел, потом покраснел, пот выступил у него на лбу. Пробормотав что-то про долг службы, он неловко откозырял двумя пальцами, и, рявкнув на стражников, почти бегом ретировался со двора.

Но отец Василий отступать не собирался. Его уверенный взгляд вперился в Верхотурова.

— Не поддавайтесь чарам его, ваше благородие! Он и вашу душу опутает! Это слуга Антихристов, я чую смрад серы адской, что исходит от него!

И тут произошло самое интересное. Верхотуров, которому вся эта сцена явно наскучила, нашел элегантное и жестокое в своей простоте решение.

— Вы так уверены в этом, отче? — спросил он с легкой иронией. — Прекрасно. Мы как раз направлялись в то самое «проклятое место», где, по вашим словам, этот человек и черпает свою сатанинскую силу. Прошу вас, отправляйтесь с нами. Увидите все своими глазами. Прочтете молитвы, изгоните нечисть, коли она там вправду есть. Либо же воочию убедитесь, что страхи ваши напрасны!

Я же был недоволен предложением Верхотурова. Вести враждебно настроенного священника в аномальную зону — слишком рискованная затея. Не зря про Илью Васильевича писали, что он авантюрист! Но я видел дьявольский блеск в глазах Верхотурова и понимал ход его мыслей. Поп оказался в ловушке. Отказаться — значило признать свое бессилие и трусость перед лицом врага, в существовании которого он так уверен.

Мгновение он колебался, его желваки заходили под кожей.

— Хорошо, — процедил он наконец, сжимая крест так, что побелели костяшки. — Я пойду. И не оставлю благочестивого дворянина на растерзание демонам! Крест — палица моя! Господь — щит мой! Не убоюся зла, ибо он со мною!