— Поберегите патроны! Если дело дойдет до абордажа, они пригодятся! — попытался я их остановить.
Но черкесы, не слушая меня, открыли огонь по куттеру, подходившему на дистанцию мушкетного выстрела.
— Кажется, я снял одного! — похвалился один горец.
— И чего ты добился? Только разозлил их! — я не скрывал своего раздражения. Ситуация выходила из-под контроля.
Он бесстрастно пожал плечами и снова начал заряжать свой древний карамультук.
Ядра все чаще пролетали над нами. В корму пару раз ощутимо прилетело. Одно ядро проделало дыру в парусе. Спасало то, что у куттера пушки были несерьезных калибров, а артиллеристы — явные новички. И он откровенно мешал бригу, перекрыв ему сектор обстрела. Видимо, сам нацелился на приз.
«Вот смеху бы было, — грустно подумал я, — если бы сейчас нас атаковал бы конфискованный „Виксен“. Белл бы этого не перенес!»
Капитан куттера совершал явные ошибки одну за другой. Вместо того, чтобы обогнать нас и отрезать от берега, он то шел на сближение, мешая своим пушкарям, то сбивался с курса, меняя галс. Тем не менее, на палубе «Ени» нарастала паника. Матросы плакали. Вставали на колени, умоляя капитана остановиться. Лишь горцы со мной во главе вынуждали их управляться с парусами. Но даже наши угрозы не спасали дело: один лисель оказался безнадежно запутан в снастях.
Казалось, ничто не могло нас спасти. Пробегая мимо открытого люка, я заметил отчаяние на лицах гребцов. Но, как ни странно, берег был все ближе и ближе. И уже было видно, как с гор к морю сбегаются толпы народу. Через короткое мгновение несколько полностью забитых вооруженными людьми длинных лодок рванули нам навстречу. Спасение было близко.
Капитан куттера решился на крайний шаг. Он хотел притереться к нам бортом и забросить абордажную команду на нашу палубу.
— Все черкесы — наверх! — заорал я что есть мочи и стал стрелять из револьвера поверх голов русских матросов, стягивающихся к месту атаки.
Они отпрянули. Кое-кто бросился на палубу. Я мог в деталях разглядеть белые, как мел, лица и растерянные взгляды. Когда я разрядил первый револьвер и поднял второй, матросы стали прятаться за фальшборт.
Русский офицер кричал на них и грозил мне кулаком. Момент был безнадежно упущен. Черкесские лодки приближались. Куттер не решился вступить с ними в бой и изменил курс.
Вскоре одна из длинных лодок горцев прижалась к нашему борту. С кочермы кинули канат. На нашу палубу легко взобрался молодой черкес с кривой саблей в руках.
— Курчок-али! Как я рад тебя видеть! — я сунул револьверы за пояс и распахнул объятья княжичу, как старому другу.
По-моему, судьба мне улыбнулась. После недельных мытарств на море мы прибыли туда, куда я стремился: во владения Хоттабыча!
[1] Очень странный момент содержится в дневниках Дж. Белла. Он сообщает, что отплытие в Черкесию задержалось до утра пятницы 14 апреля 1837 г. из-за наступления священного дня для мусульман. Но правоверные обязаны посетить мечеть в час дня. Лишь потом можно заняться другими делами. Мы решили отступить от исторического источника, руководствуясь логикой.
[2] Белл ошибся. Судя по всему, его кочерму преследовал люггер «Геленджик». Остается лишь догадываться, как опытный шиппер мог спутать люггер с куттером, легким посыльным двухмачтовым судном.
Глава 12
Накануне штурма мыса Адлер
В кунацкой Гассан-бея было традиционно людно. Помимо пассажиров «Ени» были еще гости, заглянувшие послушать новости из Турции. И ожидался всплеск числа визитеров, которые слетятся посмотреть на Белла, послушать его речи и определить, с кем ему встречаться и вести дальнейшие переговоры. Ибо планы шотландца, как оказалось, были грандиозными. Он с порога заявил Хоттабычу, что прислан английской короной, дабы помочь разобщенным горцам сплотиться и создать общее правительство.
— В единстве — ваша сила и спасение! Общими усилиями снесете русских в море. Блокада исчезнет сама собой. И вернутся спокойные годы. Как те, когда черкесы были вассалами султана.
Белл чесал как по писаному. За его спиной прятался Лука, «красуясь» свежим шрамом. Он поглядывал на меня с нескрываемым страхом. И это несколько смазывало впечатление от уверенной речи шотландца.
— Как же исчезнет блокада? — ехидно спрашивал Гассан-бей, плотоядно поглядывая на гору подарков, которые притащил с собой Белл. — Может, тебе ликеру принести или вина?
Наш хозяин зашел в кунацкую, когда все поели, узнать, нет ли еще в чем-то нужды у гостей. На самом деле, старый разводила рассчитывал на обмен подарками, но Белл не купился. Продолжил свои политические речи:
— Блокада исчезнет потому, что без крепостей русские не смогут постоянно гонять туда-сюда свои крейсера. Где они укроются во время бури? Пополнят запасы воды? Переночуют в безопасности?
Хоттабыч, по его словам, любил английского короля и не любил — о чем умалчивал — наплыва гостей. Прожорливые как саранча, они могли серьезно подточить его запасы. А еще подарки! Как он ненавидел подарки! По правилам, принятым у горцев, если гость нахваливает какую-т вещь, ее нужно было предложить в дар. Более чем эффективный, наряду с поединком с более сильным противником, механизм поддерживать социальное равенство. Выпрашивая подарки, можно было разорить. Поединками — лишить головы того, кто начинал представлять угрозу для окружающих. Но ведь никто не запрещает умному человеку обернуть к своей пользе любые устои общества⁈
— Выходит, сменять ликер на ткань не хочешь? — Белл отрицательно качнул головой. — Ружья у тебя хорошие! Охотничьи!
— Я с удовольствием подарю вам одно, уважаемый Гассан-бей!
Хоттабыч удовлетворённо крякнул. Вроде, этот англичанин небезнадежен. Горец перевел свой взгляд на меня. Смотрел без злобы. Скорее с любопытством.
— Вернулся, значит, — констатировал он.
Я был в легком замешательстве. С одной стороны, мне не помешала бы помощь правой руки князя Берзега. А с другой — оставался незакрытым гештальт с Софыджем. Роль Гассан-бея в предательстве проводника еще предстояло выяснить. Хватало и других вопросов и предупреждений, которые не стоило прилюдно озвучивать.
— Мы не могли бы поговорить наедине? — спросил я.
— Можно и поговорить, — кивнул своим мыслям Хоттабыч. — Пойдем к туркам, подберем тебе мерина.
Мы вышли из кунацкой и двинулись к калитке в палисаде, ведущей к майдану с торговыми рядами. В спину нам воскликнул Белл, недовольный, что я утащил от него важного собеседника:
— Надеюсь, вы ненадолго лишили нас своего общества, уважаемый Гассан-бей?
— Неприятный человек, — шепнул мне Хоттабыч.
— Неприятный — это слабое определение. Настоящая заноза в заднице!
Старый убых рассмеялся. Но глаза оставались все такими же бесстрастными.
— Я передумал. Пойдем в главный дом. Чувствую, разговор нам предстоит долгий.
Мы поднялись по узкой винтовой лестнице в зал, где Спенсер полгода назад осматривал колено старухи. Здесь мало что изменилось. В отличие от меня.
Я не стал тянуть кота за Фаберже и выложил историю с переходом в Сванетию во всех подробностях. Гассан-бей не на шутку возбудился. Он ругался сквозь зубы на Софыджа. Крикнул во двор через узкое окно-бойницу, чтобы позвали Курчок-Али.
— Клянусь, я не такого хотел, когда отправлял с вами эту отрыжку шакала! Просто он надоел нам здесь своей постоянно кислой рожей и скрытой наглостью. Но чтобы такое! Нарушить обещание! И заявиться ко мне с уверениями, что дело выполнено! Вернется — потащу его на суд! Потребую отступного в сотню баранов! — Гассан-бей сейчас напоминал русского мафиози из 90-х, который планировать поставить на счетчик проворовавшегося барыгу.
— Это не все ваши проблемы, уважаемый! Еще одну дурную весть вам принес.
— Что еще? — сердито буркнул Хоттабыч.
— Русские планируют атаковать мыс Адлер!
— Что⁈
Хоттабыч в один момент превратился из гротескного восточного персонажа — из этакого торгаша, уставшего от жизни — в воина-ветерана, не забывшего с какого конца браться за шомпол пистолета. Он вскочил с накрытого ковром диванчика и заходил по комнате.
