«И что же мне делать? – промелькнуло в голове. – Как вообще увидеть сон об этом… Как его зовут? Робин Шелли? Ричард?..»
Веки словно были склеены сиропом. Я перевернулась на другой бок, путаясь в одеяле. Нужное имя ускользало. Рэндальф? Руфус? Реджинальд?..
– …Роджер! Роджер, откликнись немедленно!
Здесь темно. Всюду липкие нити, как паутина, только много толще. Кричит женщина; кажется, немолодая и привыкшая говорить тихо. Голос у неё срывается.
– Да, мама. Не беспокойся, я тут. Только проводил доктора Нотингейла.
Его голос юный, мягкий – слушаешь и словно мыльные пузыри на ладони перекатываешь.
Мне становится любопытно. Я делаю шаг – сквозь переплетение нитей, преодолевая упругое сопротивление темноты – и попадаю в странную галерею. Стены, пол, потолок – всё покрыто ажурным лишайником, точно ствол древнего дерева. Напротив окна стоят двое. У женщины вместо головы – перепутанные клочья цветного тумана. Мужчина выше её на две ладони; волосы у него тёмные, почти чёрные, но хватает и седины.
– Не беспокойся, мама. Она обязательно поправится…
– Где моя шаль, Роджер? Эта негодная Энни украла её?
– Нет, мама, она никак не могла этого сделать. И её зовут Джудит…
Я тенью прохожу сквозь них. Любопытно, кто такая Джудит и куда пропала шаль, но мой путь лежит дальше. По галерее, по мягкому лишайнику; вверх по лестнице, поросшей мхом и грибами; сквозь череду крохотных комнат, перетянутых паутиной, захламлённых; мимо красивой рыжеволосой девушки, повторяющей тихо: «Мой, мой, мой»…
В бедной спальне, где есть лишь кровать, застланная лоскутным одеялом, и большой короб у стены, доверху набитый фарфоровыми статуэтками, кружевными салфетками и серебряными вилками, я останавливаюсь. Воздух здесь болезненно красноватый, пахнет холодным металлом; тело у меня тяжелеет. В маленькое круглое окно кто-то непрестанно стучит, и мне страшно туда смотреть.
Одеяло немного сползает; под ним женщина, тонкая, сухая и белая, как бумажный лист. Она умирает – умирает прямо сейчас, и я знаю это наверняка, потому что она меня видит.
– Ты за мной? – хрипло спрашивает она. Глаза у неё виноватые, налитые слезами. – Я не хотела его брать, ей-ей. Случайно вышло. Ох, кабы я могла вернуться и не взять его… Всё я виновата, всё я…
Она бормочет всё тише; с каждым «я виновата» в комнате делается чуточку светлее, а в окно стучат тише. Мне многое хочется ей сказать, бедняжке, но губы немеют и размыкаются только ради пустого:
– Не бойся, Джудит. Я ему расскажу.
Я понятия не имею, что это значит.
Но Джудит улыбается – совсем недолго, пока тут не становится ослепительно, до боли светло.
Когда я очнулась, лицо у меня было мокрым от слёз, а дыхание сбилось.
Та женщина умерла; это ясно как день. Наверное, сновидцы одной ногой ступают за грань, потому смерть представляется им не утратой навеки, а переходом куда-то дальше. Леди Милдред, что давно покинула этот мир, и Сэран, нерождённый, видения прошлого и намёки на будущее – всё смешивается во сне и кажется одинаково реальным.
Но стоит лишь пробудиться – и чувства с опозданием накатывают в полную силу.
Святые Небеса, и что теперь рассказать Эллису? Что человек, о котором он беспокоится, скрывает гибель служанки? Нетрудно предположить, к каким выводам придёт детектив… Надеюсь, этот Роджер Шелли не друг ему – или хотя бы не близкий друг, чья неискренность может больно ранить.
В коридоре послышался смех Юджи; похоже, она остановилась перекинуться словечком с одной из горничных. Звук меня отрезвил. Действительно, не нужно зря надумывать себе трудности. Это для меня беда в доме Шелли стала отвратительным сюрпризом, а Эллис, скорее всего, ожидал худшего, раз не постеснялся явиться за помощью. И даже если Роджер Шелли скрывает трагическое происшествие в своём доме, то не обязательно из корыстных побуждений.
«Сегодня же пошлю за детективом. Сперва надо поговорить, а уже затем делать выводы», – решила я наконец и протянула руку за колокольчиком.
У меня оставалось ещё одно неотложное дело на сегодня, и оно касалось напрямую запрета дяди Рэйвена.
– Сэр Клэр Черри в особняке? – поинтересовалась я, когда Юджи явилась на звон колокольчика и помогла мне надеть домашнее платье – строгое, слегка старомодное и одновременно девичье, нежное за счёт светлого оттенка и отделки в клетку.
В таком наряде я даже сама себе напоминала вчерашнюю выпускницу пансиона для юных леди. Лучшее решение для предстоящего разговора с человеком, который не склонен видеть в женщине мыслящее существо и приемлет лишь послушание.
– Да, миледи, – сделала книксен Юджиния, мрачнея. – Мистер Чемберс сказал, что он вернулся под утро, в добром расположении духа. Велел не ждать его к завтраку.
Я подавила недостойный леди вздох. Что ж, на непринуждённый разговор за чашкой кофе не стоит рассчитывать. Придётся немного задержаться дома, дожидаясь, пока Клэр проснётся. И вряд он будет в хорошем настроении, если возвратился так поздно, да ещё к тому же странно весёлым… Или, вернее сказать, «навеселе»?
– Можешь идти, – отпустила я Юджи. – Нет, постой. После завтрака у Лиама нет уроков с миссис Мариани?
– Будет география, – покраснела девушка.
Как неудачно!
С тех пор как я велела Юджинии посещать занятия, когда только возможно, она не пропустила ни одного. Любимыми предметами Лиама были как раз география и зоология. Из каждого урока он умудрялся сделать настоящее представление, расцвечивая страницы из учёных книг такой фантазией, что очередной пересказ, скорее, походил на новое приключение принца Гая. А Юджи сидела рядом и восхищённо внимала… Разлучать их – слишком жестоко, тем более что мальчик вдвойне усерден в учении, когда поблизости дама его сердца. А значит, мне придётся поработать сегодня с документами без помощи секретаря. Жаль – к удобству быстро привыкаешь.
Клэр проспал ровно до двенадцати часов. Я благоразумно не показывалась ему на глаза, пока он дважды не выбранил нерасторопную горничную, не сделал замечание мистеру Чемберсу за «слишком серый костюм» и «вызывающе покорный ответ» и не попросил вторую порцию десерта. И лишь затем, рассудив, что вишнёвые пирожные должны в достаточной мере смягчить дядин нрав, спустилась в столовую.
– О, какой сюрприз! – улыбнулась я, изображая радость и удивление. – Доброе утро, дядя. Не возражаете, если я присоединюсь к вам за чашечкой чая?
– Доброе утро, дорогая племянница, – кисло откликнулся Клэр. Под глазами у него залегла благородная синева, как на дорогом марсовийском сыре. – Как я могу возразить, интересно знать… Я думал, вы уже в кофейне.
– Пришлось уделить внимание некоторым документам, – опустила я взгляд. Горничная принесла дополнительную чайную пару и вышла, повинуясь сигналу. – Так утомительно…
Клэр недрогнувшей рукой отставил чашку и с усилием нажал кончиками пальцев на виски.
– Вам очень идёт бледно-розовый цвет, моя очаровательная племянница, – начал он вкрадчиво. – Особенно в сочетании с коричневым.
– О, благодарю…
– А нежный голос и смиренный взгляд украшают вас ещё больше. Как и любую женщину, впрочем. Однако я уже немолод, Виржиния, – продолжил он, глядя на меня совершенно ясными голубыми глазами. О возрасте напоминали только несколько морщинок, которые скорее придавали шарма, нежели старили; зато нежным, капризно изогнутым губам позавидовала бы любая девица на выданье. – Не надо испытывать моё хрупкое здоровье.
Я почувствовала, что щёки у меня теплеют.
– Не понимаю, что вы имеете в виду, дядя.
– А я не понимаю, зачем вы запугиваете меня с самого утра таким ангельским видом и поведением, – сладким голосом ответил Клэр. Меня даже пробрало дрожью, и я попыталась скрыть замешательство, пригубив остывающий чай. – Что случилось? Вам угрожают смертью, страшными муками, а в откуп требуют мою голову? Вы одолжили кому-то Джула, пока я спал, а он нечаянно сломался? Вы с кем-то случайно обвенчались и теперь не знаете, что делать?
