И мы теперь тряслись в кузове дряхлого грузовика под присмотром вооруженного секирой конвоира. А следом ехала еще одна тачка, напоминавшая плод запретной любви трактора и футуристического батискафа.
— Вы вообще куда смотрели? — потрясая связанными спереди руками, возмущался я.
— Их было больше. Нас всего трое, а пыжей — семеро, — отвечал Циклоп.
— Но у вас же были плазмаметы, а у них вон — дубье да топоры, — напирал я.
— Мы это... а они... они застали нас врасплох... — промямлила Мира.
— «Мы это» ... «а они» ... — передразнил я ее.
— Бес попутал... — начал было оправдываться отец Никон.
— А как беса того звали? Кемар? — срезал я его.
Капеллан виновато опустил голову.
Тут конвоир приказал нам заткнуться. Но сделав добрый глоток самогонки из своей фляги, он подобрел и перестал обращать внимания на нашу болтовню.
— Э-э... кхм, сын мой — подал голос отец Никон, — я так понимаю, знакомиться мы не будем?
— С кем?
— С вашей спутницей.
От переизбытка эмоций я и в самом деле на время забыл о ней, хотя малая сидела рядом и ковырялась в носу. Впрочем, ничего удивительного. Помилка была спокойна, как мраморная статуя, и не проявляла никакого интереса к происходящему. Поначалу ей, как и всем остальным пленникам, тоже хотели связать руки, но я устыдил пыжей, мол, нашли кого бояться — она всего лишь маленькая девочка, и они меня послушали.
— Ах, да. Я вас не представил. Знакомьтесь, это Помилка, а эта кучка неудачников — мои коллеги: Циклоп, отец Никон и Мира.
— Помилка? — переспросил капеллан.
— Это я ее так назвал. Временно. Малая по-нашему ни гу-гу, — пояснил я.
— Девочка... Она что... Оттуда? — спросила Мира, изобразив пальцами шар.
— Оттуда.
— Ух ты! А про шар расскажешь? — сказал Циклоп.
Я исподлобья глянул на нашего конвоира. Стоит ли вообще что-нибудь говорить при нем? А потом решил, что большой беды от этого не будет.
— Ладно, так и быть, слушайте, — махнул я рукой и предупредил. — Но попрошу меня не перебивать! Услышу хоть один смешок, и все, кина не будет!
Циклоп понял мой намек и пообещал:
— Клянусь, что буду хранить молчание.
И я начал свое повествование:
— Ну так вот, когда вы усадили меня в это разбитое корыто, именуемое плотом, и отправили на верную смерть...
— Ты прости нас, — жалобно протянула Мира.
В ответ я громко чихнул.
— Накиньте, сын мой, а то подхватите воспаление легких, — сказал отец Никон и протянул мне подобранный с пола кусок брезента.
Мои руки были связаны, но на помощь пришел Циклоп. Он помог мне завернуться в материю.
Я рассказывал не спеша, смакуя каждую деталь. Кое-где малость приврал, кое-что приукрасил, добавил сантиментов и драматизма. Но от этого история только выиграла. Во всяком случае, слушатели были довольны.
Услышанное особенно понравилось конвоиру. Когда я замолк, он ощерился рядом гнилых зубов и пробасил:
— Сладко звонишь, водовоз, заслушаешься. И обувка у тебя красивая. Какой размер?
— Сорок третий.
— Это хорошо, — улыбнулся конвоир и снова задремал.
— Слышь, — толкнул я в бок Циклопа, — он тоже интересуется моими ботинками.
Мутант отсыпал мне ответную шутку. Она получилась несмешной и вымученной.
Мы, конечно, старались не унывать, но, глядя правде в глаза, обстановка мало располагала к веселью. Будущее выглядело крайне туманным, а холод и чудовищная тряска в кузове грузовика выматывали так, что впору заплакать.
Здешние тачки — это вообще отдельная песня. Космостаратели оставили после себя не только наглухо ушатанную планету, но и десятки единиц техники. Когда-то это были первоклассные машины, но местный климат и отсутствие надлежащего ухода быстро превратили их в груду ржавого металлолома. Но надо отдать должное местным умельцам — кое-что из этого барахла они умудрились привести в порядок. В основном грузовики да внедорожники. Тачки ремонтировали, а взамен старых потрохов ставили самодельные двигатели внутреннего сгорания. Оставалась проблема с горючим. Но и тут пыжи не подкачали. Горючку они гнали сами. Рецепт мне неизвестен, но точно знаю, что в его состав входил помет урсуса. Как говорится, из дерьма конфетку не слепить, но некоторые умудряются.
О побеге мы даже не помышляли. Все равно поймают. Так зачем тешить себя пустыми надеждами? Мой батя любил говаривать: «Если ты в силах контролировать ситуацию — контролируй. Если нет, пусть все идет своим чередом». Вообще-то там было какое-то продолжение, но я вспомнил только этот фрагмент. Цитата идеально характеризовала минувший день. Еще раз проговорив их про себя, как молитву, я закрыл глаза и тут же отключился.
Сон, явившийся мне, можно назвать парадом упущенных возможностей. Проще говоря, мне приснилось, что стало бы, если бы я не пошел по кривой дорожке. Там, в несостоявшейся жизни, я с отличием окончил летное училище. Долгое время работал по профессии, но не оставлял мечты стать капитаном звездолета. В конце концов бросил опостылевшую работу и устроился матросом на первый попавшийся звездолет. В Космофлоте я сделал головокружительную карьеру. Прошел путь от простого матроса до контр-адмирала. Имел множество наград и поощрений. А когда вышел на пенсию, вернулся в родное училище в качестве преподавателя. Студенты во мне души не чаяли, а симпатичные студентки объяснялись мне в любви. В конце концов встал во главе учебного заведения и, без ложной скромности, руководитель из меня вышел хороший. А когда уходил на пенсию, на моих проводах плакал весь наш дружный и трудолюбивый коллектив. Но и на пенсии не сидел без дела и частенько консультировал коллег из летки, ласково приговаривая: «Что ж вы за люди такие? Без меня и шагу ступить не можете!». А главным моим увлечением стало садоводство. «Мой сад — моя страсть», — говорил я, угощая своих гостей спелыми органическими яблоками и наливными томатами. А ночью, удобно расположившись в кресле-качалке, я смотрел на звезды и с улыбкой вспоминал те славные времена, когда бороздил просторы глубокого космоса...
Череду картинок несостоявшегося прервал кто-то из реальности, позвавший меня по имени. Голос был подозрительно знакомым, но спросонья я так и не разобрал, чей он. По-прежнему была ночь. Прохладно, но не критично. Кузов немного освещали фары идущей позади машины. Шум мотора перемешивался с чьим-то редким сопением. А вот наш страж задавал такого храповицкого, что идея о побеге перестала казаться мне такой уж безнадежной. Всего-то и надо, что оглушить его да отобрать секиру, но здравый смысл оказался сильнее, так что я погнал эту думку куда подальше и успокоился.
Кстати, есть у меня одна интересная история на тему побега. Был у нас в психушке такой Лепехин. По кличке, да-да, Лепеха. В нормальной жизни он был инженером, но после травмы головы стал слышать голоса мертвецов и попал к нам. Однако не смирился со своей участью и решил во чтобы-то ни стало бежать из заточения. Шесть раз он сбегал, но его неизменно ловили. И тогда Лепеха решил подключить к делу свои профессиональные навыки. Целый год он вел себя тише воды, ниже травы, прилежно трудясь в лечебно-трудовой мастерской. Но это оказалось лишь отвлекающим маневром и ширмой, под прикрытием которой готовился седьмой побег. В мастерской он тайно сконструировал настоящий реактивный ранец. И вот как-то вечером, вкрутив последний шуруп и припаяв последний провод, Лепеха пробрался на крышу, застегнул лямки на груди, трижды плюнул через левое плечо и повернул рукоятку. Реактивная струя ударила в землю, Лепеха устремился в небеса, но ранец тут же разорвался на куски вместе с его хозяином. А жаль, идея-то была хорошая.
И тут меня снова позвали. Я наконец вспомнил, от чего проснулся, а также узнал голос Циклопа.
— Чего хотел? — шепотом спросил я его.
— Слушай, убери ее, а? — жалобно заскулил мутант.
Я пригляделся и увидел, что на коленях у него сидит Помилка. Она пристально буравила его глазами.
— Да пусть себе сидит. Мешает, что ли? — сказал я.
