— А ты представь себя древним греком, — Филин хмыкнул и, увидев, как вытягивается морда товарища по несчастью, всё же смилостивился. — Но это вряд ли… в смысле, ферма нам не светит. Детишки снотворным пальнули. Связали вон. И потом, пока стояли и машину ждали, я послушал, чего говорят. Не про ферму точно.
— Сатанисты… — выдохнул Профессор, откидывая голову. А может, сама откинулась под тяжестью рогов. Главное, что бахнулись те громко. Но, кажется, детишки не услышали.
Да и в этой машине всё тряслось и гремело.
— Так-то я не уверен, чтоб вот полностью, но по ходу — да.
— Боже… боже мой… кошмар!
— Да успокойся.
— Успокоиться? Как мне успокоиться! Я доверился… кому… прекрасному юному существу. Я видел невинную прелесть там, где скрывалась бездна тьмы…
— Профессор, — Филин прервал вдохновляющий монолог. — Ты это… не кипишуй. Мы давно уже едем. А стало быть, того и гляди приедем. Решать надо.
— Что? Мы все умрем!
— Ну… так-то… ты ж вроде почти бессмертен!
— Возможно. Если просто жить. Меня, знаешь ли, до сих пор не пытались принести в жертву!
— Рассматривай это как новый опыт.
— Ты издеваешься… надо звать на помощь! Надо кричать!
— Не надо кричать, — рявкнул Филин, пока этот убогий не завопил во всю глотку. — Тебя только они услышат. А если услышат, снова вырубят и зарежут. Надо думать, как дальше… стяжки эти только в кино хороши. А так-то…
Он напрягся и пластиковая струна натянулась и, тоненько тренькнув, разлетелась.
— Мы ж козлы апокалипсиса, — произнёс Филин, как-то сразу и успокаиваясь. — У тебя магия тьмы. У меня — огненная. И думаете, не справимся с подростками?
— Д-да… как-то я… погодите… сейчас, — Профессор изогнулся и дыхнул. Из ноздрей его вырвалось облачко тьмы, которое въелось в пластик. — Вот так…
А говорят, пластик не разлагается.
Вон, прям на глазах в прах превратился.
— Эк ты… поднаторел.
— Долгие годы смирения, постижения и экспериментов, — произнёс Профессор, выдыхая новое облачко. В смирение Филин не слишком поверил, а эксперименты… это да, он сам за сараем пытался огненные шарики создавать. Но пока получалось только пламя из ноздрей.
Тоже, если так-то, впечатлить должно.
А машина-то ход замедлила. И значит, если не приехали, то почти.
— Так, — Филин сориентировался. — Давай сделаем вид, что мы того… без признаков жизни.
— Зачем?
— Затем, что сейчас они будут настороже. А начнут свой ритуал готовить, то и отвлекутся. Тогда мы и свалим отсюда подальше. Ясно?
— Боже, боже мой… я не готов умирать! Я…
— Ясно⁈ — жестче переспросил Филин. Ох уж эта интеллигенция. Как девиц соблазнять в козлином обличье, так он может. А как чего другого, так уже нет.
— Ясно. Да. Вы правы, коллега. Определённо. Мне нужно успокоиться. Я… я сейчас займусь медитацией.
— На хрена?
— Чтобы достичь душевной нирваны.
И Профессор перевернулся на спину, вытянув задние ноги и сложив передние на груди. Огромные рога его упёрлись в днище, голова приподнялась, почти касаясь шеи. Да и сама по себе поза выглядела странной.
— Главное, дыхание… вдох и выдох… я спокоен, как огромная гора пред ликом вечности. Меня обдувают ветра…
Машина дёрнулась, сбивая Профессора с мыслей о горах, и остановилась. Филин моргнул и лёг на бок, прикрывая глаза, но лёг так, чтоб быстро вскочить, если обмануть не получится.
Ждать пришлось недолго. Дверь открылась.
— Во! Говорю ж, норм всё… — в кузов заглянули. — Лежат. Оба.
— Как-то они странно лежат, — этот голос был новым, незнакомым. И Филин замер. — Тот вообще дохлый…
Это про Профессора?
— Блин, засада, если окочурился…
— Да не должен вроде. Сейчас глянем… слушай, а у тебя зеркальце есть?
— Откуда?
— Светка!
— Чего?
— Зеркальце дай. У тебя есть, я точно знаю.
— А тебе на кой?
— Тут, похоже, козёл скопытился. Надо проверить.
— Как?
— Да я в кино видел, что если человеку к лицу зеркало поднести, то видно станет, дышит он или нет.
— Так это к человеку. А то козёл, — возразила девушка.
— И что? Всё одно видно станет, дышит или нет!
— Я не хочу, чтоб в моё зеркальце какой-то козёл дышал и вообще… да подвиньтесь вы… вон, смотрите, ухом шевелит. Значит, живой…
— А чего он лежит так?
— Слушай, ну лежится, значит. Вот ты тоже, когда дрыхнешь, небось, не думаешь, как оно со стороны, — резонно заявила девица. — А их рубануло…
На всякий случай и Филин ногой дёрнул, будто бы во сне.
— А чего не связали? — возмутился тот, новый. — Я ж говорил!
— Связывали!
— А где тогда…
— Вот! Свалились… — кто-то нагнулся, подбирая остатки стяжки. — Или порвались… не должны ж вроде.
Филин напрягся, готовый в любой момент вскочить и броситься прочь, рогами пробивая путь к спасению. Детей, конечно, жаль, глупые, но он не готов ради жалости с жизнью расстаться. И вообще, в таком возрасте один вовремя полученный поджопник зачастую информативней тысячи слов.
— Китайщина просто. Паль какая-то. Батя говорил, что если самые дешевые брать, то они сами собой рвутся, вообще без усилия. А тут вот… дёрнулся во сне и кабздец.
— Ну да…
— И чего дальше?
— Надо… надо их тащить на место. И там уже привязать… — заключил тот, кто определённо был здесь за главного. — Тогда, даже если очнутся, не сбегут.
Только бы Профессор не запаниковал. Кто-то подхватил Филина за ноги и дёрнул.
— Тяжеленный… Светка!
— Чего? Я, между прочим, ведьма! А не козлотаскательница…
— Ты пока и не ведьма, так что давай, помогай. Егорьев, ты тоже не стой столбом! Харэ уже чипсы драть… давай, присоединяйся, если хочешь, чтоб успели…
И Филина снова дёрнули.
Потом ещё раз.
Потом он болезненно бухнулся о землю, потому что придержать тушу не додумались.
— Ой, — пискнула девица, когда Филин, поняв, что дальнейшей транспортировки он может и не пережить, вскочил на ноги. — Козя… он проснулся! Зелушка, тут козлик проснулся… цыпа-цыпа… то есть козя-козя…
Сама она, коза малолетняя.
Филин затряс головой и огляделся.
— Хватай его! — приказал тощий прыщавый парень в чёрной хламиде. — Да за рога и хватай!
— Тебе надо, ты и хватай! — огрызнулся другой, который был пониже, в плечах пошире и не в хламиде, но в драных джинсах и некогда белых кроссовках. — Тоже мне, раскомандовался!
— Мальчики, — всхлипнула девица, прижимая ладони к груди. — Не ругайтесь, пожалуйста… козя хороший, хороший козя…
И протянула дрожащую руку.
Вот и что с ними, убогими, делать-то? Что-то подсказывало, что от этих горе-сатанистов и обычный козёл ушёл бы без особого труда. Филин позволил себя погладить.
Осмотрелся, отметив ещё одного участника — пухлого паренька в круглых очках и кислотно-зеленой майке с надписью «Самый любимый внук». В руках тот держал открытую пачку чипсов, которую и прижимал к груди.
Да уж…
— Профессор, — окрикнул Филин. — Выходи из нирваны. И в принципе тоже. Люди ждут.
Дети.
Подросшие. Бестолковые. И решившие связаться не с тем, с чем стоило бы связываться. И главное, где хоть один взрослый, который бы удержал?
— Видишь, не убегает, — с облегчением сказал тот, что в хламиде. — Он домашний же. Домашние козлы, они добрые…
— А мы их в жертву… — девушка шмыгнула носом и часто-часто заморгала.
— Свет, вот не начинай. Всё же уже обсудили, обговорили… и вообще…
— И где мы находимся? — поинтересовался Профессор, выглядывая из машины. — Какой унылый урбанистический пейзаж. Прямо-таки веет безысходностью… но позволено ли мне будет узнать, что вы задумали, коллега?
Профессор спрыгнул, но когда девица потянулась и к нему, гордо отстранился.
— Я не прощаю предательства! — заявил он, задрав рогатую голову.
— Вот! — хохотнул тот, который в драных джинсах. — Даже козёл понял, что всё зло — от баб!
— Сам ты…
— Думаю, что детишек надо проучить, — Филин позволил почесать себя за ухом. Приятно, однако. — Так, чтоб они эту дурь из голов выкинули и вообще за ум взялись.
