– О, исключительных, – серьёзно ответила я, поддразнивая его. Нисколько не слукавив, впрочем – дядя Рэйвен занимал в моём сердце особенное место, большее даже, пожалуй, чем отец.
Неожиданно Лайзо остановил автомобиль, не доезжая до моста через один из грязных притоков Эйвона. Туман здесь казался гуще, чем в иных уголках города, за исключением разве что Смоки Халоу. Чёрные ивы, как вдовы, простоволосые и согбенные, вереницей спускались к воде, опустив ветви к самой земле.
Несмотря на тёплую по нынешней погоде одежду, по спине у меня пробежал холодок.
– Мне пора вспомнить, что я гипси, необразованный и с горячей головой, и начать уже ревновать? – спросил Лайзо, не оборачиваясь.
Видят Небеса, я из тех прямолинейных впечатлительных девиц, которые каждое слово принимают за чистую монету. Я видела улыбку, отражённую в оконном стекле; ощущала ту особую общность, близость, что превращает обычные диалоги – в тайный заговор, обмен взглядами – в ребус, а якобы случайные встречи – в будоражащую игру, правила которой понятны лишь двоим. Иначе говоря, понимала, что и реплика Лайзо, и его особенный, потемневший взгляд – нечто вроде ритуала, условности, когда ни слова, ни жесты не совпадают с содержанием, наполняющим их…
…и всё же я ощутила дрожь. Губы неприлично пересохли, а ритм дыхания изменился. Голову повело – и я ответила совсем не так, как намеревалась.
– Гипси, о, разумеется, как можно было забыть. – Тембр у меня странно изменился – стал ниже и глубже, пожалуй. – Но у меня есть оправдание: от того, кто до сих пор поступал осторожно, был хладнокровен и сдержан, трудно ожидать чего-либо… горячего.
Я договорила, мысленно повторила фразу про себя и с трудом сдержалась, чтобы тут же не выскочить из автомобиля. Все силы, кажется, ушли на то, чтобы остаться сидеть на месте – с ровной спиной и не меняя выражения лица. А Лайзо обернулся, перегибаясь через водительское сиденье, и протянул руку, касаясь моих скул – кончиками пальцев, костяшками, раскрытой ладонью…
– Ты с ним разговаривала так долго, – очень тихо произнёс он. – Я почти что окоченел.
Далеко, у реки, взвизгнула собака, и кто-то разразился хриплой бранью, не понять, мужчина или женщина. Но здесь, у моста, было по-прежнему безлюдно.
– Это моя вина? – слегка наклонила я голову к плечу.
Движение отразилось в глазах Лайзо – скупое и плавное, отчего-то жутковатое, словно у призрака или куклы.
– Нет. Твоя ответственность, – сказал он, отводя руку.
А потом ещё наклонился вперёд – и прижался губами к моей щеке, рядом с уголком рта. Аромат вербены, обычно лёгкий и прозрачный, нахлынул кипящей волной; сердце у Лайзо колотилось так громко и сильно, что это биение можно было ощутить кожей. Мне вдруг захотелось прикоснуться к его лицу, впитать кончиками пальцев тепло, пусть даже через перчатку… Но смутное предчувствие говорило, что тогда случится нечто непоправимое.
И потому всё, что я себе позволила – немного повернуть голову и улыбнуться, когда закончился этот долгий, но почти невесомый поцелуй.
Поцелуй, надо же… даже думать странно. Неужели так бывает… всегда?
– Я думал, что ты зажмуришься, – прошептал Лайзо. Зрачки у него стали такими широкими, что глаза казались почти чёрными, лишь с тонким зелёным ободком.
– Но тогда бы я не смогла ничего видеть, – возразила я рассеянно. Мысли немного путались, но это было приятно.
Лайзо посмотрел на меня долгим взглядом, испытующим и тёплым одновременно, а затем усмехнулся, возвращаясь на своё место.
– Да, там, где другие закрывают глаза и отдаются на волю судьбы, ты желаешь видеть, знать и понимать. И я говорю не только о любви, – добавил он и вдруг рассмеялся.
Вскоре «Железная Минни» тронулась с места и покатила к мосту мимо согбенных ив. И лишь тогда я позволила себе кончиками пальцев притронуться к тому месту, которого коснулись его губы. Оно немного саднило, как маленький ожог.
– Как хорошо, что нам не надо возвращаться к леди Абигейл, – заметила я вслух, подспудно понимая, что если молчание продлится ещё немного, оно станет неловким. – Право, утомительно было бы пересказывать нашу беседу с маркизом – слишком о многом нельзя упоминать, а мои дорогие подруги, увы, жадны до подробностей. Я жалею только об одном.
Автомобиль выехал на широкую дорогу; здесь хватало и других машин, и пешеходов. Похоже, Бромли привык к густому туману и решил продолжить обычную свою жизнь, суетливую и шумную.
– О чём же?
– Я не поговорила с леди Вайтберри. Она мне показалась сегодня странной, – призналась я. – Впрочем, не только сегодня. Такая тихая, молчаливая – совершенно на себя не похожа. Надеюсь, что она здорова.
Мне почудилось, что Лайзо опять готов рассмеяться и сдерживается лишь героическим усилием.
– О, да, вполне здорова, – произнёс он наконец, когда пауза неприлично затянулась. – А молчит, верно, потому что об имени для девочки думает.
Признаться, сначала я совершенно растерялась. А когда осознала сказанное – смутилась ещё сильнее, чем после поцелуя.
– Какой девочки? О, святая Генриетта Милостивая, ты же не хочешь сказать… Откуда ты узнал?
– Увидел, – коротко ответил он и пояснять ничего не стал.
Весь остаток дороги до кофейни я пребывала в смятённых чувствах. Эмбер в положении, подумать только! Какое счастье для неё… Или нет? Всё же история с кузеном Джервисом не просто глубоко ранила её чувства, но и, похоже, наложила отпечаток на здоровье. Пусть худшее позади, и рядом с нею теперь любящий супруг, есть вещи, которые просто невозможно выбросить из головы. Но сегодня, как никогда, мне хотелось верить в лучшее будущее – и для Эмбер, и для себя.
В «Старое гнездо» Мадлен вернулась намного раньше меня. Выглядела она изрядно расстроенной, настолько, что даже миссис Скаровски проявила возмутительную – и смутительную для себя самой – бестактность и спросила громким шёпотом:
– Здорова ли мисс Рич? Она так бледна… И кофе мне достался не тот, что я заказывала. Мускатный орех и перец – хорошее сочетание для зимы, право, но мне хотелось чего-то сладкого.
– Тогда, полагаю, вы не откажетесь от черничного пирожного в качестве извинения за это досадное недоразумение, – улыбнулась я в ответ. – Что же до мисс Рич, то она вполне здорова, благодарю за беспокойство.
– О, отрадно слышать! Черничное пирожное – звучит изумительно! У сэра Гордона Шенстона есть стихотворение, посвящённое чернике…
Поэзия позапрошлого века выгодно отличалась от современной. Во-первых, тогда, на счастье потомков, в моду вошли лаконичные формы – к примеру, сонет. А во-вторых, строки, выдержавшие испытание временем, можно было слушать и изображать восторг, не боясь прослыть человеком с плохим вкусом – так я и поступила. Причина болезненной рассеянности Мэдди была мне, увы, хорошо известна; она лежала, запертая на ключ, в ящике бюро, в тёмной комнате между кухней и крыльцом чёрного хода – коротенькая записка от Эллиса с предложением навестить дом Шелли десятого февраля, в первой половине дня. Детектив явился в кофейню в моё отсутствие, но не стал дожидаться, пока я вернусь, и вместо десерта попросил принести лист бумаги и прибор для письма.
Мадлен досталась одна вежливая улыбка, формальное приветствие – и ни словом больше.
«Ему сейчас тяжело, – хотела сказать я. – Он отгораживается от семейства Шелли стеной, а Роджер снова и снова разбирает её по камешку».
– Что со мною не так?.. – пробормотала Мэдди, замерев на мгновение в тёмной арке с полупустым подносом.
Я осеклась – не на полуслове ещё, а на полувздохе. А что теперь говорить? Как убеждать?
Но Мадлен почти сразу же встряхнула кудряшками, упрямо поджала губы и шагнула глубже в полумрак коридора.
– Ничего, ничего, – долетел до меня едва слышный шёпот. – Он ведь носит мой шарф. Даже сегодня. Даже сегодня…
Я отвернулась, скрывая улыбку от Георга. Пожалуй, это мне следовало бы поучиться стойкости и упорству у Мэдди, а не наоборот.
