Оклик раздался рядом – и, похоже, неожиданно для нас всех, включая Лайзо. По крайней мере, обернулись мы до комичного одновременно. По пустырю, лежавшему между заброшенными казармами и лагерем циркачей, со всех ног бежал к нам человек, одетый в чжанский костюм из алого атласа, расшитого золотыми драконами. Широкие рукава полоскались на ветру. Я и опомниться не успела, как он выскочил на дорогу и побежал аккурат посередине, совершенно перекрывая нам путь.
– Вот ведь талант у человека – появляться не вовремя, – посетовал Эллис, впрочем, беззлобно. – Потерпите немного, Виржиния, сейчас он доберётся до меня и освободит вам проезд. Полезный человек, но хлопот от него многовато… Впрочем, готов спорить, он то же самое обо мне думает.
Я поспешно отклонилась на спинку сидения, принимая чинную позу, и слегка опустила шляпку ко лбу, пряча лицо под полями. Чжанец же, приблизившись к нам достаточно, перешёл на степенный шаг, а заметив Лайзо у машины, заулыбался:
– О, и мой молодой свежий друг прийти сюда! Благосклонный судьба в великом горе! – непонятно, однако весьма горячо воскликнул он.
Лайзо хмыкнул и протянул ему руку для пожатия; чжанец осторожно обхватил её обеими ладонями, а затем склонился в полупоклоне. Эти двое определённо успели когда-то подружиться, вероятно, именно о том и говорил Эллис, когда упоминал, что он позаимствовал моего водителя, чтоб стать своим человеком у циркачей.
– Здравствуй, Ченг, дружище. Да уж, о вашем горе уже слышал, соболезную. Помощь-то вам нужна?
Сложно было сказать, предложил это Лайзо из искренних побуждений или в интересах расследования, однако я сочла за лучшее некоторое время не торопить его и не выражать неудовольствия, как, без сомнений, уже сделала бы любая другая леди в схожей ситуации… Впрочем, ни наше положение, ни отношения назвать обыкновенными давно нельзя было.
– Моё желание есть одно: кожа убийцы снять живой, – смиренно ответил чжанец. – Помощь идёт неведомая, путь запутанный, однако благодарю чистым сердцем.
– Действительно, запутанными путями, – произнёс Лайзо и почему-то задержал взгляд на золотистом шнурке, завязанном на поясе сложным узлом. Ченг прикрыл узел ладонью и лукаво улыбнулся. – Я вот гляжу и думаю: а от друга ли ты помощи ждал? Или от кого-то ещё?
Для меня эта фраза прозвучала туманно, однако чжанец, хотя он и говорил на ломаном аксонском, кажется, прекрасно всё понял и ответил в тон:
– Река поперёк дорога – зови тот, кто строитель моста. Хочешь далеко смотреть – зови тот, кто хорошие глаза. Нужда есть не переборчивая, нужда пришла – громко кричи, тут не до подумать.
Некоторое время они глядели друг на друга, улыбаясь: чжанец – вкрадчиво, а Лайзо, как истинный гипси, широко и белозубо. Но затем, видимо, пришли к некоему молчаливому соглашению. Ченг велеречиво и путанно извинился, затем передал ему что-то маленькое, сопровождая уж совсем непонятным комментарием, и обратился уже к Эллису. Выяснилось, что брат убитой циркачки «вернулся и великий удар Салих» – проще говоря, подрался с альравом, но драку разняли и теперь-де ждут возвращения детектива. Эллис тут же распрощался с нами – с Лайзо на словах, а мне махнул рукой – и вместе с Ченгом поспешил к циркачам.
Мы тоже тронулись в путь, теперь уже прямо к кофейне, никуда не сворачивая. А как только прибыли на место, Лайзо улучил момент, когда Мэдди шмыгнула на кухню, а я напротив задержалась на пороге, и вручил мне бронзовый кулон в форме солнца; в центре, кажется, когда-то был камень, но он давным-давно выпал.
– Ченг это передал тебе? – догадалась я.
Бронзовое солнце жгло пальцы по-настоящему.
– Если я правильно понял, украшение принадлежало Норе Томпкинс. И Ченг считает правильным препоручить его тому, кто умеет далеко видеть и строить мосты через реку, которую обычному человеку не перейти, – спокойно ответил Лайзо. – Но ты уж поступай, как знаешь.
– Я подумаю, – сорвалось с моих губ обещание.
Кулон отправился в ридикюль, по крайней мере, до вечера. И несмотря на то что в целом положение оставалось тревожным, а холодок смерти всё ещё ощущался где-то поблизости, я почувствовала прилив сил и уверенности.
Лайзо не стал решать за меня, предложил выбирать самой, как поступить, а значит – он верил в мои силы. Конечно, я не смогу раскрыть преступление и поймать убийцу вместо детектива. Но это не значит, что нужно устраниться.
Как действовать – решать только мне.
– …скверное утро.
Я очнулась от этих слов и не сразу осознала, что сама их и произнесла; фраза прозвучала точно со стороны. От замогильного ужаса виски взмокли, а сердце колотилось с перебоями. Спальня выстыла, как склеп – плохо прикрытое окно, видимо, ночью распахнулось от ветра. Но зато пение птиц слышалось ясно и громко, словно они заливались не в саду, а в моей комнате, и небо расчистилось от облаков – по-весеннему бездонное, яркое.
Кутаясь в шаль, я прошла к окну. Может, утро и не такое уж плохое?
Ощущение тревоги, впрочем, не спешило отступать, и даже звук проезжающего по площади кэба казался зловещим. Лишь накануне газеты узнали о смерти Норы Томпкинс, хотя прошло уже несколько дней – вероятно, Эллис употребил всё своё влияние или даже позаимствовал немного у маркиза Рокпорта, чтобы придержать сенсацию. Миссис Скаровски вела себя невыносимо, да и другие гости только и делали, что обсуждали зловещее проклятие, якобы нависшее над цирком, и строили догадки. Счастье, что вчера Луи ла Рона не было в кофейне! Но так или иначе, после этого вечера я решилась положить перед сном у изголовья кулон, отданный Ченгом.
И мне приснилось нечто ужасное – настолько, что разум пасовал, а память затуманивалась. То было не видение, не разговор… чувство? Да, пожалуй… Но никогда прежде я ничего подобного не ощущала, даже когда узнала о пожаре, унесшем жизни моих родителей, даже когда смотрела сквозь траурную вуаль, как стучат комья земли по крышке гроба, в котором покоилась леди Милдред! Не скорбь, не одиночество – нечто куда хуже, тяжелее и… и…
Грязнее?..
Пожалуй, так.
Где-то далеко, верно, на площади, послышался звук проезжающего кэба, потом зазвучали голоса – резко, но неразборчиво, словно говорили там на незнакомом языке. И внезапно, словно спровоцированные этим, нахлынули воспоминания о поблекшем сне.
…как будто меня обманули и предали самые близкие люди; как будто моя жизнь растоптана; как будто моя судьба – унижение, которое хуже смерти; как будто по венам отныне бежит не кровь, но боль, и гнев, и ужас, и едкая, кипящая зависть…
…выстрелы, щелчки кнута, гогот…
…окровавленные ладони…
В изнеможении я опустилась на пол; воздуха не хватало отчаянно, а ноги ослабели. Сон ускользал, оставляя только гадкое, безысходное, гнилостное послевкусие – пожалуй, и к лучшему, ибо это ощущение в полноте своей могло бы и крепкого человека свести с ума. Образы тоже постепенно меркли. Мне привиделся герцог Хэмпшайр, но непохожий на себя: более молодой; с лицом не пресытившегося всеми удовольствиями немолодого сибарита, а жестокого демона. Ещё, кажется, арена, и люди в странных костюмах поодаль, кривляющиеся и хохочущие… Что-то ужасное творилось там, чудовищное беззаконие и несправедливость, но что именно – вспомнить я не могла.
И вряд ли отважилась бы снова положить под подушку медальон убитой Норы Томпкинс, чтоб вызвать этот сон ещё раз.
– Скверное утро, – повторила я вслух, чтоб только отделаться от ощущения, что вот-вот вновь провалюсь в отвратительное видение. – Хорошо бы занять его работой… Жаль, мистер Спенсер придёт лишь завтра.
Воистину – никогда не стоит сетовать на то, что дел слишком мало!
Спустя некоторое время, уже облачённая в более строгое, нежели обычно, утреннее платье – иногда одежда становится своего рода доспехами, она обладает удивительным свойством дисциплинировать разум – и несколько взбодрившаяся, я заметила странный шум, который доносился с первого этажа.
– Что там случилось? – спросила я Юджинию. Она как раз входила в кабинет с кофейником, сливочником и чашкой на подносе; время было раннее, дядя Клэр и мальчики поднялись бы только через час в лучшем случае, а к завтраку спустились бы ещё позже, а взбодриться мне хотелось прямо сейчас. – Прислуга повздорила? Или к нам заглянул табор гипси? – пошутила я.
