Юджиния встревожилась:
– Прошу прощения, но я не знаю! С вашего позволения, сбегаю и посмотрю… – Она сделала книксен – да так и замерла, полуприсев, в задумчивости. – Мне вдруг припомнилось, что вот недавно, с четверть часа назад, на площади был шум, и люди говорили не по-нашему… Ой!
Она потеряла равновесие и чуть не упала. Я едва успела поймать её за руку и невольно улыбнулась:
– Что ж, теперь и мне стало любопытно. Пожалуй, спустимся вместе.
Вскоре стало ясно, что голоса и впрямь доносятся и холла – громкие, бойкие, напористые, как на базаре. Слова были смутно знакомыми – не алманский, не марсо… Я ускорила шаг, так, что Юджи теперь едва поспевала за мною. Но на середине лестницы мы обе застыли, ибо нашим глазам открылось удивительное зрелище.
Нет, не табор гипси, но нечто столь же экзотическое.
В первую очередь взгляды приковывала дама, облачённая сплошь в чёрное: несколько старомодная блуза с пышными рукавами, украшенная оборками и воланами, длинные многослойные юбки, жакет на двух пуговицах. Тёмные с проседью волосы были убраны в высокую причёску, украшенную черепаховым гребнем, на котором крепилась мантилья из лёгкого, обильно вышитого материала. Глядела дама страстно, а жестикулировала так сильно, что, казалось, разгоняла воздух рукавами вместо веера. Справа от неё стоял суховатый горбоносый джентльмен, то и дело поглядывающий на часы и отпускающий громкие реплики на том же незнакомом языке. Ближе к дверям – полная женщина, одетая попроще, видно, служанка, и седой усатый старик, столь загорелый, что кожа его могла оттенком сравниться с бронзой. У их ног громоздились чемоданы и саквояжи, целая баррикада.
На фоне этой престранной компании я не сразу заметила Паолу, бледную в прозелень и то и дело прикладывающую платок к глазам, и совершенно растерянного мистера Чемберса.
– Вероятно, у нас гости, – тихо обратилась я к испуганно притихшей Юджинии. И нашла в себе силы отдать, пожалуй, самое разумное распоряжение в нынешнем положении: – Скажи мистеру Маноле, чтобы он нашёл детектива Эллиса и попросил его непременно быть в кофейне сегодня вечером. Есть дело, которое надлежит обсудить как можно скорее.
«Пока оно не вылетело у меня из головы», – подумала я, но вслух произносить этого не стала. Ещё предсказательницей заделаться не хватало!
И не так уж мала была вероятность действительно начисто позабыть о кошмарном сне, покойном герцоге Хэмпшайре, убийствах и прочих обыденных делах. Ведь если я не ошиблась – а хотелось верить, что чему-то я у Эллиса научилась за эти годы – то спокойствия в ближайшее время нам всем будет очень не хватать. У романцев довольно буйный темперамент, а уж если они беспокоятся о судьбе дочери – и вовсе пиши пропало.
В том же, что к нам нагрянула из какой-то романской провинции именно родня Паолы, сомнений не оставалось.
Дама в чёрном, между тем, заговорила ещё быстрее, напористей и громче – никакая аксонская леди так бы не сумела. Мистер Чемберс прижал руку к груди и посерел. Весьма дурной знак для довольно-таки молодого мужчины с прекрасным здоровьем и выдержкой… Я сочла, что далее затягивать со знакомством будет уже неприлично, и прошла в холл, напуская на себя вид ледяной и невозмутимый – в лучших традициях Валтеров.
– Доброе утро, – кивнула я чопорно, стараясь никак не показывать волнения. Не сразу, но дама умолкла; мистер Чемберс перевёл дыхание. Я же сердечное улыбнулась Паоле: – Рада вашему возвращению, миссис Мариани. Не скрою, мне вас очень не хватало – и мальчикам тоже, они любят вас настолько сильно, насколько только способно детское сердце… Однако вы вернулись не одна. Не представите ли мне ваших спутников?
Сколько раз убеждалась – размеренный, неторопливый ритм аксонской речи оказывает самое благотворное влияние на манеры и состояние духа взволнованных путешественников с материка. Вот и сейчас дама хотя и воскликнула что-то в ответ, но куда тише прежнего, а ко мне ринулась весьма резво, но с толикой нерешительности, что позволило Паоле вовремя перехватить сию страстную особу и всего-то десятком-другим торопливых горячих фраз убедить её немного подождать.
– Леди Виржиния, позвольте представить вам моих почтенных родителей – сеньора Мауро Бьянки де Нарвенья и сеньору Клотильду Чезире Бьянки де Нарвенья. Прежде, в телеграмме, я упоминала о том, что они изъявили желание лично поблагодарить вас за заботу обо мне в то нелёгкое время, когда я осталась вдовой на чужой земле, – произнесла Паола, по-особенному выделяя голосом некоторые слова.
Лицо её выражало растерянность, но в то же время одухотворённость и решительность – так любили живописцы изображать Анну де Реми перед боем, девушку простого происхождения, впервые вставшую во главе целой армии… Иначе говоря, Паола явно чувствовала себя не на месте, но считала, что поступает единственно верным образом, и надеялась на помощь свыше. И оказать эту помощь, с благословения святой Роберты Гринтаунской, вероятно, полагалось мне.
Во-первых, телеграмма… Нечто подобное я припоминала. Мальчики тогда, помнится, случайно испортили одно послание от своей любимой гувернантки, но мне тогда было, увы, не до личной переписки, и происшествие постепенно забылось. А зря – видимо, именно в той телеграмме Паола и предупреждала о приезде своей семьи. И, возможно, сообщала нечто важное, что мне следовало бы иметь в виду при встрече.
Во-вторых, не зря она упомянула своё «вдовство», да ещё так подчёркнуто.
Прошло уже больше года, и события, приведшие к появлению Паолы в особняке на Спэрроу-плейс именно в образе «миссис Мариани» уже немного подзабылась. А ведь история была скандальной донельзя! Джорджио Бьянки привёл домой приятеля-распутника, который обесчестил его сестру, совсем ещё юную сеньориту Бьянки. Легче всех отделался соблазнитель – он сбежал, пока его не отправили на тот свет. Неразборчивого в дружеских связях сына на семейном совете Бьянки лишили наследства и спровадили в Аксонию, с глаз долой, а дочь собирались по старому обычаю заточить в монастырь – исключительно ради спасения репутации. Но Паола воспользовалась предназначенными брату рекомендательными письмами и сбежала в Бромли, переодевшись мужчиной. И пребывать бы ей под личиной гувернёра до конца своих дней, если б не новая – воистину роковая – встреча с Джорджио, который мало того что вынудил её заниматься не совсем законными делами и втравил в политическую интригу, так ещё и умер не вовремя. Право, не знаю, как бы мы все вышли из положения, если бы не помощь маркиза Рокпорта…
Но ни о чём таком знать широкой публике, разумеется, не полагалось. Для неё и была придумана иная версия событий: якобы гувернёр-романец Паоло Бьянки спешно вернулся на родину, а вместо себя привёл сестру, почтенную молодую вдову – миссис Мариани. Маркиз Рокпорт подготовил все требующиеся документы, начиная с рекомендательных писем и заканчивая завещанием несуществующего «мистера Мариани» в пользу некой благотворительной организации, якобы оставившее бедняжку Паолу без единого рейна и вынудившую её искать места гувернантки.
Вопрос – что же заставило Паолу вновь озвучить фальшивую версию, да ещё на аксонском? Ведь все присутствующие прекрасно помнили эту историю…. Похоже, что кто-то из гостей всё-таки знал аксонский, и фраза была произнесена именно для него – или для неё. Следовательно, и мне нужно быть осмотрительнее в словах и не рассчитывать на то, что романцы без посредничества Паолы не поймут, что я говорю.
И третье, но не последнее по важности.
Насколько я помнила по рассказам, а нам с Паолой не раз доводилось беседовать по душам, семейство Бьянки хоть и имело благородные корни и древнюю родословную, однако обладало ныне единственным сокровищем – честью, и та теперь была запятнана позором. Но и дорогие дорожные костюмы, и то, сколь быстро и легко сеньор и сеньора Бьянки отправились в путешествие – всё говорило по меньшей мере о состоятельности. Фамилия «де Нарвенья» прежде также никогда не звучала… Значило ли это, что финансовое положение семьи изменилось, как и статус?
