Псайкер. Путь изгоя (СИ) - "Клайн Илларио"

С этими словами Кериллан уважительно поклонился и вышел. Ни капитан, ни капеллан не пошли за ним следом, даже не шевельнулись.

– Своенравный мальчишка.

Капеллан, ещё облаченный в свои жуткие доспехи, сложил руки на груди.

– Такова цена огня, что пылает в нём, не сомневаюсь. Будь он простым, послушным воином, то едва ли бы мы так им восхищались. Его непримиримостью к врагам, его мастерством. Верно, брат-капитан?

Сатурас раздражительно махнул рукой.

– Пустое. Пусть делает, что хочет, однако передай ему, что до утра я жду его возвращения – иначе мне действительно придется придумать для него какое-нибудь наказание. Если, конечно, мы вообще переживем ближайшие часы.

За окнами уже сгущалась ночь, когда Лукулла закончила инвентаризацию одного из малых складов монастыря. Несмотря на свою относительную известность, он никогда не испытывал недостатка в послушниках, оставаясь при этом довольно древним творением. Довольно скромный снаружи, монастырь святого Себастьяна уходил на несколько уровней вниз – Лукулла подозревала даже, что эти туннели более глубокие, чем кажутся. В конце концов, насколько ей известно, Экклезиархия заложило эти стены и катакомбы почти тысячелетие назад, а то и больше.

Уже на втором уровне туннелей редко бывали обычные послушники, так что Лукулла после общей уборки направилась именно сюда. Тому, как тут всё устроено и как следует работать с имуществом великой Церкви Бога-Императора её научил преподобный Робар – заместитель Антонио. Лукулла и раньше испытывала бесконечное благоговение перед служителями Экклезиархии, но отец Робар произвёл на неё особенно приятное впечатление. Он оказался с ней в меру строг и суров, но всё же охотно, с почти нескрываемой отеческой любовью объяснил ей всё, ответил на все волнующие её вопросы и постарался утешить. «Он знает о моем муже от преподобного Антонио», моментально поняла она.

– Вечный Император со всеми нами, дитя. Позволь тревогам пройти мимо тебя. Они лишь шелест ветра перед лицом могучих гор.

– Благодарю вас, преподобный… однако скажите, что случилось с Белой Гаванью? Она пала, или ещё держит натиск Врага?

Морщинистое, седобородое лицо пожилого священника изменилось, и Лукулла всё поняла, несмотря на то что Робар попытался сказать:

– Брат Антонио запрещает нам делится с вами новостями из внешнего мира. Прости, дитя… это не мое решение.

– Да…я…я понимаю, отец.

Они отвернулись друг от друга, охваченные скорбной болью. Лукулла видела, что преподобного мучила совесть, отчего она ещё больше прониклась к нему уважением и любовью. При мысли о Марке её сердце сжималось, однако она не давала волю отчаянию. «Он мог выжить. Мог. Война – явление, лишенное порядка, непредсказуемое. Может, он ушел в подполье, или лежит, раненный, в колонне, возвращающейся в Атоллу… Нет, я должна сделать всё, что в моих силах, ради наших детей и этого храма, что милостиво приютил нас. Грозный Владыка, не оставь своего верного слугу, Марка Дугала, где бы он ни был».

– Через два часа должен приехать ещё транспорт с беженцами, – отвлёк ей от мыслей голос отца Робара. – И я буду обязан принять его. Антонио, мой верный брат и друг, уже слишком стар, чтобы заниматься таким количеством дел. Мне остаётся лишь молить Владыку о его здоровье, и всеми силами стараться облегчить его непростую ношу.

– Ещё беженцы? Кто-то ещё смог вырваться? – спокойно спросила Лукулла. Над её головой горела тусклая белесая лампа, освещавшая совсем крохотное пространство вокруг себя.

– Да… с северных территорий, из тамошних небольших поселений. И да простит меня Владыка, но я все же нарушу наказ своего настоятеля и брата… Война вплотную приблизилась к землям нашего монастыря, Лукулла, – он впервые за всё время их короткого знакомства назвал её по имени. – Сегодня прогремела страшная битва у стен Атоллы. Как я слышал, наши доблестные защитники отразили атаку, но мне что-то не показались эти новости слишком утешающими по своему тону. Что-то здесь неладно… Но держи рот на замке, ладно? Я вижу по твоим глазам, дитя, что тебе можно доверять, и ты не станешь распускать ненужную панику. Наш монастырь всегда будет стоять оплотом святости, символом защиты всех Его детей, вне зависимости от возраста, пола или происхождения. Запомни это. А теперь давай вернемся к твоему обучению…

Однако после ухода отца Робара, Лукулла все же в первую очередь занялась уборкой. В этот отсек склада никто не входил минимум несколько месяцев, а то и больше. Ей было страшно представить, что происходило ниже.

Перебирая плотные деревянные ящики, достаточно прочные, чтобы ими, пожалуй, легко можно было проломить кому-то голову, Лукулла ненароком прочла на них надпись, выведенную на Нижнем Готике. «Лазпистолеты», а рядом дата. Им всего около шести лет, почти только что с мануфакторума. Лукуллу это заинтересовало, но не более того. Полчаса позднее она убрала эти ящики на подобающее им место. Конечно, ей до сих пор было неприятно чувствовать себя настолько уязвимой и оставаться без какого-либо оружия, но нарушать приказ преподобного Антонио она совершенно не хотела. Этот человек с редкой на Сераписе милостью принял их, почти беззащитных, и она не обманет его доверия. С другой стороны, говорил в ней лукавый голос, пропажу всего одного пистолета заметят очень нескоро, а его самого довольно легко спрятать – да хотя бы в складках одеяния… Нет, нельзя. Нарушать прямой наказ, и уж тем более красть у Церкви – серьезные грехи. Она не пойдет на это.

Когда последний ящик занял своё место, Лукулла впервые за четыре часа села на небольшой, грубо сколоченный табурет, дабы перевести дух. Всё же, стоит признаться, я устала, подумала утомленная женщина. С самого утра она не знала покоя, но теперь, похоже, пора вернуться к детям. Интересно, как много успели сделать они? Глухое, но настойчивое урчание в животе так же напомнило ей, что не помешало бы ещё и поесть.

К её удивлению, монастырь ещё не совсем спал. Многие, конечно, заняли свои кельи, расположились в специальном убежище для беженцев, однако во дворе было довольно оживлённо. Ворота стояли открытыми, и через них разгружал какой-то груз. Прочтя надпись на одном из металлических контейнеров, Лукулла поняла, что это пища. Храм будто готовился к долгой осаде. Вот только будет она? Учитывая малочисленность защитников и скромные укрепления, врагу будет куда проще пойти на штурм… Тут Лукулла заметила, что за разгрузкой следят несколько сестер битвы.

Когда-то она всерьёз хотела, даже мечтала стать одной из них, считая это своей судьбой, но теперь… порой она жалела об упущенной возможности, но смотря на своих детей, понимала, что сделала правильный выбор. Повинуясь словно чужой волей, Лукулла подошла к одной из сестер. Воительница поначалу её будто не замечала, но заметив, что незнакомка не уходит, и явно что-то хочет, спросила прямо:

– Тебе чего, гражданская? Если есть что доложить, то говори, а нет – возвращайся в постель.

– С вашего позволения…я и не спала, великодушная…так, занималась уборкой…

– Великодушная? – темные брови святой воительницы поползли вверх, шрамированные губы на мгновение тронула слабая улыбка. – Я разные обращение слышала, но это… Забавно. Мы редко проявляем великодушие, гражданская. Чаще спускаем курок.

С этими словами она демонстративно передёрнула затвор у своего болтера. Тут-то Лукулла и поняла, чего на самом деле хотела, когда вообще подходила.

– Извините…просто когда-то я действительно хотела стать одной из вас, мне с моими способностями это казалось почти судьбой, но… в какой-то момент я решила служить Богу-Императору другим путем, и стала счастливой матерью двоих детей. Однако Владыка всё же, видно, милостив ко мне, раз вы тоже оказались здесь… Словом, могу я подержать это священное оружие хотя бы минутку? – она показала на болтер. – Я знаю, что…

– Что за это полагается суровейшая кара? – нахмурилась сорроритас. Коротко стриженная, темноволосая, на вид она была даже младше Лукуллы, однако из-за благословленного оружия в руках и силовых доспехов казалась куда более грозной. Лукулла уже собиралась отступить и извиниться, когда воительница внезапно смягчилась: – ты не создаёшь впечатление простой обывательницы. Ты ведь раньше сражалась, видно? Я вижу это даже по тому, как ты стоишь. Ладно, но не более минуты. Держи.