Судя по упрямому выражению лица поэтессы, уж она-то далека была от всяких слабостей. Но ведь и правда: небо во второй половине дня помрачнело, нахмурилось, и это уж точно никому не прибавляло бодрости. Воздух сделался спёртым, словно бы плотным; всё шло к грозе. Гости больше помалкивали – атмосфера давила и на них, и только Луи ла Рон с неприкрытым злорадством рассказывал о погроме в кабинете своего соперника, мистера Пека:
– И поделом ему, поделом! – приговаривал репортёр, постукивая ладонью по столу в такт словам. – Видимо, нашлись недовольные его заказными статейками!
Ответа он, впрочем, не дождался, и монолог его, поначалу яростный, совершенно угас. Воцарилась тишина.
– Интересно, есть ли способ вернуть себе силы? – обронила я растерянно, погрузившись в свои мысли.
Неожиданно эта реплика вызвала бурный отклик.
– Есть верный способ. Когда мне тошно, – заговорщическим голосом сообщил Эрвин Калле, – я делаю что-нибудь красивое. Пусть маленькое, но непременно совершенное.
Способ, надо признаться, меня живо заинтересовал.
– А если не выходит? – переспросила я, вспомнив, как сегодня утром положила в кофе соли вместо сахару.
– О, тогда я впадаю в чернейшую меланхолию и предаюсь мыслям о смерти! – воодушевлённо заявил художник.
– Творчество лечит, когда не калечит, – умудрённо заметила миссис Скаровски. И тут же добавила: – Я красивому предпочитаю смешное. Эпиграммы замечательным образом изгоняют тоску.
– Пусть так, но к внутренним, так сказать, силам, сие отношения не имеет, – возразил Луи ла Рон. Как мне показалось – из чистого духа противоречия. – Работа, напряжённая работа, дело, которому вы с радостью отдаётесь – вот что возвращает тонус!
– И изматывает тело, – не удержалась от ремарки миссис Скаровски.
И быть бы, верно, очередному спору, но тут внезапно заговорил полковник Арч, который весь вечер больше прикладывался к собственной фляге, чем к чашке с кофе.
– Бумагомарательство да лирическая дурь – проку от них нет, – вздохнул он совсем по-старчески. – Но что с вас взять, вы и пороху-то не нюхали. Вы уж поверьте старому вояке, – неожиданно повысил голос он. – От беспомощности, страха и слабости лишь одно лекарство: встать да и пойти спасать того, кто в этом нуждается. Если есть желание – уж ваше право, бойтесь на здоровье, будьте слабым и никчёмным. Однако ж всё равно идите и спасайте… Ох, и польёт же скоро, точно гроза будет, – закончил он невпопад.
Полковник Арч как в воду глядел: через час небо сделалось совершенно чёрным, загрохотало, заискрилось молниями, а затем полил дождь. К счастью, в кофейне к тому времени не было ни одного посетителя.
– Не уйти ли нам пораньше? – спросила я Мэдди, которая расстилала свежие салфетки по столам. – Вряд ли стоит ждать ещё гостей.
И в то же мгновение, когда я договорила, раздался громкий, заполошный стук в дверь.
Мы переглянулись.
– Эллис, – уверенно кивнула Мадлен и состроила сердитое лицо, делая вид, что ни капли не рада позднему визиту. – У кого б ещё наглости хватило так заявиться! А давайте подождём открывать? Пускай он помокнет!
Стук повторился снова – дробный, быстрый, слабеющий.
– Нахальства Эллису и впрямь не занимать, – откликнулась я, хмурясь невольно. – Но, милая, когда он в последний раз пользовался главным входом?..
Не сговариваясь, мы подобрали юбки и ринулись к дверям; в четыре руки откинули задвижку, отодвинули засов, распахнули створки…
На пороге стояла Фея Ночи в простом коричневом домашнем платье, промокшем насквозь. На ногах у неё были мягкие домашние туфли с загнутыми по-альравски мысами. Она тяжело дышала, глядя исподлобья, и держалась за плечо, и вода, стекающая между её пальцев, была красноватой.
– Простите, – хрипло выдохнула мисс Ишервуд. – Я правда не знала, куда ещё пойти. Простите. И… он Барби убил, кажется.
«Он».
Тот, кто натравил медведицу на герцога; тот, кто по одному перебил почти всю труппу; жестокий, изобретательный и безжалостный… и он упустил свидетельницу, которая пришла не куда-то, а к моему порогу.
Не колеблясь ни секунды, я втянула Фею в помещение – резко, почти грубо – и захлопнула дверь.
– Мэдди, закрой ставни на потайной крючок, – приказала отрывисто. – Потом позови Ла… мистера Маноле. На втором этаже окна ведь не нараспашку, я надеюсь?
– Да вроде бы я запирала… А стекло бить станут – услышим, – ответила Мадлен, нисколько не испуганная.
– Проверь всё-таки, – попросила я. – Заодно прихвати чистое полотенце, бинты и какую-нибудь сухую одежду.
– Моё-то мисс Ишервуд тесновато будет, – вздохнула она, запирая дверь на засов и сноровисто щёлкая замками.
Фея, услышав своё имя, точно очнулась.
– Не надо мне чужой одежды, я в порядке, – попыталась отказаться она. Однако я пресекла бунт одной фразой:
– Надо – так вас сложнее будет узнать, особенно издали.
Георг, и не на такое на своём веку насмотревшийся, только нахмурился, увидав незваную гостью; услышав же, что убийца, возможно, преследует её, он молча прихватил с полки тесак потяжелее и сказал, что-де вместе с Мадлен обойдёт дом и проверит окна. Рене Мирея, изрядно побледневшего, я отправила к шкафчику с лекарствами миссис Хат за успокоительным, уповая на то, что, отыскав необходимое, повар и сам приложится к пузырьку. Мы же с мисс Ишервуд прошли в тёмную комнату у входа – там не было окон, а сейчас это оказалось значительным преимуществом.
– Вы думаете, он за мной в погоню кинулся? – слабым голосом спросила Фея, безропотно позволяя избавить себя от промокшего, отяжелевшего и изрядно пропитавшегося кровью платья.
– О, разумеется. Вы ведь знаете, какие мы мнительные – великосветские пташки. Чуть что – сразу думаем о худшем, – ответила я спокойно, укутывая Фею полотенцем. Её била крупная дрожь, то ли от испуга, то ли от холода. – А вот как всё обстоит на самом деле, вы мне сейчас и расскажете. Попробуйте начать издалека и излагать события по порядку, не торопясь – это поможет вам успокоиться.
Она застыла – а потом бессознательно потянула края полотенца, наматывая их на кулаки, и зрачки у неё расширились.
– Барби мертва. Невозможно, наша Барбара…
– Вы видели её мёртвой? Вы уверены?
– Да, – ответила Фея и на мгновение так стиснула челюсти, что губы побелели, а на висках выступили жилки. – Да… – выдохнула затем она длинно и прикрыла глаза. – А ещё я видела убийцу.
Где-то невероятно далеко снаружи – а казалось, что в ином мире или во сне – прогремел гром.
– Вы рассмотрели его?
– Ни да не скажешь, ни нет, – мотнула она головой, и взгляд у неё снова застыл. – Он в маске был и в плаще с капюшоном. Руки у него были белые, как у трупа, и такие гладкие… А на шее болтался кнут, повязанный, как галстук у франта, тот кнут с красной рукоятью, которым… которым насмерть забили Тисдейла.
Её затрясло сильнее, и я, не зная, куда себя деть, принялась промокать её пострадавшее плечо, отчищая его полотенцем от багряных подтёков. Рана не выглядела опасной или глубокой, к счастью, но продолжала сочиться кровью. Лайзо, уверена, смог бы перевязать её, как положено, но не звать же на помощь мужчину к полураздетой женщине, пусть эта женщина даже – циркачка!
– Это он вас ранил?
Фея судорожно кивнула.
– Стрелял в меня… когда я спряталась в гробу! – и она нервно расхохоталась. Кровь тут же пошла сильнее. – Попасть не попал, так, царапнул… Но откуда бы ему вообще знать, откуда там выход?
– Из гроба?
Впервые за весь вечер в глазах у неё появилось прежнее упрямое и высокомерное выражение:
– Ей-ей, вы как маленькая, хоть и леди вся из себя. За всяким волшебством прячется трюк, так что из гроба есть выход. А то и парочка…
– Но убийце об этом знать неоткуда, – заключила я, радуясь глубоко внутри, что мисс Ишервуд наконец-то стала приходить в себя. Пусть лучше сердится или посмеивается надо мной, чем в буквальном смысле содрогается от ужаса. – Если он, конечно, не мстительный дух Тисдейла.
