Кем бы ни был таинственный убийца, какое бы горе ни пережил, он не имел права творить такое.
– Не ищите смысла во зле, – мне хотелось обнять Фею, но я могла только накрыть её похолодевшую ладонь своей. – У зла нет ни смысла, ни цели. Иногда кажется, что есть оправдание, но существует оно только для злодея, которому нужно связать вас чувством вины, обессилить.
– А если я действительно совершила ошибку? – прошептала она.
– Тогда исправляйте, насколько возможно, – без колебаний ответила я.
– А если её уже не исправить?..
– Мисс Ишервуд, – чуть сжала я пальцы, завладевая её вниманием. – Что бы ни случилось с вашим другом Тисдейлом, вы – не его палач. Вы жертва, как и он. Это герцог, упиваясь безнаказанностью, запугал вас и обездвижил. И не ваша вина, что вам не хватило сил ему возразить. Не каждый человек – герой, а не каждый герой остаётся до конца человеком и обладает достаточно прочным сердцем, чтобы не требовать плату за то, что он сам добровольно предложил. Когда Тисдейл вступился за вас перед герцогом, то совершил смелый поступок. Возможно, думал, что все вместе, разом, вы сумеете дать отпор и отобьётесь… или не думал вовсе. Но что случилось – то случилось. Его месть – если это и впрямь он – не имеет оправданий.
Фея Ночи, точно собрав силы, выпрямилась и расправила плечи; руку отнимать она, впрочем, не спешила.
– Это был Тисдейл, – последовал твёрдый ответ, хотя в глазах её блестела влага. – Меня ещё могли подвести глаза, но Барбара видела его совсем рядом. Он настиг её во дворе, между фургонами, где мы храним инвентарь. Я не должна была там находиться; честно говоря, меня сильно клонило в сон от капель, которые выписал доктор, но вот мерещилось всякое – и я решила воздухом подышать, прогнать дурноту. Слонялась по лагерю, как бездомная, вымокла уже вся до нитки, и вдруг услышала за дождём голос, надрывающийся, испуганный, знаете… Барби кричала: «Это ты! Это всё-таки ты! Ты ведь умер, тебя закопали!»
Что-то в её рассказе меня насторожило, однако я не могла понять, что именно, и потому уточнила, чтобы потянуть время и ухватить нужную мысль:
– Именно так и кричала?
Фея задумалась. Потом качнула головой:
– Нет, по-алмански. Но мы-то друг друга давно понимаем… Вот потому я и решила, что это был Тисдейл – с ним Барби тоже по-алмански говорила, так-то она с труппой то на марсо, то на аксонском больше.
– Интересно, – негромко произнесла я, про себя повторяя услышанное и представляя в деталях: вот Фея дремлет и просыпается от кошмаров, выскакивает под дождь, ищет подругу, которую, вероятно, не застала в её комнате, слышит крик… И тут меня осенило, в чём был подвох: – Постойте, вы говорили об успокоительных каплях. Какой доктор выписал их вам? Доктор Брэдфорд?
Она только отмахнулась:
– Да у этого красавчика лощёного одно лечение: прогулки вдвоём, лекарств не дождёшься. Нет, мне помог один бромлинский доктор, Брут его фамилия, приятель Лео Барнелла… бедняга Лео, – вырвался у неё вздох. – Вы его, пожалуй, видели, он у нас частенько бывает. Такой горбатый старичок, хромой, лицо заросшее, в очках стёкла с палец толщиной.
И вспомнилось сразу, что некий алманский доктор действительно консультировал покойного ныне Леонарда Барнелла – так, может, и лекарства для Салиха ему в Бромли доставал? Приезжему ведь в аптеке не сразу нужное продадут… И полноватый хромой человек, которому оказывался всяческий почёт, был в лагере в тот день, когда нас занёс туда ветер после визита к Монку.
И в ту ночь, когда Луи ла Рон вместе с фотографом, Джеремией, сумели заснять в тумане преступника, разве не навещал циркачей «приятель Барнелла»? Вроде бы провожали его втроём, втроём же и посадили в кэб, который затем увяз, и его пришлось выталкивать униформисту… как его звали, Арчи?
«А был ли кто-то внутри кэба, когда его вывозили на дорогу? И откуда вообще взялся кэб посреди ночи недалеко от амфитеатра Эшли?»
Голос Феи зазвучал в памяти, точно она рассказывала об этом только что:
«А это и не чужой вовсе был, а свой практически, доктор Брут, они с Лео то ли приятели, то ли вовсе родичи… Забавный такой старикан, не ходит почти, но знает много, да и по молодости вроде тоже с бродячим цирком таскался».
Вот оно.
«С бродячим цирком».
Больно любопытное совпадение.
– Ах да, доктор Брут, – сказала я вслух, не показывая своего беспокойства. – Конечно же, друг покойного мистера Барнелла. Он почти не ходит, верно?
– Да, – рассеянно согласилась мисс Ишервуд. – Арчи, бедолаге, его чуть ли не на себе таскать приходится.
– Арчи? – переспросила я. И тут же повинилась: – Простите, возможно, вы уже о нём говорили, но я не запомнила. Это помощник доктора Брута?
Фея качнула головой:
– Нет, Арчи Ярвуд – наш униформист, на арене подсобляет, да и вообще – мастер на все руки, золотой парень. Прибился к нам в Марсовии.
– О, какие бывают повороты судьбы, – заметила я, скрывая возрастающий интерес. – Масовиец? А имя у него аксонское.
– Да из Бромли вроде. Служил в какой-то семье, да не пришёлся ко двору, мы особо и не расспрашивали, – пожала плечами она. – Главное, что парень ловкий. И манеж почистить может, и реквизит собрать, и обруч подержать, когда зверьё на арене.
– И давно он с вами?
– Да с год… Вы ж не на него думаете? – недоверчиво посмотрела Фея на меня. – Он никак не мог Нору убить, его пять человек в то время видели, ваш детектив-то, Эллис, уже под него подкапывался, да так ничего и не накопал.
«Неудивительно, – подумала я. – Ведь роль униформиста – это роль ассистента. Вот только помогает он не циркачам, а убийце… Неужели правда тот доктор замешан, Брут?»
Но вслух сказала только:
– Нет, что вы. Не дело леди – размышлять и делать выводы, – и виновато улыбнулась. – Но я могу выслушать вас и успокоить, насколько это в моих силах. И защитить, – добавила я, чуть повысив голос. – Потому спите сегодня спокойно.
Она моргнула растерянно, затем качнула пальцем чашку с остывающим, позабытым за разговорами шоколадом.
– Я, пожалуй, прямо сейчас и прилягу. Что-то меня с ног валит – видать, докторовы капли наконец подействовали, и половины ночи не прошло.
– Конечно-конечно, – поднялась я с пуфа, подбирая юбки домашнего платья. – Отдыхайте, мисс Ишервуд. Я пришлю служанку забрать чашки, но потом вас больше никто не потревожит, обещаю.
– Хотелось бы верить, – вздохнула Фея.
Пожелав друг другу доброй ночи, мы расстались. Затем я нашла дядю Клэра и обменялась с ним парой слов, убедившись, что он справедливо распределил между Лайзо и Джулом обязанности, и лишь затем отправилась в свою спальню. И лишь голова коснулась подушки – всё померкло.
…темнота расступалась медленно, неохотно, словно невидимая рука отдёргивала одну газовую занавесь за другой. Мой особняк с высоты выглядел сияющей детской игрушкой посреди чёрного-чёрного города, хрупкой, уязвимой. Дремал на краю Спэрроу-плейс «гусиный» патруль – два несчастливца, вынужденных коротать ночь на площади только потому, что неподалёку располагался дом начальника Управления спокойствия. Если присмотреться повнимательнее, можно было различить ещё одного человека рядом с особняком – неприметного, скромно одетого, почти обезличенного, подобно многим «осам». Дальше расстилался сплошной мрак.
Но он казался монолитным лишь на первый взгляд.
Один участок, чуть более чёрное пятно на фоне остальной темноты, постепенно продвигался от края «бромлинского блюдца», полз, как паук, смещаясь то в одну сторону, то в другую.
Меня замутило от отвращения, однако я заставила себя смотреть.
– Здесь я могу всё, – прошептала я, опускаясь на сияющую крышу особняка. – И нечего бояться ни мне, ни моим гостям… Эй, ты, в тенях – откройся!
Словно отзываясь на слова, подул ветер. Сперва слабый, но затем всё сильнее и сильнее; в неудержимом потоке воздуха проскальзывали искры, словно их порождало столкновение завихрений, подобно удару камня по камню. Ветер этот врывался в темноту и рвал её на кусочки, растирал в порошок и сносил к горизонту, разоблачая пристыженный город. Яснее проступали силуэты домов, шпилей, строгий узор брусчатки, человеческие фигуры в окнах – о, бессонные ночи над учёными книгами и над любовными письмами, у постели умирающих и на свадебном ложе, за работой и в пьяном безделье…
