– Ничего, – спокойно откликнулся маркиз и поднялся. – Драгоценная невеста, вынужден признать, что на сей раз ваша опасная репутация действительно принесла пользу. Мистер Пек, обратившись к вам, оказал моим людям и мне лично неоценимую услугу, и теперь остаётся лишь подождать. Думаю, дело разрешится не позднее завтрашнего полудня. Пек, Пек… – повторил он вдруг, нахмурившись. – Стюарт Пек, если не ошибаюсь?
– Так он представился, – кивком подтвердила я. – Однако газеты знают его как «Сибиллу Аксонскую» – под этим псевдонимом он прославился, сочиняя пасквили для «Общества благодетельных леди».
Маркиз задумчиво постучал связкой фотографий по ладони, словно рассеянная престарелая кокетка – кружевным веером.
– Мне приходилось слышать об одном Стюарте Пеке. Лет пятнадцать тому назад он прославился тем, что прошёл весь материк из края в край, делая фотографии на полях сражений. Но, разумеется, вряд ли это ваш Пек… Однако не смею больше задерживаться, – попрощался он и со мною, и с Клэром. – Надеюсь, что следующая встреча будет в более благоприятных обстоятельствах.
Однако не успел дядя Рэйвен подойти к дверям, как они распахнулись – да с такой силой, что створки ударились о стены. Выход преграждала Юджиния, раскрасневшаяся и запыхавшаяся, точно ей пришлось бежать всю дорогу.
– Мисс Ишервуд пропала! В спальне её нет! – выпалила она.
Клэр подскочил; маркиз опустился в кресло, схватившись за голову.
– Может, мисс Ишервуд проголодалась и спустилась в столовую? – предположила я. – Или даже на кухню?
Юджиния замотала головой.
– Нет, нет, миледи… И ещё пропали ваши тёплые ботинки. И плащ на меху.
Долгих три удара сердца ушло у меня на то, чтобы совладать с собою. И, лишь успокоившись немного, я смогла ответить, сохраняя достоинство:
– Что ж, она хотя бы ушла сама, а не была похищена. Затрудняюсь, правда, сказать, хорошая ли это новость…
На улице было темно, хоть глаз выколи – пока мы предавались светским беседам в библиотеке, ночь окончательно вступила в свои права, а северный ветер пригнал целую орду грозовых туч, и теперь они бесновались в небе, громыхая и полыхая. Разумеется, «гуси», обязанные нести вахту на площади, укрылись в такую погоду в будке на другой стороне, и не могли сказать, выходила ли из моего дома женщина, и если да, то куда направилась. Дядя Рэйвен послал одного из своих людей за Эллисом, другого – в лагерь циркачей, а между тем прислуга обыскивала дом сверху донизу в поисках хоть каких-то зацепок… Но тщетно – ни следа, ни записки.
Я тоже металась по этажам, словно перепуганная птица в клетке – и пользы, увы, приносила ровно столько же. Наконец, дважды едва не сбив Лайзо на лестнице и оставив изрядный клок юбки на каминной решётке, заставила себя остановиться, перевести дыхание и осмотреться по сторонам: не зря же говорят, что в спешке человеку свойственно упускать очевидное.
Из очевидного, впрочем, в гостиной на втором этаже обнаружилась только сеньора Ортезе, то есть «бабушка Энца», которая любовалась непроглядным мраком за окном… Хотя насчёт мрака я несколько поспешила с выводами: сад внизу, освещённый двумя фонарями, был виден достаточно хорошо, также как решётка, часть дороги, площадь, через которую стремглав неслась кудлатая собачонка, неровный ряд скудно освещённых домов вдали и расколотое молниями небо над всем этим.
И тут меня, как принято говорить, озарило.
Слуги продолжали носиться по дому, так что, выглянув из комнаты, я без труда поймала Юджинию и велела привести Паолу немедленно. А когда та явилась, попросила её узнать у бабушки Энцы, как долго та уже смотрит в окно.
– С тех пор, как стало слишком темно для кружев, – последовал ответ.
Кружева и корзина с нитками и крючками действительно лежали тут же, на столике; судя по объёму полотна, его хватило бы на трёх невест разом.
«Если она может выполнять столь тонкую работу, значит, зрение у неё не такое уж плохое, – подумала я, невольно всматриваясь в светло-серые, мутноватые глаза престарелой особы. – Темнеть начало довольно давно, а Юджи говорила, что Фею в последний раз видели около двух часов назад…»
– Скажите, сеньора Ортезе, – произнесла я вслух. – Вы не видели ничего необычного? Дело в том, что моя гостья ушла, никому не сообщив, и, боюсь, сейчас она в опасности.
Перед тем как перевести ответ, Паола надолго задумалась, и лишь затем неуверенно произнесла:
– Она говорит, что её глаза уже очень слабы, и она видит только самое важное… И… и… я не вполне уверена, потому что долго не бывала в Романии и отвыкла от того, какая речь в провинции…
– Святые Небеса, Паола, будьте чуть уверенней в себе! – не выдержав, воскликнула я. – Понимаю, в последнее время вам неспокойно, а за беспокойством всегда приходят сомнения в собственных силах. Но не могли же вы забыть родной язык!
Мы переглянулись – и неожиданно обе рассмеялись, хотя положение наше к этому отнюдь не располагало.
А затем Паола оборвала смех.
– Бабушка Энца говорит, что видела за оградой хромого мертвеца, – сказала она отрывисто. – И, леди Виржиния, после всего, что я наблюдала в этом доме, я не могу отмахнуться от её слов.
– И не надо отмахиваться. Я… я верю.
Сердце у меня точно остановилось на мгновение – такую пустоту вдруг ощутила я в груди.
Всё-таки Тисдейл! И если госпожа Ортезе не ошиблась, если он действительно «мертвец» и по сути своей существо близкое скорее к Валху, чем к людям, то, боюсь, шансов спастись у мисс Ишервуд нет.
– Леди Виржиния? – встревоженно позвала Паола, и это словно пробудило меня… пробудило…
Да нет же, ровно наоборот!
«Даже если обычный человек и бессилен против таких, как Тисдейл, – пронеслось в голове, – то я всё-таки могу кое-что противопоставить ему».
– Прошу прощения, – самообладания хватило лишь на слабое подобие светской улыбки. – Вынуждена оставить вас – у меня появились срочные заботы.
И с этими словами я отправилась в собственную спальню.
Ведь лучшее, что я могла сейчас сделать – это уснуть.
…мне снилось, что особняк на Спэрроу-плейс стал огромным птичьим гнездом.
Расхаживал по нижнему ярусу встрёпанный ворон, распекая перепуганных воробьёв; там, где располагалась раньше детская, сизая горлица с чёрным пятнышком на груди сгоняла в угол двух быстрых синиц, грозно воркуя: «Даже в такую минуту вы не можете посидеть спокойно! Но почему вас двое, где же третий? Что значит – девчонке не скажете?». На краю гнезда подрёмывала старая сова, но стоило к ней приблизиться – и она с жутковатой проворностью развернула голову назад и распахнула глаза.
– Простите, что побеспокоила, госпожа Ортезе, – пробормотала я виновато и поспешила подняться выше.
Мистер Чемберс отчего-то превратился в золотистого фазана; Паола – в ворону; Лиам, крохотный и потешный птенец сокола, обыскивал чердак. А в одной из ниш, образованной переплетением ветвей, прекрасная и печальная белая птица с хохолком восседала на голове огромной красной змеи и вещала исключительно противным голосом:
– …конечно, я не могу ничего тебе запретить. Но всё же прошу задуматься. Нельзя убивать, когда страстно этого хочешь, когда убийство – и есть цель. Поверь, это меняет человека навсегда, необратимо. Впрочем, ты, верно, думаешь, что я ворчу по-старчески и…
– С-с-с-с, – дерзко ответила змея, высунув язык, и тут же схлопотала удар острым клювом.
А затем птица распахнула нежные, зефирные крылья – и укрыла ими змею. И это должно было выглядеть потешно – такое маленькое и слабенькое защищает большое и страшное, но отчего-то мне стало грустно.
Однако я не могла задержаться здесь и посмотреть, чем кончится дело. Невидимый ветер увлекал меня дальше – от гнезда, источающего тёплый, сладостный свет, от Спэрроу-плейс, окружённой жмущимися друг к дружке домами, от ухоженных садов и чистых улиц. Сквозь мрак, бесприютный и зябкий; сквозь бой часов и ожидание чего-то дурного. Я видела расставленные вокруг ловушки – тонкие, липкие паучьи нити, колокольчики из крысиных черепов, похожие на замёрзшие ландыши – и знала, что это дело рук Валха и что он охотится на меня.
