– Да, я тоже подумал, что на воскресном рынке она должна была бросаться в глаза. Ведь служанки, которые одеваются в чёрное и коричневое, используют ткани попроще. А те, кто могут позволить себе надеть муаровый шёлк на променад, наверняка выберут что-то поярче и посветлее. Вот вы, Виржиния, куда бы надели такое платье?
Все мои мысли, признаться, до сих пор были заняты размышлениями о скорой встрече с Абени, потому я тут же ответила:
– На кладбище.
– Вот как, – откликнулся Эллис и надолго затих, точно вспомнив что-то. А затем пробормотал: – Да нет, быть не может…
Он не уточнил, что имел в виду, а я не стала спрашивать. А на следующий день в «Старое гнездо» заявилось живое опровержение моих слов о том, что никто не носит чёрный муар по утрам и без особого случая.
Впрочем, мисс Дженнет Блэк была исключением из многих правил.
Болтливостью своей она могла посрамить миссис Скаровски, нахальностью – Эллиса, а уж её умению появляться точно по волшебству и уходить никем не замеченной мог позавидовать даже дядя Рэйвен! Но, что удивительно, при всех своих странностях мисс Блэк в считанные дни покорила сердца завсегдатаев «Старого гнезда». Для неё всегда находили местечко за центральным столом, Рене Мирей норовил угостить её каким-нибудь десертом – якобы испытать рецепт, а Луи ла Рон великодушно делал вид, что и впрямь читает очередной номер «Парапсихического».
И никого из её новых друзей не смущали наряды, больше подходящие для посещения семейного склепа, чем для неторопливых прогулок ясным днём… Как, например, сегодняшнее платье с двухъярусной юбкой, подпоясанное широким атласным кушаком – разумеется, всё цвета пыли из угольной шахты.
– Лето – плохое время для похоронного дела, особенно в столице, так считает мастер Горацио, – говорила она тихим трагическим голосом, точно обращаясь к безутешным родственникам усопшего. – Если кто-то и умирает, то за городом. А если и в городе, то всё одно – для похорон предпочитают сейчас только свежие цветы, хотя они увядают и теряют своё очарование спустя несколько дней. В прошлом году мой отец целую статью в «Парапсихическом» посвятил очарованию, вы читали? Очарованное сердце слепо, а разочарованное – стремится забыть. Иногда я забываю начало, когда добираюсь до конца, но так бывает только с плохими статьями, а эта отменно хороша. Знаете, какое время самое хорошее для похоронного дела? – спросила она вдруг.
– Зима? – измученно предположила миссис Скаровски, обмахиваясь огромным веером; жара последних дней изрядно её утомила.
– Мрачная осень? – спросила оживлённо леди Клэймор. – На мой взгляд, особенно выразительны те образы безутешных вдов и уединённых погостов, которые обрамлены увядающей природой. О, это словно оправа из потускневшего золота!
Я собиралась было из чистого озорства предложить весну, придумав на ходу какой-нибудь забавный аргумент, но тут полковник Арч, который вроде бы дремал над своей чашкой, вдруг произнёс громко и чётко:
– Война.
И меня пробрало холодком.
– Война хороша для похоронного дела, – согласилась мисс Блэк совершенно серьёзно, точно и не заметив всеобщего замешательства. – Но только поначалу. Затем она приносит только вред. Очень скверно, когда человеку некогда скорбеть о мёртвых, потому что слишком много горя вокруг, а его душа окаменевает. На камнях не растут цветы, даже восковые и тряпичные, а именно цветами мы и занимаемся с мастером Горацио. Так что осень лучше, вы правы, леди Клэймор. Вы такая умная, просто страх.
Глэдис, чувствительная к оговоркам, никому бы не простила столь сомнительного комплимента, но ради эксцентричной мисс Блэк сделала исключение и благодарно улыбнулась. Дальше разговор, по счастью, ушёл в сторону и более к печальным темам не возвращался – к величайшему моему облегчению.
Тем не менее, сумрачная тень довлела над нами до самого конца дня.
Закрывая кофейню, мы с Мадлен обменялись всего парой слов – каждая из нас думала о своём. Нужно было выбрать момент, рассказать Лайзо о записке и попросить сопровождать меня, но мысли неслись вскачь… Вспоминались некстати все те многозначительные статьи в «Бромлинских сплетнях» об отъезде алманского посла и о волнениях на материке, а ещё оговорки маркиза Рокпорта, который просил меня не покидать пределов Аксонской Империи хотя бы до осени. И как-то слишком уж гладко легло в общую канву странное письмо от Элейн Перро. Она сообщала, что им с супругом пришлось отложить путешествие на самолёте из Марсовии в Алманию, приуроченное к юбилею первого перелёта между странами. А дальше следовала пара строк, совершенно непонятных на первый взгляд:
«Возможно, соберусь вместе с Клодом погостить немного в Бромли, ибо на материке к лётчикам проявляют излишне пристальный интерес…»
Разумеется, я ответила, что рада её видеть в любое время и что она может рассчитывать на моё радушие. Но сейчас подумала: столь резкая перемена планов скорее напоминает бегство… вот только отчего спасаться Элейн?
– Грустно? – спросила меня Мэдди.
– Нет, нет, – ответила я, точно очнувшись от тяжёлого сна. – Просто вспомнила слова полковника Арча.
Она опустила взгляд на собственные руки, сцепленные в замок.
– И что вы думаете? Про войну?
Мне хотелось поскорее забыть об этой теме, потому я отделалась банальностью:
– Ничего хорошего в ней нет. Война весь мир переворачивает кверху ногами.
Мэдди кивнула и отвернулась к окну, замолчав. И в наступившей тишине можно было ясно различить бормотание Лайзо:
– Да, переворачивает… Пожалуй, что так.
Стёкла вдруг запотели – автомобиль въехал в туман. А в интонациях проскользнуло что-то незнакомое, жутковатое, похожее на злую надежду – и я испугалась.
Понятно, что поговорить в тот вечер о записке Абени нам так и не удалось.
***
Если же не считать тревожных разговоров и нападений на Мадлен – кстати, прекратившихся, как только она перебралась в особняк на Спэрроу-плейс – лето началось спокойно. Мальчики вели себя смирно, памятуя о том, как едва не лишились Паолы. Клэр частенько отправлялся на прогулки за город, задерживаясь до темноты, но, думается мне, поездки эти затевались не ради него, а ради Джула, который после происшествия с Тисдейлом впал в чёрную меланхолию. Со временем хандра отступила, а привычка проводить время на природе осталась. Иногда Клэр делал великодушный жест и брал с собой внуков, освобождая для Паолы часть дня… Лиам же всё чаще отказывался от поездок и проводил время в библиотеке, а Юджиния составляла ему компанию. Несколько раз я видела через приоткрытую дверь их головы, склонённые над одной и той же книгой, и слышала, как шелестели страницы.
Переезд Мэдди, правда, разбавил благостное затишье.
Завтрак теперь подавали чуть раньше привычного, чтобы мы с ней успевали в кофейню к обычному часу. Признаться, я наслаждалась редкими мгновениями, когда можно было увидеть за одним столом всех обитателей особняка. Меня равно умиляло, приводя в доброе расположение духа, и утреннее ворчание Клэра, и шалости братьев Андервуд-Черри, и невинные, но в то же время остроумные замечания Лиама – о, он перенял у моего дяди куда больше, чем сам сознавал! В первый день я немного волновалась, не утомит ли Мэдди весь этот беспорядок, но, кажется, ей он пришёлся по вкусу. Мальчики видели в ней старшую сестру, Клэр – подопечную, Паола – подругу…
«Некоторые люди просто созданы для семьи», – вспоминались мне иногда слова леди Абигейл. И приходилось каждый раз осаживать себя, чтобы не повторять окончание той фразы: «Но некоторые люди счастье находят в одиночестве».
Наблюдая за тем, как Мадлен с лёгкостью увлекает в игру братьев Андервуд-Черри, я не могла не думать о том, что совсем скоро она станет женой. Её фамилия будет Норманн; у них с Эллисом почти наверняка появятся свои дети… Святые Небеса, а ведь Мэдди – моя милая, маленькая Мэдди – станет более респектабельной особой, чем я сама.
Изменится ли она?
Станет менее смешливой, более серьёзной… или нет?
