– Он ведь просто пошутил, – растерянно пожала я плечами.
Это ведь не ревность? На пустом месте?
Лайзо не сразу ответил.
– Ты с ним была на равных, хотя он повар, – наконец произнёс он. – И Георг тебе – как ворчливый дядюшка, и Мэдди – подруга. Да и с Эллисом водиться не стыдно, пусть он всего лишь бедный детектив… Ай, что это я, – резко махнул он рукой. – Забудь. Я сказал то, что не следовало.
«Нет, – ошарашенно думала я, садясь в автомобиль. – Как раз то, что давно следовало».
Иногда случается, что человек в запале или под влиянием плохого настроения бросает колкие или некрасивые слова, которых сам потом стыдится. И проще всего, конечно, отмахнуться от них, но там бывает сокрыта и часть неудобной правды… Лайзо попал в точку: я никогда не стыдилась ни дружбы с Эллисом, ни своего тёплого отношения к Мадлен, а Георга уважала, несмотря на его невысокое происхождение.
Но всё это было… другое. Совсем, совсем другое.
Общество не стало бы осуждать леди за трепетное и нежное отношение к безродной сиротке и заботу о ней – наоборот, такое поведение заслуживало похвалы. Сколько раз мне приходилось слышать, что моё искреннее участие к Мэдди «благородно» или «достойно подражания». Никто, кроме самого близкого круга, куда входили Абигейл, Эмбер и Глэдис, никогда всерьёз не думал, что это дружба; как бы я ни приблизила Мэдди к себе, мои действия посчитали бы всего лишь благотворительностью, даже если б мне вздумалось ввести её в высший свет.
Ведь сиротка – всего лишь сиротка. Не больше.
То же самое касалось и Георга. Он словно бы достался мне по наследству от леди Милдред – верный соратник, сопровождавший чету Эверсан-Валтер в кругосветном путешествии. И тем уважением, которое доставалось ему, он был частично обязан именно леди Милдред, её авторитету… и мне, как хорошо воспитанной внучке, полагалось демонстрировать почтение к Георгу, словно бы он и впрямь приходился мне родственником.
Рене Мирей – иностранец, и его фамильярность и рискованные шутки легко объяснялись происхождением. Эксцентричный марсовиец, который к тому же обожает вмешиваться в светские беседы; просто шут в глазах общества, а шутам, как известно, дозволено больше.
Эллис… Эллис был исключением сам по себе. К тому же его непринуждённая манера вести дела без оглядки на титулы распространялась не только на меня. И ещё все знали, что я обязана ему жизнью, а потому его статус – «близкий друг графини» – рассматривали как некую награду за подвиг.
С Лайзо же дела обстояли совершенно иначе.
Думаю, он и сам это прекрасно понимал. Ведь другие люди, насколько бы ни были они мне близки, не претендовали в глазах общества на то, чтобы стать частью моей семьи… частью семьи Эверсан-Валтер. Графство – не только земли и деньги, но ещё и титул, статус, влияние, история; если бы недостойный – с точки зрения высшего света – человек протянул руку к тому, на что не имел права, то всё общество встало бы на дыбы! Да если бы я завела любовника, на это бы и то смотрели бы благосклонней! Скандальная причуда, не более того.
…да, Лайзо наверняка прекрасно понимал. Но всё равно не мог не замечать, как в присутствии других людей я отстраняюсь от него, избегаю любых соприкосновений или слов, способных дать повод для кривотолков, держу его дальше, чем кого бы то ни было ещё.
И это ранило, без всякого сомнения.
– Что ты решила? – спросил он негромко; Мэдди как раз задремала, привалившись во сне к моему плечу. – Насчёт Валха и прочего.
– Бороться, – ответила я тут же, борясь с желанием сказать: «Я люблю тебя». Не время и не место говорить такое… да и не изменило бы ничего моё признание, только усложнило бы и без того непростые отношения. – Нужно выбрать несколько вещей, которые имели отношение к моим родителям, и попытаться увидеть правильный сон. Хотя сомневаюсь, что с первой попытки выйдет что-либо путное. И… – я помедлила, прежде чем продолжить. – У меня будет просьба к тебе.
– И какая же?
Автомобиль мягко свернул на улицу, примыкающую к Спэрроу-плейс.
– Охраняй тогда мой сон, чтобы я точно знала, что проснусь.
На мгновение глаза у него вспыхнули, точно болотные огни.
Впрочем, может быть, это мне только померещилось…
***
Сказать, как водится, одно, а сделать – совершенно другое. Мысль, которая пришла ко мне во время разговора, была правильной: найти предметы, чтобы с их помощью вызывать сновидение о прошлом. Но особняк, в котором я сейчас жила, принадлежал леди Милдред, и вещей, принадлежавших родителям, здесь оставалось не так много. Да, отец пользовался кабинетом, в котором я сама сейчас работала, и обстановка большей частью сохранилась… Но подойдут ли эти предметы? Чернильница – всё-таки чья она, отца, деда или же леди Милдред? Фамильные украшения, подаренные моей матери – они скорее фамильные или именно её?
А часы? А пресс-папье у меня на столе? Или книги?
Возможно, подошло бы что-то из одежды… Или, скажем, платок с вышитыми инициалами. Но всё это забрал с собой пожар – тот самый, который унёс жизни моих родителей. Письма, ленты, гребни – ничего не удалось уберечь от яростного огня.
И тут я замерла, ошарашенная неожиданной мыслью.
– Нет, – вырвался у меня шёпот. – Кое-что всё же уцелело.
Вскоре после похорон леди Милдред избавилась и от особняка, продав землю, на которой он стоял, и от большей части обгоревшей утвари. Серебряные кубки, сервизы, какие-то предметы интерьера, многие из которых были в своё время привезены из кругосветного путешествия… О дальнейшей судьбе этих вещей я не знала. Полагаю, что, безнадёжно испорченные, они окончили свою жизнь в лавке старьёвщика. Но кое-что осталось: украшения, деньги и бумаги, хранившиеся в огнестойком сейфе. И… и то, по чему опознали в своё время моих родителей: перстень-печатка отца, который он носил, не снимая, и мамины серьги.
Конечно, на церемонии погребения и сразу после мне было не до этих вещей, но я точно знала, что хоронили моих родителей без них.
Значит, они где-то лежали до сих пор.
Вне себя от волнения, я принялась листать книги учёта; конечно, мистер Спенсер наверняка мог бы с ходу ответить, куда подевались те или иные предметы, но не посылать же за ним на ночь глядя! Строчки немного расплывались перед глазами, и всё-таки в записях шестилетней давности мне удалось отыскать нужный перечень:
«…купчая на особняк, а также личная (именная) печать, серебряный нож для писем с гравировкой, перстень, (повреждён, требуется чистка), серьги золотые с оранжевым гранатом (требуется чистка, замок повреждён), вечерний гарнитур, пресс-папье (нефрит, с гравировкой)…»
Документы леди Милдред забрала в дом на Спэрроу-плейс, как гласила пометка, а небольшую шкатулку с предметами отправила на хранение в банк, где последние семьдесят лет Валтеры арендовали несколько сейфов. Я тоже пользовалась ими, разумеется, но не сама, а через мистера Спенсера, обращаясь к нему при необходимости.
Выписку из книги учёта я сделала вечером – а к полудню уже держала в руках небольшую шкатулку, запертую на замочек. Открывался он, впрочем, без ключа, довольно было нажать на два выступа сбоку… Внутри было несколько предметов, включая отцовскую печать для писем и серебряный нож для бумаги с выгравированным символом Особой службы.
Но интересовало меня другое.
Золотые серьги с яркими, как летний закат, оранжево-алыми гранатами, огранёнными в форме капель – и небольшое кольцо-печатка с прозрачно-чёрным камнем.
– Вот и они, – пробормотала я, прикасаясь к ним кончиками пальцев. – Вещи, которые были с моими родителями в минуту смерти.
Из шкатулки словно бы доносился запах гари… всего лишь иллюзия, порождённая тяжёлыми воспоминаниями, разумеется.
Серьги выглядели массивными, однако оказались совсем лёгкими; замок на одной из них действительно не открывался, точно две части механизма сплавились друг с другом, а камни сидели в креплениях непрочно. Однако на металле я не заметила ни пятнышка, ни отметины – вероятно, украшения всё же почистили, прежде чем отдали на хранение. И кольцо-печатку тоже: она лежала на ладони словно осколок льда, тяжёлая и холодная. Изнутри на ободке чётко просматривалась заглавная буква «Р».
