– Он месяцами копил деньги, обирая частных людей, затем спускал всё накопленное за одну ночь, наутро каялся, обещал себе взяться за ум и отправлялся на свой беззаконный промысел, – брезгливо сообщил Клэр. – Снова и снова, по кругу. Я говорил, что молодые девицы глупы? Забудьте, любая из них – светило науки по сравнению с этим ничтожеством. И образец достоинства.
Не так давно Самюэлю Твигги сравнялось сорок лет – и он опять очутился на улице с пустыми карманами. И даже мало того, с поломанными рёбрами, ибо последние его партнёры по карточному столу без всякого понимания отнеслись к появлению лишних тузов во время партии… Совершенно потерянный, он отправился промочить горло в ближайший паб, но и там бедолагу ждал удар: хозяин отказался принимать фальшивый хайрейн и даже попытался вытолкать обманщика за порог. И вытолкал бы, без сомнения – если б не заступилась за него почтенная вдова.
– Женщина сплошь в чёрном, прячущая своё лицо за вуалью – ничего не напоминает? – выгнул Клэр брови, и меня пробрало холодком. – Она вызывалась заплатить за мистера Твигги, якобы напоминающего ей умершего брата, а в ответ попросила оказать ей небольшую услугу. Догадаетесь какую?
– Насолить Мадлен, – мрачно откликнулся Эллис. – К счастью, на сей раз даже способности этого подлеца к гипнозу не помогли.
– Какой из него гипнотизёр? Немного обаяния, много нахальства, доля актёрского мастерства – вот и весь секрет, – отмахнулся Клэр. – Финал этой истории вы знаете. Но куда интереснее мне показалось вот что. Женщина расплатилась за Твигги не рейнами или хайрейнами, а старой серебряной монетой – и не где-нибудь, а в пабе «Печальный кров».
Я едва не подскочила на месте. Ещё бы не говорило! Рассказы Лайзо о мертвецах, не гнушающихся выпивки в приметном заведении неподалёку от собора святой Люсии, до сих пор не стёрлись из памяти, более того, мне бы не составило труда повторить их слово в слово.
– Вы же не хотите сказать, что та особа… – начала было я.
– Нет, разумеется. Хоть вы-то не заражайтесь дурной суеверностью, – безжалостно отбросил мою теорию дядя, не удосужившись даже дослушать. – И мертвецов я не боюсь: они, знаете ли, исчезают с рассветом и свято блюдут договорённости. Хитрая бестия, которая не побоялась притвориться потусторонним существом и сыграть на слабостях матёрого афериста – вот что страшно, дорогая племянница. Не думаю, впрочем, что она охотилась именно за Твигги: в «Печальном крове» ошивается немало мерзавцев, а чем больше мерзостей творит человек, тем чаще он находится во власти предрассудков и суеверий, тем больше нуждается в личных маленьких ритуалах. Скажем, чтоб приманить удачу или отвадить от себя несчастье.
– Среди преступников и впрямь хватает людей мнительных или впадающих в мистику, – подтвердил Эллис. – Мне встречались убийцы, который выкалывали жертвам глаза, чтоб никто не мог увидеть их образ, запечатлённый во взгляде убитого. Или, скажем, воры, которые вместо кошеля подкладывали в суму камешек – тогда, с их точки зрения, это из воровства превращается в торговую сделку, а значит, можно будет избежать посмертных мук за грехи. Так что я ничуть не удивлён, что Самюэль Твигги принял свою «благодетельницу» за призрак – и вполне искренне решил уважить её последнюю волю.
– Так или иначе, но теперь в нашем распоряжении словесный портрет той предприимчивой особы в чёрном, – заключил Клэр и положил на стол два мятых листа бумаги. – Немного, но лучше, чем ничего. Да, со своей «заказчицей» Твигги встречался дважды. Второй раз – у заброшенного дома на другом берегу Эйвона.
– Да уж, место выбрано со вкусом, – согласился Эллис, пробегая глазами записи. И восхитился: – Что за ужасный почерк? Думал, что я пишу хуже всех, но это… Словно яростный демон вырвался из бездны и набросился на листок бумаги.
– Это писал Джул под мою диктовку, – елейным голосом сообщил Клэр. – Кстати, он ждёт снаружи, и у него прекрасный слух.
Воцарилось неловкое молчание. И, пока оно не стало совсем уж тягостным, я попыталась заполнить его – и заодно повернуть беседу в более приятное русло, сделав комплимент дядиным способностям:
– Больше всего, право, меня в этой истории удивляет не появление якобы мёртвой незнакомки с серебряной монетой, а то, что мистер Твигги так разоткровенничался с вами. Я всегда считала, что почти любого могу разговорить, но здесь, пожалуй, оказалась бы бессильна. Не могу предположить даже, в чём секрет!
– Вероятно, в моём обаянии, перед которым никто не способен устоять, – с кислым выражением лица откликнулся Клэр. И добавил на редкость противным тоном: – Можно подумать, у этого вашего афериста вообще были шансы.
Признаюсь откровенно, мне стало смешно – настолько эти слова не вязались с дядиным обликом и манерой речи. Но Эллис, заметив, что я развеселилась, неподдельно перепугался и даже замахал руками:
– Вот только не повторяйте моей ошибки, Виржиния! Только не опять. Я-то на это попался, а вы будьте умнее!
Тут я, разумеется, не выдержала – и наконец рассмеялась.
– Разумеется, обаяние. Неотразимое обаяние, точнее.
Выражение лица у Клэра на секунду изменилось, словно бы стало шкодным, каверзным.
– Не вижу ничего смешного, – сладко-сладко заметил он, поднимаясь из-за стола. – Или вы не верите, что я могу быть очаровательным, дорогая племянница?
– Признаться честно… – начала было я – и осеклась, потому что дядя плавно, скользяще шагнул, обогнул стол – и очутился рядом со мною.
И – подцепил меня пальцами за подбородок, заставляя запрокинуть голову.
Исчезла та гаденькая, брезгливая гримаса, которая портила Клэра большую часть времени; черты лица смягчились, и только слегка нахмуренные брови придавали теперь ему серьёзности. Губы, немного масляные после пирожного, были чуть разомкнуты; на скулах появился намёк румянец.
Клэр молчал – целых полминуты, почти вечность – а потом заговорил, и его голос, обычно скрипуче-противный, сейчас звучал более томно и глубоко.
– Невинной и глупенькой девице, которая готова покраснеть из-за любой мелочи, не стоит даже пытаться вообразить, какие порочные глубины бывают скрыты в человеке… Я всего лишь сказал «порочный», моя дорогая племянница, а у вас уже щёки алые, точно розы, – он склонился ко мне чересчур низко, обдавая тёплым дыханием и слабым лимонным ароматом. И – внезапно усмехнулся, вызывая мурашки по спине: – И пока это происходит, замуж вам рано.
Тут я запоздало сообразила, что он шутит надо мною – и наконец отстранилась. Клэр, изрядно позабавленный моим замешательством, возвратился на своё место – такой же, как обычно… нет, даже более противный. В пять раз, совершенно точно!
– Я не глупенькая, не наивная и не… – начала было я возмущённо, но быстро прикусила язык, сообразив, что едва не сказала «не девица». – И не позволю смеяться над собою. Как вам не стыдно!
Но, конечно, им было не стыдно – ни хохочущему Эллису, ни Клэру, как теперь стало очевидно, начисто лишённому совести.
– А я вас предупреждал, – веселился детектив. – Из самых, так сказать, лучших побуждений.
– Оставлю без сладкого, – холодно пригрозила я. – На месяц. И Мэдди скажу, чтоб не делилась пирожными.
– Я поделюсь, – тут же испортил воспитательный эффект Клэр. – Не плачьте, мальчик мой, свою конфету вы получите.
– А вы… – обернулась я к нему, не зная, чем пригрозить. И – вспомнила, что собиралась поговорить с ним о своей матери, точнее, о её странностях. – А вы в наказание придёте на днях в «Старое гнездо» и выпьете целую чашку согревающего горячего шоколада с имбирём и перцем от Георга. И когда щёки у вас покраснеют, как у невинной девицы, так и быть, я вас прощу.
– В такую жару долго ждать не придётся, хватит и одного глотка, – жеманно произнёс Клэр, обмахиваясь ладонью. – Впрочем, благодарю за приглашение, милая племянница, непременно буду.
На том мы и закончили; записи Эллис забрал с собою, пообещав, однако, заглянуть в скорейшем времени и доложить, если появится что-то новое… Что же касается дяди, то он пребывал в отличном настроении целых два дня к ряду, из чего я сделала вывод, что мне надо чаще при нём заливаться краской.
