Детектив глубоко вздохнул и отёр лицо ладонями, точно умываясь.
– Нет. Нет, я… сделал вид, что не знаю. Мне казалось, что всё ещё можно исправить. Это же дочь самой Фрэнсис Марсден, конечно, у неё чудовищное воспитание, чего другого-то ожидать? – криво улыбнулся он, явно глумясь над сами собою из прошлого. – Но ведь любовь меняет людей, и Лотта непременно изменится – вот насмотрится на меня и сама решит жить иначе, надо ведь… – он тяжело сглотнул и с трудом продолжил. – Надо ведь давать человеку шанс. Всегда. Загвоздка в том, что у Лотты тоже были планы – и они отличались от моих.
Дальше Эллис рассказывал скупо, но и такого сухого переложения фактов хватило, чтобы меня замутило. Мэдди, судя по ужасающей бледности, тоже чувствовала себя не лучше, однако не позволяла себе ни единого восклицания, осуждающего или удивлённого.
Сама Лотта не считала, что поступает дурно. Все люди, по её мнению, были одинаковы, и каждый желал бы украсть не принадлежащее ему или пустить обидчику кровь, да только страшился наказания. А если наказание тебе не грозит – то, значит, и руки развязаны, и если говоришь по-другому – лицемерничаешь.
Совесть? В совесть она не верила.
Небеса? Их она не боялась.
Эллис, разумеется, её мнения не разделял и не скрывал этого. Когда Лотта услышала его отповедь, то рассмеялась: «Ты сам, – сказала она, – закрыл глаза на моё преступление. Помнишь?»
– Речь шла о красном яблоке. Том самом, с которого и началось наше знакомство, – глухо пояснил детектив. – Я ответил ей, что невелика цена украденному яблоку, и можно просто считать, что я её угостил тогда… Мы крепко поспорили – ну, не в первый раз и не в последний, а через час уже примирились. Но в голове у меня засела одна фраза, которую Лотта обронила: если яблоку, мол, цена невелика, то чему – велика? И, знаете, мне следовало задуматься уже тогда.
Несколько месяцев после ссоры прошли мирно. Эллис завершил одно крупное дело и прославился на весь Бромли, удостоившись аудиенции во дворце. Глава Управления, Хоупсон, откровенно благоволил ему и уже больше не посмеивался над планами жениться на дочке «торговки людьми» – герою простилось бы и не такое; старик-напарник тоже охотно давал советы к свадьбе и шутил, что после замужества любая непоседа присмиреет, а егоза – остепенится, главное, мол, не тянуть с наследником…
Ещё немного – и можно было бы поверить, что всё будет хорошо, и у сказки выйдет счастливый конец.
…если б только Эллис не заметил, что Лотта исподтишка начала испытывать его принципы.
– Сперва даже смешно было, – отстранённо улыбнулся детектив, разглядывая мраморное изваяние; каменная девчонка в лёгком платье точно бы улыбалась в ответ. – Стащит она украдкой пирожок с прилавка и смотрит на меня, скажу и я что-то или нет. Я и говорил: знаешь ли ты, милая, что их из бычачьих хвостов крутят? Она тут же плюётся, я торговцу сую мелкую монетку, всем весело.
Дальше было хуже.
Выходки Шарлотты Марсден уже никак не тянули на шутки. Подуть в особый свисток, чтоб лошадь понесла, и надменный господин рухнул прямо на брусчатку; размозжить каблуком лапу крошечной собачке, убежавшей от леди в парке; толкнуть в грязь старуху-торговку с подносом, полным яблок в карамели; нанять двух увальней драться друг с другом прямо перед Управлением, пока они не покалечат друг друга или пока «гуси» не сбегутся их разнимать… Закрывать глаза на её безумства становилось всё труднее.
– Самое мерзкое, что я продолжал молчать, – добавил Эллис всё с той же неживой улыбкой. – Даже когда она принялась палить по Лайзо из револьвера, а потом соврала, что приняла его за грабителя. Ведь никто же не умер, говорил я себе. Ведь всё можно исправить – оплатить, извиниться, где-то положиться на свои связи, где-то – козырнуть фамилией «Марсден»… В один вечер Лотта между делом сказала, что хорошенько проучила «мерзкого старикана», который её оскорбил. Я тогда не понял, к чему она это упомянула, а утром узнал, что этот «старикан» – мой напарник. Его нашли в переулке за Управлением, недалеко от шляпной лавки, куда любила заглядывать Лотта. Думаю, он окликнул её; она тоже узнала его, без всяких сомнений, ведь я сам знакомил их… Не знаю, что он сказал такого, что её разозлило, но она выстрелила без колебаний. Два раза сюда, – он прикоснулся к груди. – И потом в рот, уже мёртвому. Похоже, она очень рассердилась, избалованная, безжалостная Шарлотта Марсден. В нравоучительных новеллах по такому случаю принято говорить, что перед героем-де встал выбор… Так вот, никакого выбора передо мной не стояло. К сожалению, я совершенно точно знал, что должен сделать.
…он ведь действительно был хорошим детективом. На то, чтобы собрать доказательства, опросить свидетелей и произвести все необходимые процедуры, у него ушло три дня, по истечении которых Шарлотта Марсден оказалась за решёткой по обвинению в убийстве. Дело было громкое – всё-таки убитый недавно был приставлен к награде, да и друзей, в том числе высокопоставленных, в чинах, у него хватало. Фрэнсис четырежды приходила к дочери и уходила очень бледная, с поджатыми губами; в суд она не вмешивалась.
– Догадываюсь, что Лотта сказала ей, – улыбка Эллиса, кажется, превратилась в болезненный спазм. – «Это моя жизнь, и мне решать, что с нею делать». На суде она призналась во всём, ни разу не взглянув в мою сторону. Итог был предсказуем. После этого Лотта ещё несколько недель провела в тюрьме; мы часто разговаривали. Она ни в чём не обвиняла меня, но по-прежнему считала себя правой. Как будто у нас была детская игра, кто кого переупрямит… Я не помню, шёл ли дождь в тот день, когда её казнили, или светило солнце. Казни тогда уже были непубличными, но меня, конечно, допустили к ней. Не знаю, говорила ли что-то Лотта на прощание; кажется, нет. Ей надели мешок на голову, сунули в петлю и столкнули с высоты в два человеческих роста – это делается из милосердия, чтобы шея сломалась под весом тела, а Лотта была очень лёгкой, вот и пришлось… – он оборвал себя. – Словом, всё было кончено. Я завершил те дела, где от меня хоть что-то зависело, примерно за десять дней, и пришёл с револьвером сюда, к Лотте. Не помню уже, зачем, наверное, просто хотел к ней… И когда я приставил дуло к виску, вдруг ниоткуда появилась Фрэнсис Марсден, вся в чёрном, как гневный призрак. Ударила меня по лицу – да и вообще хорошенько избила, надо сказать. И знаете, что она сказала? «Только попробуй». Мне эти слова потом долго снились… Вот такая история. Отвратительно, правда?
Не знаю, как чувствовала себя Мадлен, но я была на грани того, чтобы расплакаться. Да и у неё тоже дрожали руки… Положение спас Клэр.
– И правда, отвратительно. Но чего вы теперь хотите? – вкрадчиво поинтересовался он, сделав такое лицо, словно заметил таракана на лацкане своего пиджака. – Чтобы мы вас пожалели хором? Сказали, что вы поступили верно? Что любому здравомыслящему человеку было бы ясно с самого начала, что нельзя связываться с этим демоном в человеческом обличье… Да простят меня присутствующие здесь демоны, потому что упомянутая особа была ещё и глупа, а это сводит на нет всё её коварство и беспощадность, – пошутил он едко и нервически. – Что такого мы можем сказать, что вы не подумали ещё за минувшие десять лет? Прекратите разглядывать свои ботинки, как провинившийся школяр. Да, это премерзкое прошлое, но оно – ваше. И именно оно сделало вас таким, какой вы есть. Так что будьте так любезны отвернуться от него наконец и идти вперёд.
Эллис медленно выпрямился – и просиял:
– Так и знал, что позвать вас сюда было верным решением. Я ведь вам говорил, что всегда мечтал о таком старшем брате?
Клэр закатил глаза.
– О, нет, только не снова. Пощадите моё воображение.
– Можно, я вас обниму?
– Только попробуйте, и сильно пожалеете об этом.
– Да ладно вам, представьте, что я пьян и растроган – тем более что почти так есть.
– Шаг… нет, два шага назад! Замрите, или я… Джул, – позвал вдруг дядя, и я приготовилась услышать что-то вроде «вразуми этого полоумного», но продолжение прозвучало совсем иначе, и очень тревожно. – Джул, проверь-ка окрестности. Что-то с возрастом я становлюсь мнительным, и сейчас мне кажется, что за нами кто-то следит.
