– А после? – тихо спросила я.
– А после – я уверился в этой мысли.
История этой женщины оказалась весьма занятной.
Когда-то очень давно Фрэнсис Марсден начинала как служанка в очень хорошем доме. Она очень постаралась избавиться от малейших следов своего прошлого, но кое-что всё-таки осталось – слухи, рассказы… Поговаривали, что фамилию она позаимствовала из книжки, а имя – из газетной статьи; что образование ей досталось неклассическое, и до двенадцати лет её учили и воспитывали как мальчика; что происходила она из обедневшего, но достойного рода. Впрочем, ходили в столице и другие версии: что её-де в детстве похитили циркачи или что она была замужем за пиратом…
Фрэнсис Марсден ни с чем не соглашалась, но ничего и не опровергала.
Очень рано она поняла, что зарабатывать честным трудом нелегко, особенно если содержать приходится не только себя. А вот за советы, особенно пришедшиеся ко двору, люди готовы были приплачивать. Сперва она не выходила за рамки простого сводничества: не так сложно шепнуть гостю, что-де вон та служанка не прочь с ним прогуляться вечерком, или намекнуть хозяйке, что один добрый малый не прочь отдубасить её муженька в таверне, чтобы отвадить от выпивки на пару месяцев – разумеется, за скромное вознаграждение.
Как правило, все стороны сделки оставались довольны друг другом.
– Есть такая карточная игра, Виржиния, – сказал Эллис, кончиками пальцев прикасаясь к памятнику. – Нужно меняться картами; если у вас оказываются две одинаковые, вы их «жените» – то есть складываете у себя вместе, и тот, у кого к концу игры их больше, побеждает. Так вот, Фрэнсис Марсден никогда в неё не проигрывала, даже больше, подгребала под себя к концу едва ли не всю колоду.
– Ничего сложного, – пренебрежительно фыркнул Клэр. – Наблюдательность, хорошая память, умение хорошо считать в уме, блефовать и рисковать – вот и весь секрет, считайте, что победа у вас в кармане. Ах, да, если речь идёт не о картах, а о людях – нужно ещё избавиться от совести.
– Ни совести, ни жалости у неё не водилось, – кивнул Эллис и прикрыл глаза, погружаясь в воспоминания. – От сводничества она быстро перешла к сутенёрству. К тому времени – очень удачно, не находите? – глава семейства, где она ранее прислуживала, умер, завещав ей состояние, к полнейшему ужасу своих домочадцев. Фрэнсис Марсден тут же переехала в большой дом, наняла охрану, открыла «салон» – так называлось это место, где выпивка текла рекой, а ставкой в карточной игре зачастую становилась жизнь… И лишь тогда наведалась в приют при монастыре где-то в провинции и забрала оттуда девочку пяти лет, которую когда-то давно оставила там прежде, чем податься в услужение. Лотту. Свою дочь.
Он замолчал, видимо, снова вспоминая что-то; я почувствовала себя неловкость и неуклюже пошутила:
– Будь это поучительный роман, то рядом с невинным ребёнком сердце её бы постепенно оттаяло, и она бы вернулась к добродетельной жизни.
– О, напротив, – тут же отозвался Эллис, и уголок рта у него дёрнулся в намёке на злую улыбку. – Фрэнсис Марсден слишком хорошо понимала, что может ожидать очень красивую девочку в будущем, если за ней не будут стоять большие деньги или подавляющая сила.
– Конечно, ведь она сама сгубила множество таких девочек, – приторным голосом заметил Клэр, скрестив руки на груди. – Мужчинам, к слову, она тоже ломала судьбы, только иначе. Например, предлагала какому-нибудь доведённому до отчаяния папаше взять на себя вину за убийство, совершённое неким Очень Достойным Джентльменом, вы ведь понимаете, о чём я. В итоге незадачливый папаша отправлялся на виселицу, полагая, что своей жизнью покупает безбедное существование жене и детям.
Повисла многозначительная пауза.
– «Полагая»? Что вы имеете в виду? – спросила я, чувствуя, как в груди разливается холод.
Эллис ответил не сразу, но когда он обернулся ко мне, взгляд у него был тяжёлым, как свинец.
– Случалось так, что жена не знала о сделке, которую заключил муж, и в свою очередь также соглашалась выполнить кое-какую грязную работу, чтоб вытащить его из тюрьмы… Оставались дети, за которых некому было вступиться. Ни денег, ни силы, помните? – детектив помолчал. – Я ведь уже говорил, что она была чудовищем.
Конечно, он говорил; но только сейчас я это прочувствовала в полной мере.
День ото дня империя «торговки людьми» Марсден только крепла. В отличие от других некоронованных «королев» и «королей» Бромли, она помнила о предосторожностях: почти никогда не участвовала в убийствах лично, старалась не задевать людей, наделённых властью, сторонилась политики и обзаводилась личными связями. А вот в Смоки Халлоу её имя надолго стало синонимом погибели – и одновременно последней, отчаянной надежды на спасение.
Когда в уплату было нечего предложить, кроме себя, шли к Фрэнсис Марсден.
Единственным человеком, который видел от неё лишь добро, была Шарлотта. После возвращения из приюта девочка ни в чём не знала отказа – платья, сладости, развлечения… люди. Когда-то она сказала, что не хочет учиться читать – и до тринадцати лет не умела, зато всюду с ней ходил слуга, который зачитывал за неё надписи, считал, если требовалось, и вёл записи. Шарлотта Марсден была кошмарно невежественной, избалованной, дерзкой и своенравной – а ещё умной, наблюдательной и беспощадной, потому что если у кого и училась, то у своей матери.
– Лотта не читала книг, никогда в жизни не была в опере, а о живописи судила так, как судят на рынке о яблоках: чем больше и ярче, тем лучше, – без всякой жалости охарактеризовал её Эллис. – Когда мы встретились, ей только исполнилось шестнадцать. Буквально через несколько дней она заявилась в Управление, а я, к ужасу других «гусей», выставил её за шиворот на улицу. Нашу третью встречу Лотта очень постаралась сделать незабываемой: привела трёх головорезов с ножами и дубинами, а потом очень удивилась, что я тоже умею скакать через заборы и лазить по крышам. В том же духе прошло ещё две недели, а затем мне надоело упражняться в акробатике. Я применил все хитрости, какие знал – и посадил Лотту под арест на два дня за нарушение общественного порядка, надеясь, что решётки охладят её пыл. Куда там! Мера эта подействовала только на старину Хоупсона, который, видно, решил, что я совсем спятил, если решил связаться с Марсден. Потом мы с Лоттой четыре месяца гонялись друг за дружкой по всему Бромли – с переменным успехом, надо сказать, один раз я чуть не лишился зуба, а другой – она свалилась в Эйвон, и пришлось нырять за ней… Ну, а ближе к осени я вдруг обнаружил, что ужинаю в доме Марсденов прекрасным стейком, Лотта сидит в голубом платьице, потупив глаза, а Фрэнсис Марсден, главное пугало столицы, ласково спрашивает, какие я имею намерения в отношении её дочери. И знаете, что? Ровным счётом никого такое положение вещей не удивляет.
– Похоже на сказку, – подал голос Клэр.
«Или на дурман», – подумала я, но промолчала.
– У такой сказки просто не могло быть хорошего конца, – ответил Эллис, с усилием потирая виски, точно его мигрень мучила. – Но тогда казалось иначе. У меня словно помешательство наступило, у Лотты – тоже. Она разогнала свою свиту прихлебателей, наняла учителя, чтоб овладеть марсовийским языком и тонкостями этикета… Раз даже попросила показать, как дырки штопают. Сейчас-то смешно вспоминать, а тогда я надеялся, что она встаёт на путь исправления, и это всё знаки. Но потом мне стало известно… Совершенно случайно… – Эллис кинул быстрый взгляд искоса на Лайзо. – …что Лотта велела насмерть забить попрошайку-гипси, которая в Смоки Халлоу клянчила у меня деньги и хватала за руки.
Тучи сбились куда-то к горизонту, открывая беспощадно яркое солнце; воздух дрожал жарким маревом, как перед грозой. Пахло нагретым мрамором, землёй, ломкими стеблями ирисов и ещё – вот странно – нежной пудрой, как в девичьем будуаре.
В горле стоял комок.
Мэдди нашла мою руку и крепко сжала.
– Вы поговорили с Шарлоттой об этом? – тихо спросила я.
