– Красивый цветок у вас, – раздался вдруг скрипучий голос.
Говорила монахиня – худощавая старушка, такая хрупкая, что её, пожалуй, мог бы унести сильный порыв ветра. Одеяния с зелёной каймой были ей великоваты, а пышная коса, обёрнутая вокруг головы, тоже смотрелась словно бы чужой, больше подходящей девице.
– Если вам так нравится, так забирайте, – ответил Клэр, толком не поглядев в её сторону.
– Не откажусь, – улыбнулась старая монахиня и осторожно из его рук цветок. Лицо у неё точно солнцем озарилось. – Не жалко? Говорят, святая Люсия особенно благоволит к тем, кто ей такие цветы приносит.
– Тогда я тем более не раскаиваюсь, что отдал его вам, – поморщился Клэр. – Добиваться внимания той, у кого и так дел невпроворот – сомнительная затея. Слишком уж многие ей докучают просьбами, а помощников наверняка не хватает.
Монахиня хихикнула было, прикрывшись подсолнухом, но спохватилась и посерьёзнела.
– Вот вроде вы и шутите, а попали в точку, – вздохнула она. – Храм большой, а пригляду за ним не хватает. Вон, намедни кто-то окно разбил – и ведь не сознается, не покается, а тем более не починит побитое. Девица одна повадилась втихую романы читать, и хоть бы рассказала, чего же там такого интересного, что у неё аж глаза горят. В склепе нашли гроб, а чей он – непонятно. Ох, чую, не место ему тут, но не выставить же его на улицу? Вот так и живём… Вы ведь не ради молитвы сюда заглянули? – внезапно спросила она.
Эллис отчего-то стушевался, и ответил за всех опять Клэр, в своей неподражаемой манере.
– Звучит так, словно вы нас прогоняете.
– Да куда мне, – беззвучно рассмеялась монахиня, отмахнувшись тяжёлым цветком, который держала словно бы без всяких усилий, как бумажный веер. – Просто вон то семейство ранёхонько пришло, малой-то уже проголодался. А голос у него зычный – видать, певцом будет…
Не успела она договорить, как розовощёкий младенец и впрямь разревелся. Мать начала его укачивать, но толку было мало; рёв отражался от высокого свода и становился, кажется, громче. Мэдди сбегала положить несколько бледных ирисов к алтарю, а затем мы вынужденно отступили, пока не лишились слуха. Впрочем, задержка оказалась не напрасной. Во время этой небольшой паузы Эллис, похоже, собрался с мыслями – и с духом, потому что к рассказу он приступил ещё по дороге, петляя среди роскошных склепов «города мёртвых», Грин-Ив.
Начал он издалека.
– Думаю, каждому из вас знакомо неприятное ощущение, когда люди дают понять: слишком высоко ты замахнулся, дружок, не по чину метишь. Ну, к примеру, что титул сомнительный, одно название… – Клэр, услышав это, запнулся на ровном месте. – Или, скажем, что юной леди с серьёзными делами не справиться. Или что… – Эллис скосил взгляд на Мэдди, кашлянул и продолжил: – Неважно, смысл, думаю, вы поняли. Я тоже очутился в непростом положении, когда начинал служить в Управлении. Там, конечно, не отрицали моей сметливости и проворности, но никто – начиная с начальника и заканчивая простыми «гусями» – не ждал от меня ничего хорошего. Ну ещё бы – выходец из приюта, да к тому же такого, о котором и упомянуть-то стыдно! Подозревали, что я или воровать начну, или взятки брать, или потворствовать преступникам, помогая им ускользнуть от справедливого наказания… Я же всеми силами старался доказать, что они неправы. Там, где другой мог бы и полениться, я работал как каторжный; там, где «гусь» без зазрения совести принимал от хозяев бокал пива и оставался на ужин, я даже стакан воды боялся попросить; там, где другие позволяли себе закрыть глаза на небольшое нарушение, я не давал уйти от закона ни жалкому бродяжке, ни почтенному лавочнику. И это принесло свои плоды. Через несколько лет я обзавёлся какой-никакой репутацией и связями. Хоупсон всё чаще меня хвалил и откровенно выделял из других «гусей»; это было и хорошо – и в то же время плохо, поскольку никто не хотел брать меня в напарники, а работать в одиночку… – Эллис цокнул языком неодобрительно, точно вспомнив нечто неприятное. – И в детективы я бы пробился нескоро, если б одно дело не свело меня со стариком, который день-деньской просиживал в архивах Управления. Голова-то у него оставалась ясной, но вот бегать за преступниками уже не получалось – правая нога не гнулась уже лет двадцать. Мы разговорились; обнаружили множество общих интересов и, главное, схожих принципов. В итоге из нас получились неплохие напарники – уважаемый всеми ветеран с кучей приятелей решительно везде, в том числе на самом верху, и нахальный юнец. Дела наконец пошли в гору; репутация у меня укрепилась настолько, что год спустя я уже смог взять под опеку Лайзо и… Ну, это другая история, – махнул он рукой, обрывая сам себя на полуслове. – А ещё через год я встретил её. Привет, Лотта, давненько я к тебе не заглядывал, каюсь. Но я принёс тебе твоих любимых цветов. Надеюсь, простишь?
Эллис так непринуждённо сменил тему, что в первое мгновение я даже обманулась – и поверила, что он обращается к живому человеку. И, лишь проследив за направлением его взгляда, увидела изваяние из белого мрамора. Девушка, невообразимо прелестная, казалось, только секунду назад забралась зачем-то на обломок чёрной скалы – и окаменела.
У основания памятника было выбито: «Здесь покоится Шарлотта Марсден, которая пала жертвой своей любви». А следом – две даты.
Когда она умерла, ей было полных семнадцать лет.
– Ложь, на самом деле, – спокойно пояснил Эллис, опускаясь на одно колено и помещая корзину с цветами у основания памятника. – Лотту погубила вседозволенность. Но это я понимаю сейчас, а тогда мне было двадцать с небольшим – считай, вчерашний мальчишка из приюта. Улица понуждает быть внимательным, цепким, хватким, но вот размышлять о нравственности она не учит… А иногда это бы не помешало.
Детектив рассказывал неторопливо, сдержанно, негромко; однако видно было, что повествование даётся ему нелегко. Временами он сбивался на неуместные шутки, над которыми сам же и смеялся, или перескакивал с одного эпизода на другой, но никто не перебивал его. Даже Клэр. Впрочем, как раз он-то выглядел так, словно ему уже доводилось слышать эту историю…
…Когда Эллис впервые встретил Шарлотту Марсден, то поначалу принял её за мальчишку. В брючном костюме с лихо подвёрнутыми штанинами, с волосами, убранными под котелок – ни дать ни взять оборванец, который обчистил добропорядочного джентльмена. Она попалась на воровстве, но не выглядела обеспокоенной: сидела себе на краю крыши, болтала ногами и отказывалась спускаться. Кража была пустячной – пара яблок, убытки торговца смешные – подумаешь, ящик упал и товар раскатился… Запоздало сообразив, что перед ним девица, только странно одетая, Эллис неожиданно для самого себя смутился и заплатил за неё из собственного кармана. Нахальная воровка сперва смотрела на него насмешливо, откусывая от яблока по кусочку; но затем, когда детектив вместе с напарником уладил неприятности и ушёл, так и не удостоив её ни словом, ни взглядом, она заинтересовалась.
А на следующий день в Управление спокойствия доставили несколько ящиков отборных фруктов с запиской «Щедростью отвечаю на щедрость. Фрэнсис Марсден».
– И вот это имя мы тогда знали хорошо, – произнёс Эллис, опустив взгляд на собственные руки. – Полагаю, что некоторые вспомнят его и сейчас.
– «Торговка людьми», – неожиданно подал голос Клэр. И скривился: – А я-то думал, куда она пропала на пике своей славы… А вы умеете наживать опасных врагов.
– Я сам себе самый опасный враг, – неловко пошутил он в ответ. – Но, честно признаюсь, тогда я даже и не подозревал, что судьба свела меня с дочерью одной из самых опасных женщин Аксонии. Лотта выглядела слишком, ну… Слишком обычной, пожалуй. Да, избалованной, да, совершенно бессовестной, упрямой, жестокой – но в то же время человечной. А о Фрэнсис Марсден говорили, что она может, не моргнув глазом, обречь на мучения невинного ребёнка или убить человека собственными руками. До личной встречи она мне казалась демоном.
