Секунду Фигаро размышлял над сказанным, медленно попыхивая сигаретой.
— А я? — спросил он, наконец.
— Ты? Я отправлю тебя назад. Но перед этим ты можешь о чём-нибудь попросить. Маленькое желание как подарок лично от меня, ведь, в конце концов, теперь и я смогу спокойно уснуть на долгие, долгие годы, если, конечно, вы не продолжите донимать меня своими бесконечными вопросами. Только не обольщайтесь, я говорю о маленьком желании. Бессмертным я тебя не сделаю. Хотя могу помочь сбросить с десяток лет.
— Да? — Фигаро с силой провёл руками по взмокшим растрёпанным волосам. — Тогда вот что: перед тем, как отправить меня назад, сотри мне память об этом путешествии. Полностью. Я не хочу помнить вообще ничего, начиная с того момента, когда началось моё путешествие в это место. Причём так, чтобы никто в целом мире, даже Артур со своими приборчиками, не смог бы восстановить мои воспоминания. Это ведь реально сделать?
— Эм-м-м-м… — Договор закашлялся, при этом сильно растеряв изрядную долю своей торжественности. — Эм-м-м… Да, в принципе, я, конечно, могу это сделать. Но, ради всего святого, зачем?
— Потому что получается так, — Фигаро тяжело дышал; на его лице каменной маской застыла упрямая решительность, — что я, вроде как, выходит, хороший человек. Прямо вот весь такой пронизанный совестью ангел в белых ризах. Ишь ты: не сделал выбор между одной дрянью и другой!
— Но это так и есть.
— Да мне плевать. — Фигаро с силой впечатал кулак в камень стены так, что та глухо загудела. — Я не хочу помнить, что я — хороший человек. Потому что все, кто совершенно точно знает это про себя, имеет полный карт-бланш на любую мерзость. Вот захочется мне сделать какую гадость, и начну я сомневаться. А воспоминания тут как тут: да это, мол, и не гадость вовсе! Ты же хороший человек, Фигаро. Добрый. Правильный. Так что давай, валяй. У тебя индульгенция, ты у нас святой. К дьяволу. Вытри это всё из моей башки вот буквально под ноль.
— Будет сделано. — Договор медленно покачал головой. — Ну ты и даёшь, Фигаро. А я думал, меня удивить невозможно. Но нет, у тебя вышло. Да ещё как! Поэтому давай вот что: это желание я выполню просто так. Тем более, оно и сил-то у меня не отнимет от слова совсем. Так что валяй, загадывай что-нибудь ещё.
— Хорошо. — Следователь плотоядно ухмыльнулся. — Будет тебе желание. Слушай.
Договор слушал. Он слушал минут пять, и всё это время его лицо, казалось, вытягивалось всё больше.
— Кто такая тётушка Марта? — Спросил он, наконец. — Та милая дама, у которой вы снимали комнату в Нижнем Тудыме? И что такое «голубцы»?
— — — — — — — — — — — — —
— Так, Фигаро, — Марта Бринн упёрла руки в бока и посмотрела на следователя взглядом жандарма застукавшего на месте преступления взломщика сейфов, — вы сейчас или доедите этот голубец, или я пошла готовить вареники. Я предупредила.
— Но я не могу, — простонал следователь, хватаясь за живот, — в меня просто больше не лезет! Физически, понимаете? Я на первом голубце уже сижу! Я же не бездонная бочка!
— Комиссар Пфуй сказал, что у вас предельная степень нервного истощения, и что вам необходимо усиленное питание. Слышали? Не «желательно», не «было бы неплохо», а не-об-хо-ди-мо! Я же правильно говорю, верно, комиссар?
— Железно, госпожа Бринн. — Комиссар Пфуй расплылся в хищной улыбке. — Точно, как теорема Ферма. Поэтому давай, Фигаро, жри. А то я в тебя сейчас этот голубец затолкаю.
— Вот! Вот! Слышали?! И хватит называть меня «госпожой Бринн»; мой покойный муж, чтоб его черти на вилах крепче вертели, давным-давно в лучших мирах, где я искренне советую ему и оставаться.
— Да за что ж вы так про усопшего-то?
— Пожили бы вы с этим усопшим десять лет, не спрашивали бы… За убийство меньше дают, чем я прожила с Михаилом Бринном, прости Святый Эфир!
Фигаро вздохнул, и с тоской посмотрел в окно.
За окном с низкого серого неба валил пушистый белый снег. Столбик ртутного термометра разградуированного по Цельсию поднялся до минус двух, и на большой утоптанной площадке между ангаром для аэросаней и крыльцом Алистар Метлби и Стефан Целеста играли в снежки. Оба магистра отъявленно жульничали, придавая снежным шарам дополнительное кинетическое ускорение и постоянно подвешивая в воздухе адаптивные щиты, которые сами по себе прыгали к снежкам, принимая на себя удары. Впрочем, колдунам, похоже, было весело.
— Ишь, спелись. — Князь Дикий ухмыльнулся, рассеяно поглаживая зачарованную повязку на голове (ему здорово прилетело куском скалы уже под конец, когда дыра в пространстве внезапно захлопнулась, обрушивая на землю миллионы тонн поднятых в воздух скал, айсбергов и деревьев). — Хороший тандем будем. Оба те ещё черти — глотку друг другу перегрызут. Учёный люд, что поделаешь!
— Я рад, что вы довольны, князь. — В голосе Его Величества, Левой Либеральной Главы Имперского Орла, короля Фунтика слышалось плохо скрываемое раздражение, — но у нас, вообще-то, есть вопросы.
— Это у тебя есть вопросы, — Его Величество, Правая Силовая глава Имперского Орла, король Тузик раздражённо постучал пальцами по столу. — А у меня, чёрт побери, есть вопросы насущные!
На Тузике была неизменная клетчатая пара, в которой Его Величество постоянно фотографировались для прессы, тяжёлые армейские сапоги и шляпа-котелок. Тонкие черты лица короля, казалось, постоянно дрожат от переполнявших его величество чувств, готовые вот-вот треснуть, расколоться и обрушиться на землю праведным всепожирающим огнём.
Фунтик с облегчением вздохнул (правда, тихо-тихо, чтобы никто не услышал). Тузик, конечно, нервничал, но на плаху он, обычно, наоборот, отправлял с выражением каменного спокойствия на лице.
— Вопрос насущный номер раз: куда делся огромный кусок планеты, и какие последствия это будет иметь для нашего небесного тела? Вопрос насущный номер два: что делать с внезапно воскресшим Квадриптихом? И, наконец, вопрос насущный номер три: когда мне, дьявол вас возьми, наконец, принесут мой виски?!
— Ваше Величество, — тётушка Марта сделала почти идеальный книксен, — за то время, пока я здесь, мне ни разу не подали вовремя ничего из еды. Ни-че-го! А один раз вместо оленины принесли вообще чёрт знает что. Какую-то чуть ли не свинину, прости Святый Эфир! А поэтому не будет ли с моей стороны нарушением этикета предложить вам немного моего, домашнего? Клянусь, что за качество отвечаю лично я, и можете меня гильотинировать, если моя наливка причинит вашему организму хоть малейший вред!
— Кхм, — прочистил Тузик горло, — кхм! Не вижу причин сказать «нет», уважаемая. Выпивки от князя я всё равно, похоже, не дождусь.
— Бардак. — Дикий обескураженно развёл руками. — Вы прибыли так быстро и без свиты, а мои люди почти все лечатся от эфирных контузий разной степени тяжести. Я бы предоставил вам кое-что из личных запасов, но, признаться, от одной мысли, что мне придётся подниматься на второй этаж, меня начинает тошнить. Это в первый раз я так крепко получаю по башке; за всю мою карьеру такого ещё ни разу не случалось.
— Пейте-пейте, — парящий в воздухе над письменным столом Артур ухмыльнулся, — у вас же королевская печень. Может нейтрализовать даже ботулотоксины. Сделано на славу!
— Эх, — Тузик меланхолично вздохнул, — вот впаять бы вам сейчас за разглашение гостайны… Двадцать лет лагер-р-р-р-рей!.. Что, не страшно получилось, да?
— Ну, жутковато, — признал Артур-Зигфрид, — но я бы ещё стукнул по столу.
— Лень мне стучать по столам. — Тузик махнул рукой; на лице Его Величества читалась полнейшая безнадёжность. — О, спасибо, госпожа Бринн… Хм, пахнет неплохо. Ну-с…
С этими словами Тузик поднял стопку с ярко-красной жидкостью, коротко поклонился, и одним махом проглотил содержимое.
— Р-р-р-р-рхм!.. Эхм… Пф-ф-ф-ф… Да сколько же тут градусов-то?.. Хотя, надо признать, послевкусие очень недурственное. Это клюква?
— Клюква, клюква, ваше величество. И не какая-нибудь тепличная, а собранная в лесах под Нижним Тудымом. Ну, что скажете?
