— Скажу… — Тузик, шумно отдуваясь, промокнул губы платком. — Скажу… А знаете что? Налейте ещё стопку. И я жду ответы на свои вопросы, вообще-то.
— Ну, хорошо, — Артур замахал руками, — будь по-вашему. Постараюсь покороче. Итак, наша планета лишились, где-то одной сотой своей массы. Хуже всего то, что дыра получилась очень глубокой. Это, конечно же, повлияет как на движение литосферных плит, так и вызовет пока ещё не очень понятные, но весьма серьёзные изменения в слоях мантии и, вероятно, в ядре.
— Последствия?
— Землетрясения, ураганы, наводнения, цунами, торнадо… К тому же изъятие такого куска земной массы неизбежно приведёт к изменению скорости вращения нашей планеты, её наклона, орбиты, и это только то, что я могу точно сказать вот так, навскидку.
— Прекрасно. — Тузик налил себе ещё рюмку наливки, залпом выпил, крякнул и закусил шоколадкой, которая, к счастью, обнаружилась у него в кармане. — Нас, выходит, всё равно ждёт конец света. Ну и чего ради тогда была вся эта суета? Позволили бы Демону сожрать планету. Хоть не мучились бы.
— Спокойно, ваше величество, спокойно. Именно поэтому Моргана сейчас в Белой Башне. Старушка внесёт необходимые поправки: стабилизирует геологию, гравитационное поле, немного поиграет с погодой. Обойдёмся малой кровью. Хотя, конечно, донастройку производить придётся ещё не раз.
— И как часто?
— Ну-у-у-у-у, — Артур подёргал себя за бороду, — думаю, примерно, раз в год на протяжении лет, эдак, семидесяти.
-Видал? — Тузик обернулся к Фунтику, и кивнул на Артура через плечо. — Вот это фрукт. «В ближайшие семьдесят лет Квадриптих трогать не моги, а то взорвём планету». И ведь не подкопаешься. Я, по крайней мере, рисковать не хочу. И не буду. А ты?
— Я тоже. — Фунтик аккуратно поправил свои усики-стрелочки, снял тончайшие, сливочного цвета перчатки, и, порывшись в карманах, выудил початую коробку с леденцами, которую протянул Тузику. — Вот, держи. А то мы этот обед будем ждать до новых веников.
— Протестую! — Марта Бринн возмущённо упёрла руки в бока. — Всё будет менее чем через десять минут! Князь дал мне право распоряжаться на кухне, и, уж поверьте, я использую его по полной… Но, прошу прощения, я, наверное, перебила…
— Нет-нет, любезная, ничего страшного. — Тузик, глаза которого уже посоловели, улыбнулся и покачал головой. — Для нас, королей, главное — питание. И вообще: я, когда не покушамши, то нервный становлюсь — жуть просто.
— Да, — Артур хмыкнул, — что поделаешь: за Демоном придётся подметать. Но не переживайте, ваше величество, Квадриптих вовсе не собирается вновь воссесть на своих тронах в Белой Башне. Это попросту не нужно.
— Мерлин Первый отказывается править миром? — Тузик красноречиво приподнял бровь; жест получился почти театральной выразительности.
— Да. — Зигфрид-Медичи надменно задрал нос. — Не для того я создавал королевскую династию, чтобы самостоятельно разгребать авгиевы конюшни политики. Сами этим занимайтесь. Или в отпуск захотели?
— Фунтик, — Их Величество Тузик закатил глаза, — я ему сейчас втащу.
— Как? — Фунтик пожал плечами. — Он же призрак. Лучше плесни наливки и мне тоже, а то жрёшь в одно горло.
— К тому же, — уже более миролюбиво продолжил Мерлин, — Квадриптих, фактически, распался в очередной раз. Альхазред удалился к милым его сердцу некротам и Божествам Внешних Сфер, Хаттаб уехал, оставив записку, что его работа выполнена, и что он, конечно, был рад всех повидать, но сидеть на одном месте ему, видите ли, слишком тоскливо, Моргана хочет работать с магистром Метлби в каком-то проекте князя, ну а я, как уже было сказано, возвращаться в политику не собираюсь. Хватит, направился уже. Хотел бы — вернул бы себе трон лет триста назад. И хрен бы меня кто остановил.
— Тогда чем же Мерлин Первый будет заниматься? — Фунтик закинул ногу за ногу, и, закурив, впился взглядом в старого колдуна. — Бродить по миру? Строить какой-нибудь приборчик Судного Дня? Выращивать брюкву?
— В первую очередь, Мерлин Первый придумает, как ему вернуть себе физическое тело. Я думал, что смогу привыкнуть к отсутствию вкусов, запахов, возможности есть и пить, но… Нет. Мне нужен этот тёплый мешок с кровью и костями, причём, желательно, молодой и здоровый. А дальше уже будем думать. Заскучать я точно не заскучаю, поверьте.
Короли переглянулись.
— Ну, хорошо, а как же Серый Орден, ОСП, Инквизиция? От какой легенды нам отталкиваться, чтобы внятно объяснить то, что здесь произошло?
— О, — Артур легкомысленно махнул рукой, — ну это же сущие пустяки! Слушайте: во-первых, в таких ситуациях лучше всего вообще никому и ничего не объяснять. Чем больше будет тайных перешёптываний, вымаранных строк в документах и загадочных лиц, тем лучше. Во-вторых…
Фигаро вздохнул, сыто икнул, и внезапно понял, что у него появились силы для того, чтобы справиться с последним голубцом на тарелке, что следователь незамедлительно и сделал.
Уютно гудел тёплый воздух за чугуном стенных решёток, поскрипывали половицы, лениво подёргивались на слабом ветру ставни. Даже огромная люстра, затянутая в вычурный бархатный абажур с золотыми кисточками, казалось, издаёт слабый звук: едва заметное крахмальное похрустывание.
Следователя, наконец, переселили из его комнаты с ужасными неевклидовыми видами за окном на второй этаж, в самую обычную комнатушку где, судя по скопившемуся количеству пыли, никто не жил лет, эдак, пять, если не дольше. Комнатка являла собой предельную квинтэссенцию мещанства: яркие безвкусные ковры на полу, яркие безвкусные обои на стенах, две батареи фарфоровых котят на полках, целый пантеон графинов и графинчиков в виде стоявших на хвостах фарфоровых рыб в застеклённом шкафу (рот каждой рыбины был заткнут огромной золотой пробкой-шаром), пузатые амурчики на каминной полке, пёстрые ширмочки — создавалось впечатление, что Фигаро снова оказался в комнате своей бывшей жены. Зато кровать здесь была монументальная: широкая и совершенно не скрипучая, а матрац… Следователю казалось, что он лежит на маленьком белом облачке. За кровать он был готов простить комнате даже фарфоровых котят.
Вечерело; снег за окнами повалил ещё сильнее, а столбик ртути в термометре, словно нехотя, опустился на пару градусов вниз. Во дворе включились яркие оранжевые фонари — у князя даже двор освещался электричеством, и Фигаро засмотрелся на мелькающие в свете фонарей снежинки. Было в их полёте что-то гипнотическое, что-то успокаивающее; следователю вспомнилось, как он, сидя в своей комнатке в Нижнем Тудыме точно так же смотрел на снег, пролетающий в свете габаритных фонарей снующих мимо окна повозок.
«Снег и свет, — подумал он, — снежинки и лампочки. Почему-то это всегда самое уютное сочетание из всех, что вообще бывают. Это ведь и новогодние праздники, и рождественские фейерверки, и просто мелькающие в окне кареты снежинки, а в карете тело и сухо, потрескивает маленькая печка, на которой греется чай в жестянке, а ехать ещё долго, но это ведь не беда, правда? Кто и куда спешит? Уж точно не сегодня и не сейчас…»
Двери в комнату распахнулись, и в неё с весёлым гиканьем влетели черти.
Точнее, чёртики: маленькие, зелёненькие, с ажурными крылышками, как у летучих мышей, аккуратными острыми рожками и мефистофелевскими бородками-клинышками. Квазиты, одни из самых мелких демоноидов. У любого уважающего себя магистра есть в услужении пара десятков таких, если он, конечно, не хочет сам искать свои тапки под диваном или лично вычищать лоток за кошкой.
Но эти конкретные квазиты были в белых фартуках и маленьких поварских колпаках. Более того: они, пыхтя, тащили в лапках накрытые крышками серебряные подносы, а четверо, изо всех сил молотя крылышками, толкали перед собой большую блестевшую хромом тележку.
— Это ещё что за чёрт? — Тузик только качал головой, глядя как квазиты раскладывают тележку в маленький столик, накрывают её скатертью, расставляют подносы и раскладывают столовые приборы. — Вернее, что это ещё за черти?
