Отойдя подальше, по-прежнему крадучись вдоль домов, Кирилл снова посвистел. Повторял свист возле каждого дома, отчаянно прислушиваясь — тишина. Так и шел бы дальше, если бы не привитая в незапамятные времена Олесей привычка — обращать внимание на странности.
К одному из домов вела едва заметная в высокой траве тропинка. Неутоптанная, узкая — пользовались ею нечасто. Кирилл положил руку на кобуру, пригнулся. Снова осторожно свистнул. И услышал в ответ слабый, едва различимый свист. Приглушенный, как будто свистеть пытались сквозь подушку — если бы Кирилл не прислушивался, не разобрал. Покрутив головой, понял, что неприметная тропинка упирается в крыльцо невысокого бревенчатого дома. А в следующий миг обругал себя за то, что не обратил внимания раньше: окна дома оказались заколоченными. А свист шел, кажется, из-за закрытой двери.
До крыльца Кирилл донесся в несколько прыжков. Рванул с разбегу дверь, собираясь влететь внутрь. Если бы не крик Олеси:
— Стой! — наступил бы ей на руку.
Олеся лежала на полу, прямо у порога. То есть, лежала верхней частью тела, ноги уходили вниз, в подпол.
— Помоги, — просипела девушка.
Кирилл сел на корточки. Заглянул в темный проем и не удержался от вскрика.
Нога Олеси наделась на металлический штырь. Заостренный кусок арматуры пронзил бедро насквозь и торчал, окровавленный, наружу. Штанину залила кровь.
— Не могу выбраться, — сдавленно проговорила Олеся, — как на вертел насадилась.
Приглядевшись, Кирилл понял, что Олесе в каком-то смысле повезло — из подпола торчало аж восемь штырей, два ряда по четыре. Нога Олеси прошла между двумя крайними, и удар пришелся в мягкие ткани. Упади девушка чуть правее — нанизалась бы на штыри животом и грудью.
— Что это? — вырвалось у Кирилла. — Зачем здесь... ох, прости. Сейчас.
Он выдернул из чехла нож и осторожно обрезал ткань вокруг ран. Примерился, как ловчее подхватить Олесю. Предупредил:
— Терпи.
Одну руку завел под Олесино бедро, другой обнял за талию. И потащил тело девушки вверх. Олеся не стонала и не плакала, молча стиснула зубы. Когда Кирилл опустил ее на пол, увидел, что девушка без сознания.
Объяснил непонятно кому:
— Болевой шок... Может, так оно и лучше.
Приводить Олесю в сознание не стал. Поясную сумку с набором бинтов и самых необходимых лекарств по старой привычке носил с собой, отправляясь в любую вылазку. Обработал рану, думая о том, что Олесе очень повезет, если не схватит столбняк: арматура — ржавая насквозь.
***
К тому моменту, когда Олеся очнулась, Кирилл успел привести к дому лошадей и вскипятить воду на печке-буржуйке. Что произошло с Олесей, он уже и сам догадался, девушка только подтвердила выводы.
— Нас ждали, — очнувшись, проговорила она.
Кирилл кивнул:
— Я понял. У порога выпилили доски и застелили дыру половиком, так? — Половик он снял со штырей, когда осматривал ловушку. — А ты шагнула и провалилась.
— Угу. — Олеся помолчала. — Хорошо, что я пошла, а не ты.
— Почему?
— Потому что тебе бы точно брюхо пропороло. Я-то тощая, и очухаться успела, к краю рванула. А ты тяжелее, и в кости шире.
— И реакция у меня не твоя, — закончил Кирилл. Передернул плечами. — Нда... А зачем ты вообще в этом дом полезла?
— Так, тропинка же, — удивилась Олеся, — и окна заколочены. Я решила, что на приют похоже. Кругом обошла, принюхалась — людей нет. Ну, и зашла. Кто ж знал, что они такую подставу приготовят.
— А ты знаешь, кто — «они»? — сам Кирилл ответ уже знал.
— Те, кто поселковых науськал засаду устроить? — предположила Олеся. — Больше вроде некому.
Кирилл кивнул:
— Ну да. Нам даже привет оставили. Смотри.
Приподнял и наклонил тяжелый, сколоченный из досок стол, столешницей к Олесе. Стол недовольно заскрипел.
— «У-хо-ди-те, — по слогам прочитала Олеся вырезанное на столешнице послание. — Не гне-ви-те Мать Доб-ро-ты!» Зашибись. — Девушка застонала, шевельнувшись.
— Сейчас, — Кирилл торопливо опустил стол. — Подложить под ногу что-нибудь?
— Не надо. — Олеся с усилием села. — Тут ничем не поможешь, только ждать, пока заживет... Вот же козлы. Да?
Кирилл кивнул.
— Смотри, что они еще оставили. На столе лежал, — разжал кулак и показал Олесе камень-голыш.
На камне был выцарапан круг, обведенный по краю волной. Круг пересекала широкая полоса.
— Как тот, — узнала Олеся, — который ушибленный в Жеку швырнул.
— Угу.
— И что это значит?
Кирилл развел руками:
— Вероятно, еще первый камень должен был нам объяснить, что дальше идти запрещено. Но мы не поняли, и нам оставили второе послание. Вместе с ловушкой и надписью на столе.
Олеся помолчала, потом упрямо сжала губы. Объявила:
— Да пусть корябают что хотят! Назад не пойдем. Рана — в мякоть, быстро заживет... Ничего.
Кирилл покачал головой:
— На самом деле, проще и логичнее всего — именно повернуть назад. Уже ясно, что мы столкнулись с религиозными фанатиками, которые за здорово живешь чужаков на свою землю не пустят. То есть, мы должны либо в принципе забыть о переселении, либо идти сюда большим вооруженным отрядом. Захватить ближайший к нам населенный пункт и требовать на переговоры создателя Матери Доброты.
— Так, и? — в том, какой из предложенных вариантов выберет Олеся — и выбрал бы на ее месте Джек или Рэд — Кирилл не сомневался.
И отрезал:
— Нет. Воевать мы не будем.
— Почему? Сам сказал, что это логично!
— Потому что не всегда и не во всем следует опираться на логику. В кого мы превратимся, если выберем этот путь? В захватчиков? В оккупантов?
Олеся угрюмо молчала.
— Мы идем дальше и будем искать создателя культа, — закончил Кирилл. — Попробуем объяснить, что цели у нас не враждебные. Ложись, чего ты вскочила?
К утру у Олеси поднялась температура. Организм отчаянно боролся с воспалением.
Глава 18
Эри. Ростов-на-Дону. 1076 км от Бункера
— Лед-то крепкий?
Если бы не адапты, Эри бы не догадалась, что расстилающаяся перед ней влево и вправо заснеженная равнина — на самом деле замерзшая река. За тысячу — уже целую тысячу, подумать только! — пройденных километров реки на пути, конечно, встречались, но не такие широкие. А вопрос про лед Эри вовсе удивил.
— А почему он может быть некрепким?
Серый пожал плечами:
— Да черт его знает. Тут все-таки южнее, чем у нас. Может, не промерз еще как следует... Вот что, — решил он. — Стой-ка тут. Мы с Мраком вперед пойдем, лед проверим. А ты уже по нашей лыжне тронешься. Поняла?
Эри кивнула.
— Стой смирно, — повторил Серый, — пока не позову, на лед ни шагу! Поняла?
Эри кивнула еще раз. Огрызаться: «не разговаривай со мной, как с дурочкой!» давно прекратила. И сил на пререкания было жалко, и адапты к ее словам прислушивались крайне редко.
Эри сняла лыжи, уселась на рюкзак. Рассеянно следила за тем, как парни спустились с пригорка, осторожно, друг за другом, тронулись по заметенному снегом льду — темные пятна на белом, — и думала о том, что ночь-то сегодня новогодняя. Посмотрела на светящиеся стрелки часов — уже девять.
В Бункере давно нарядили елку, там царит предпраздничная суета. Повариха Валентина Семеновна не уходит с кухни со вчерашней ночи — жарит, варит, печет. Днем старшие мальчики и девочки, потихоньку от малышей, украсили столовую самодельными гирляндами и вырезанными из лабораторных фильтров снежинками, помогли взрослым приготовить подарки. Скоро свертки из блестящей бумаги красиво разложат под елкой. Зажгут разноцветные лампочки, включат музыку и распахнут двери.
Эри больше всего любила этот момент — и когда сама была маленькой, и когда, повзрослев, готовила праздник для других. Сердце начинало колотиться быстрее и радостнее, а на душе становилось так тепло, что весь мир хотелось обнять. После того как распахнут двери и откроют подарки, будут охи и ахи, поздравления, объятия, вкусная еда и веселая музыка, и даже фейерверк на детской площадке на поверхности. Бункерные жители будут веселиться и радоваться. А она сидит здесь — на продувном ветру, под снегом, одна-одинешенька. Даже адапты, которым на Новый Год плевать и которые, если бы не Эри, вовсе не вспомнили о том, что сегодня новогодняя ночь, ее бросили.
