Вокруг меня столпились врачи. О чем они говорят? Не слышу. Но чувствую. Что-то снова больно кольнуло в руку. Глаза слипаются, я погружаюсь в сон…
Сижу в нашей, городской пиццерии «Париж». Напротив меня лакомятся чипсами с колой Славик и Дашка, а после начинают буквально засыпать меня всевозможными вопросами:
– Пап, а что будет, если царя Николая спасти от расстрела?
– Пап, а кто сильнее – Керенский или Корнилов?
– А почему белые проиграли?
– А почему красные победили?
– А если Жуков не пойдет служить в РККА?
– А для чего Каппель задумал дойти до Иркутска?
– А Маннергейм хороший или плохой?..
Град быстро переходит в настоящую лавину, из которой меня вызволяет пробуждение. Снова открываю глаза… Ба! Старый знакомый. Поручик Пунин собственной персоной. Все же не зря он в первую нашу встречу подозрительно меня так осматривал. Неужто передо мной еще один путешественник во времени? Все может быть. Но пока что Пунин сидит на стуле рядом с кроватью и ждет, когда я проснусь. Дождался.
– Доброе утро, – сказал он мне. – Как вы себя чувствуете?
– Я… Спасибо хорошо, – отвечаю с трудом, поскольку страшно болит горло.
– Молчите. Врачи сказали, что вам вредно волноваться. Выздоравливайте, тогда и поговорим. Держу пари, у вас скопилось много вопросов…
Еще бы, черт подери! Вопросов у меня не просто много, а очень много. Абсолютно про все. Но Пунин (или кто он на самом деле?) совершенно прав: нужно прийти в норму. После всего того, что мне устроил этот гаденыш Бакунин, оказавшийся в теле Кравкова, я сейчас не боец. Кто бы мог подумать! Убить меня хотел, сволочь! А ведь еще тогда в джипе, по пути к лагерю «Штыка» он мне не казался таким злющим. Мрачным, как и брат, – да, но чтобы злым…
Кстати, а где его брат? Не знаю…
Я опять ничего не знаю…
Ну хотя бы еще один такой же, как и я, гость из будущего мне наконец-то встретился.
Подождите, Михаил Иванович. Выводы пока делать рано, надо ждать более точных и четких ответов. И я дождался их.
* * *
Снова сижу в кабинете. Правда, уже в другом: более приветливом, светлом, просторном. На столе несколько папок, чернильница, телефон. За столом сидит Пунин, внимательно смотрит на меня несколько секунд, а затем начинает говорить:
– Не волнуйтесь, Михаил Иванович. Повода для беспокойства нет. Я тоже из другого времени. Но дабы расставить все точки на «и» и полностью прояснить сложившуюся ситуацию, расскажите мне все от начала до конца.
– Ну что же, расскажу. Отчего не рассказать. Мне теперь скрывать все равно нечего – рассекретился уже кое-кому…
Десять минут информации о том, кто я и как сюда попал. Теперь ваш черед откровенничать, господин Пунин. Поручик в долгу не остается:
– Что ж, ваш рассказ многое объясняет. Извините, что сразу не представился по-настоящему. Требовалось кое-что еще раз проверить. Садовский Геннадий Александрович, отдел «В-4» ФСБ РФ, проект «Форточка», и такой же, как и вы, случайный гость здесь, в начале двадцатого столетия. Но это обобщенная информация, а более точную я вам сейчас сообщу. Разумеется, некоторые сведения, находящиеся под грифом «совершенно секретно», я раскрыть вам не могу. Есть тайны, которые даже для людей двадцать первого века должны оставаться тайнами.
– Понимаю… – Я ничуть не огорчен. – Расскажите все, что можно, а секретность… пусть останется секретностью.
– Договорились. Думаю, что начать следует с предыстории. Вам что-нибудь известно о человеке по имени Егор Ильич Штерн?
– Нет.
– И не узнаете. Даже если все архивы перероете. Этот человек вместе со всеми его деяниями фактически был вычеркнут из жизни, и произошло это по вполне объективным причинам. Немного биографии. Родился Штерн в тысяча восемьсот шестьдесят пятом году во Владимире в семье военного инженера. Далее до двадцати двух лет его жизнь ничем особо не выделялась среди прочих: учеба в одной из московских гимназий, после физмат Московского университета, неудачная попытка поступить в Петербургский институт путей и сообщений. А вот затем у него началось, скажем так, свободное научно-изобретательное плаванье. Не стану описывать вам, что оно из себя представляло, а остановлюсь лишь на особо важных моментах, первый из которых произошел с Егором Ильичом уже в новом, двадцатом столетии. Однажды в своей московской лаборатории он изобрел устройство, названное им «Сферой». Если опустить техническую часть, то, по сути, оно представляет собой эдакий фотоаппарат, позволяющий фотографировать время…
– Занятная перспектива.
– Не то слово. Но тут вступили в силу иные, пока неведомые даже для ученых умов законы мироздания. Будущее «Сфера» запечатлеть, увы, не могла, а вот прошлое…
– Неужели ученый фотографировал спальню Клеопатры в момент появления там Цезаря? – усмехнулся я, достаточно буднично, даже с некоторой странной иронией воспринимая услышанное.
– Не все так просто. Я уже говорил вам про законы. Как Штерн ни старался, как ни носился по Москве со своей «Сферой», а аппарат упорно фотографировал лишь сцены быта столицы времен правления Ивана Грозного. Кстати, имеется мало кому неизвестный факт: Егор Ильич был хорошо знаком с Михаилом Булгаковым, который, как оказалось, именно с него и списал сюжет своего знаменитого «Ивана Васильевича»…
– Насколько я помню, пьесу запретили. А при жизни автора она никогда не ставилась [93].
– Все верно. Но в действительности дело тут не ограничивается одними лишь идеологическими рамками. Времена тогда были суровые, приближался тридцать седьмой. Булгакова не тронули, а вот за Штерна, благополучно пережившего революции, войны и прочие потрясения, взялись серьезно.
– Расстрел или лагерь?
– Ни то ни другое. Скорее, вечная ссылка без права переписки. Опытами ученого заинтересовался сам Сталин, и вскоре Штерн продолжил свою работу, но уже под строгим присмотром госбезопасности. Собственно, с этого и начинается история нашего отдела. Сформирован в июне тридцать шестого и до октября сорок первого располагался в городке Клин. Там же находилась и лаборатория, где трудился старый Штерн. Егор Ильич продолжал улучшать «Сферу» и намеревался создать из нее уже полноценную машину времени. Прогресс хоть и двигался черепашьими шагами, но все же не стоял на месте. Работа кипела, но тут началась война. Наступил сентябрь, гитлеровцы перли к Москве, отдел спешно готовился к эвакуации в тыл, а в лаборатории в это время внезапно вспыхнул пожар. Причины до сих пор не выяснены. Предположительно – проблемы с электропроводкой. Пламя распространилось мгновенно. Что-то успели спасти, но в огне погибла не только львиная доля материалов исследования, но и сам Штерн. Далее для отдела наступили трудные времена. Война закончилась. О нас забыли и не вспоминали. Почти всех сотрудников распихали по другим ведомствам, материалы пылились и гнили на полках Госхрана, сверху никаких указаний и отмашек не поступало. В восьмидесятые нас хотели было совсем уже прикрыть за ненадобностью, но тут грянул Чернобыль. Отдел реорганизовали, прикрепили к нему ученых, стали щедро субсидировать деньгами и новой техникой. Старым осталось лишь название проекта – «Форточка»…
– Прошу прощения, но почему именно «Форточка»?
– Не знаю. Видимо, начальство действительно хотело получить от нас возможность улучшать время, именно проветривать его, а не просто фотографировать и наблюдать. Вы не устали слушать?
– Нет, нет продолжайте.
– И все же давайте прервемся на обед: дальше будет еще интереснее…
* * *
После обеда разговор продолжился. Я слушал – Садовский рассказывал:
– …Отдел прочно встал на ноги. И даже развал Союза с девяностыми в придачу нам не помешал. Мы восстановили наследие Егора Ильича и сильно продвинулись вперед. К началу нулевых «Сфера» уже не только фотографировала. Как говорят телевизионщики, «появилась картинка и звук». Кроме того, значительно расширился диапазон улавливания сигнала. Находясь в Москве, «Сфера» могла показывать прошлое, к примеру, Новгорода. Увеличилось и число «каналов» с одного до пяти. Кроме Руси второй половины шестнадцатого века, мы могли наблюдать еще за четырьмя другими эпохами.
