– Даже раньше. Ты же в курсе, мы не слишком близкие друзья.
– С ней что-то случилось? – тихо спросила я.
Вероятно, с Дивией произошло нечто, возможно, нехорошее. Вопрос в том: что и когда. Ведь может быть и такое, что, если она действительно дала моим предкам магию и об этом узнали волки, – они что-то сделали с ней. Чтобы она не смогла мне помочь.
И мне стало жаль и ее, и себя, и всех людей, живущих в яви.
Я начинала ощущать вину – за то, что не получалось исправить совершенное не мной, а волколаками. Однако ощущала ответственность именно на себе.
Мы не справляемся, пусть это от нас и не зависит. И мы совсем отдалились от цели. Потому что, вероятно, приди мы раньше, успели бы спасти Дивию от волков.
Я присела на мраморный пол и разочарованно вздохнула. Усталость накрывала с головой – после завершения путешествия тело решило, что может, наконец, надо отдохнуть. Пока Велес и Ян осматривали замок, я не двигалась с места, не вслушиваясь в отголоски голосов. Меня окутал ветер. И я понятия не имела, где бродит Кинли.
Через некоторое время они вернулись и объявили, что пора уходить.
Путь обратно был тягостным и долгим. Млечная река представлялась бесконечной дорогой, отбрасывающей нас к началу. Я не знала, что мы будем делать дальше. Сколько еще мне придется здесь пробыть. Привыкая к головной боли и давлению в висках, я понимала, что до конца еще очень далеко. Молча вглядываясь в белый пар, окружающий нас, я размышляла над причинами того, почему выжила. С одной стороны, в этом есть смысл, поскольку я должна остановить волколаков, но ведь и смерть могла ошибиться, не забрав меня вместе с семьей.
Или ошибся Ян, спасая меня.
В глубине души я признавала, что ему следовало спасти Кристину. Каким-то образом успеть сохранить ей жизнь. Ведь в моем существовании уже было мало смысла, если Дивию мы в итоге не найдем. А Кристина – унаследовала мою магию, которая навсегда исчезла вместе с ее смертью.
Ян поддался эмоциям, когда защищал меня, а не мою сестру. Он совершил глупую оплошность.
Я оперлась боком о борт и положила голову на край лодки. А затем меня захватили раздумья о семье, которую я потеряла навсегда, и скорбь по родным. Я была не против даже поплакать, но не хотела рыдать при Яне и Велесе. Почувствовав, как начали наворачиваться слезы, я закрыла глаза.
И не заметила, как печальные мысли в голове прервались сном.
Глава 12
Луна и волк
Я видела странные сны. Угнетающие и пугающие. Беспокойные…
Я была пятилетним ребенком, мы с Яном шли вдоль леса к Ореховке – дому фоков.
Он держал меня за руку, и я радовалась, что он сдержал обещание: скоро исполнится моя маленькая детская мечта – и я увижу детенышей.
Мы приближаемся к берегу, я уже издали замечаю фоков, лоснящихся на солнце и похожих на тюленей, а затем бурая туча накрывает небо, и в считаные секунды все кругом покрывается грязно-оранжевым светом. Над головой загораются два светила: солнце и луна, начинается затмение, и я перестаю чувствовать ладонью руку Яна.
Поворачиваюсь к нему, но Яна уже нет рядом. В одиночестве я стою на берегу посреди выросших из земли крестов старинного кладбища с деревянными нарубами на могилах.
Вдруг слышу скрежет – кто-то царапает кору. Наруб рядом со мной начинает шевелиться, и земля под ним разверзается. Из могилы выбирается нечто – костлявое, в черных порванных лохмотьях. Костомаха. Существо хватается за крест, чтобы подняться из гроба. Оно смотрит на меня. Я зову Яна, но не могу докричаться.
Оглядевшись, наблюдаю, как повсюду нарубы начинают дребезжать – пробуждаются все, кто лежал в могилах. Выбравшаяся костомаха идет ко мне, и я – маленькая девочка с двумя высокими хвостиками на голове – с визгом несусь в сторону озера, бросаюсь в воду и погружаюсь с головой…
Я выныриваю. Я вижу себя уже без хвостов – волосы мокрые, темная челка закрывает глаза. Руки Яна вытаскивают меня из воды, держат за плечи. Мне восемь. Мы купаемся в Виверне. Глядя в лицо дракону, я задорно смеюсь – он учит меня нырять. Я будто знаю, что неподалеку находятся отец и Кинли. Папа ловит руками рыбу, но я не вижу его и не слышу шуршания у берега, в кувшинках.
Мой взгляд быстро поднимается к небу – совершенно внезапно оно становится оранжевым, и затмение настигает меня. С моих губ срывается имя Яна, но его уже нет, я не ощущаю его надежных рук.
На обрывистом берегу поднимается пыль, из которой появляется скелетообразное существо. Та же самая костомаха преследует меня. Я кричу, но она приближается к озеру и заходит в воду. Я пытаюсь судорожно грести вглубь, но еще плохо умею плавать. Нечто хватает мою лодыжку – и сильно сжимает.
Костомаха догнала меня и тянет на дно, в ледяную и черную пучину воды…
Холодно и темно. Скрестив руки на груди, я двигаюсь по обочине трассы к дому. Сумерки уступили место тьме, пришедшей с горизонта, – голые плечи обдает зябкий ночной ветер. На мне лишь топ на бретельках и джинсовые шорты. Челка отросла, неделю назад я сделала себе стрижку каре, обрезав длинные волосы, струившиеся до пояса, без разрешения мамы. Старыми ножницами, в ванной. Мне пятнадцать. Я бреду вдоль дороги. Я была в городе, куда родители отпустили меня с трудом, – мой переходный возраст длится уже пару лет. И сейчас, в обостренной его фазе, они совсем не знают, что со мной делать: для них я одеваюсь слишком откровенно, провожу время в плохой компании, где есть несколько взрослых ребят, а еще часто прошу отпустить меня в Гомель.
Ян в этом вопросе – на стороне родителей. Но теперь, когда я пешком возвращаюсь домой, я осознаю, что они, наверное, правы, потому что одета я для поздних вечерних прогулок чересчур легко, а моя компания оказалась не очень хорошей. Парни решили подвезти нас с Вероникой домой, но тот, кто за рулем, был нетрезв, и если я сперва согласилась ехать, то, испугавшись его вождения, попросила высадить меня на полпути.
Они уехали дальше, оставив меня. Мне изредка попадаются встречные машины, отсвечивая дальним светом фар, ослепляя. И я должна быть дома через четверть часа – если не успею вовремя, мама начнет звонить и все поймет. Поймет, что я облажалась, – и тогда они победят. Но сегодня просто не мой день, потому что я слышу рев двигателя позади, машина проезжает мимо, однако тормозит и сдает задним ходом. Сердце в груди замирает. Водитель опускает оконное стекло. Я холодею. Я не знаю, что делать. Ведь за рулем – Ян. Он возвращался в «Новую жизнь» из города и заметил меня. Он зол, повышает на меня голос, а я плачу. Он усаживает меня в машину и везет домой.
Мы вообще не разговариваем, но Ян остывает и дает мне понять, на что именно сердится: я никому не позвонила, когда мне требовалась помощь. Не позвонила ему. Пытаясь оправдаться, я замолкаю. Потому что он обрывает меня и говорит, что, какие бы ни были между нами разногласия, я всегда могу и должна к нему обращаться. Он никогда не оставит меня и сейчас обещает ничего не рассказывать маме и папе, если я дам слово, что в следующий раз обращусь к нему. Я киваю, кажется, мы миримся.
В тот вечер я понимаю, что мы друг для друга – нечто большее. Что Ян не просто воспитатель, он – друг, союзник, по-настоящему близкий. Он не просто строгий взрослый, который заботится. Он любит меня. Дружит со мной. Волнуется. Как и в прошлом, когда я была ребенком.
Конечно, Ян не всегда будет разделять мою точку зрения, но сегодня он вместе со мной. И я улыбаюсь, отвернувшись к окну. Однако вижу там нечто странное – впереди загорается рассвет. Оранжевый, грязный и стремительный. Взрывается яркая вспышка – трасса окрашивается в бурый цвет. Навстречу нам несется тень – и я узнаю преследователя. Костомаха.
Она бросается на машину, нас выносит на обочину. Я испуганно оборачиваюсь к Яну, но его нет за рулем. Я одна. Мой оглушающий визг разносится по салону, кресло дребезжит, а после я оказываюсь в воздухе – машина переворачивается и с грохотом приземляется.
