С таким же успехом он мог бы пялиться на последние страницы пятого тома мерлиновской «Общей теории квазиматематики»: если в первой книге этой занимательной писанины Фигаро понимал хотя бы некоторые символы, то высшие построения ОТК выглядели для него как каракули помешенного на криптографии психопата: очень интересно, но ни хрена не понятно.
«Мда, – пронеслось у следователя в голове, – твоим куцым умишком этот узел не развязать. Придётся по старинке, рубить...»
Следователь собрался с силами, сосредоточился и коснулся кружевных плетений чужого заклятья.
...когда он очнулся его вовсю била лихорадка; следователь потел так, будто тело, открыв все свои поры, пыталось вытолкнуть наружу нечто, убивающее его, но тщетно.
Фигаро не мог сказать, сколько он провалялся без сознания; он не удосужился взглянуть на часы перед тем, как совать нос туда, куда не следовало, однако его собственные внутренние «часы» подсказывали, что прошло не так уж и много времени: небо не стало темнее, и срывающиеся с него первые крошки снега всё так же лениво пролетали мимо окон старенького «Рейхвагена».
«Наплюй, – посоветовал внутренний голос; то ли Придуманный Артур, то ли просто какой-то залётный гость из краёв Рациональности, – пока будешь думать, ты тут и кони двинешь. Всё и так понятно: заклинание трогать нельзя, время истекает, а связи с внешним миром нет. Поэтому будет деть то единственное, на что мы способны»
Следователь переключил передачу, включил сцепление и нажал на педаль. Моторваген вздрогнул, фыркнул, и, набирая скорость, покатился по разбитой дороге.
«До города не так уж и далеко»
Это было правдой, но Фигаро чувствовал, с какой ужасающей медлительностью двигаются руки, как наливается свинцом тело, как исчезают из мира вокруг цвета. В душе постепенно разливался покой: огромный, всеобъемлющий, и какой-то вечный, как те снега, что укрывают холмы на Дальней Хляби, в месте, где ночами в небесах пылают хоругви северной Авроры и сияют звёзды – огромные и нездешние.
«Огни… в голове… звезды…»
«Это не звезды, – отозвался внутренний голос с едким ехидством, – это просто последние электрические вспышки, которые посылают тебе умирающие клетки мозга. Торопись. Педаль в пол, и вперёд... А, и не вздумай отключаться»
Следователь, разумеется, тут же отключился.
На этот раз, правда, не полностью; случившееся было похоже на короткую рваную галлюцинацию: вот он крутит баранку влево, сворачивая в какой-то переулок, а вот вокруг уже ночь, и Фигаро встречает у дверей какой-то разливочной пара девиц весьма фривольного поведения, и мускулистый усач в белоснежной сорочке и шляпе-котелке.
- Рано, – сказал усач, недвусмысленно поигрывая мышцами, – ещё закрыто, сударь. К тому же у нас приказ: трезвыми не пущать.
Фигаро попытался возразить, но одна из девиц сунула ему в руку кружку пива, которая тут же подло превратилась в рукоятку переключения передач.
Впереди маячило какое-то задание: то ли городская управа, то ли заводская проходная – не понять. Следователь сбросил передачу, чувствуя, как ручка скользит в мокрой от пота ладони.
«Налево или направо? Чёрт, я вообще не помню эту улицу...»
«Я тоже, – согласился внутренний голос, – но выбирать нужно быстро. Серый коридор что ты видишь перед собой – эффект сужения зрительного поля. Если коротко, то это нехорошо. Предлагаю налево»
Опять темнота – и сразу серость.
С низкого белёсого неба срывался снег, больше похожий на дождь из ледяных игл. Где-то совсем рядом шумело море; Фигаро сразу узнал этот звук: могучий гул разбивающихся о камень волн, который тело чувствует раньше, чем уши. Со всех сторон накатывался туман: густой и какой-то склизкий, точно прокисшее молоко.
- Эй, – следователь удивился тому, как слабо прозвучал его голос во влажном воздухе, – вы не подскажете, как проехать к отелю «Шервуд»?
Тишина. Вспышки в голове, топот ног и ворчание мотора.
«Помогите! Здесь мужчине нехорошо! Зовите лекаря! Зовите господина Юска!»
…Седое серое море лениво било ладонями волн в высокий скалистый берег. Море не торопилось; в конце концов, оно всегда брало своё. Век, столетие – не важно, эти скалы рухнут, обратятся камнями, которые вода пережуёт в блестящие голыши, покатает на зубах и выплюнет обратно на берег. Море, как и время, знало свою силу и поэтому никуда не спешило.
Рядом с Фигаро кто-то шёл, но следователь не мог понять кто: высокий сияющий силуэт, словно сотканный из лунного света. Две руки, две ноги, волосы собранные на затылке в длинный «хвост» – человек? Как знать, как знать.
«Зачем это всё? Я устал, я безумно хочу спать. Я, кажется, только что куда-то ехал, но, похоже, заснул... где? На полустанке? В кабине моторвагена? Остановился прикорнуть на обочине?»
Сияющая фигура повернула к следователю то место, где должно было быть лицо; за её спиной качнулись полы плаща, похожие на два узких крыла. Человек (если это был человек), похоже, улыбался.
- Слизень поднимает взгляд, и видит лик господень. – Крылатый плащ едва слышно хлопнул на ветру. – Но понимает ли слизень, что он видит? И знает ли бог, что слизень смотрит на него? Вот вопрос, которым в своё время следовало бы задаться богословам, а не подсчётами всех этих ангелочков, танцующих на острие иглы.
«Артур? Артур! Где вы? Помогите! Вы слышите меня?»
- Удивительно. – Полы плаща опят вздрогнули, точно огромная ночная бабочка поправила свои длинные крылья. – Вы взываете к Мерлину? К Артуру-Зигфриду, преступнику номер один в истории человечества? Вы либо дурак, либо безумец. Впрочем, оставляю вас на его попечение.
«Артур?»
- Мы ещё встретимся, Фигаро. Когда мёртвые вернутся к родным очагам и сердца их возрадуются.
Серая муть завихрилась, заткнула рот, и стала липкой, дурной пустотой с резким нашатырным запахом. Следователь чихнул, и почувствовал, как проваливается в мягкую бездну пушистого чёрного забытья.
Последнее что он помнил: прикосновение холодного металла к вене на руке, и резкий голос Артура-Зигфрида Медичи – «всем разойтись! Кислород и каталку, быстро!»
«Ишь, разорался», подумал Фигаро, а дальше была только темнота.
Глава 13
Длилась темнота довольно долго. Но всему на свете приходит конец, и когда Фигаро надоело плавать в безвидной серой пустоте, он икнул, закашлялся, и осторожно приоткрыл один глаз.
- Здрасьте. – Голос Артура-Зигфрида был как всегда полон ехидства, но глаза буравили следователя с неприкрытым беспокойством. – Очнулись, герой? Сколько пальцев видите?
- Эм-м-м-м… Ни одного. Вы же ничего не показываете.
- Отлично! – Мерлин всплеснул руками. – Мне кажется, куратор, что с ним всё в порядке.
- Да, – Ноктус выплюнул зубочистку, которую до этого сосредоточенно жевал, и бесцеремонно схватил Фигаро за руку (следователь почувствовал мгновенное прикосновение анализирующего заклятья), – похоже, что держать его в искусственной коме больше не нужно. Когнитивные функции моего агента, кстати, судя по всему, не пострадали, так что, можно сказать, что он ещё легко отделался.
- Не пострадали?! – возопил Артур-Зигфрид, хватаясь за голову и картинно дёргая себя за волосы. – Фигаро, где вы умудрились выпить яд?! Даже не так: где вы сумели найти единственный в мире яд, способный вас убить?!
- Яд?! – Глаза следователя полезли на лоб. – Какой, к дьяволу, яд? Меня убивало заклятье, и я...
- Нет, – Артур резко рубанул воздух рукой, – никакое заклятье вас не убивало. Оно просто блокировало связь... Ладно, не просто, но умирали вы не от колдовства.
- Я думаю, – Ноктус мягко коснулся плеча Мерлина, – что самое время для доклада. Верно, Фигаро? Расскажите нам, что произошло после того, как вы покинули «Шервуд» с намерением посетить «Жёлтый дом». Вываливайте всё, что помните.
Глаза следователя, наконец, сфокусировались, и он сумел разглядеть место, где происходило действие пьесы «Два колдуна и дурак».
