— Жестоко, — Данька отвлёкся от бумаги, которую ему сунул в руки Василий, как Ульяна предположила в качестве отступных, чтоб Мелецкий не покушался на прочие. — Тут Игорёк звонил. Сказал, что Стасик очнулся. И Марго тоже очнулась.
— Ну вот, — Ляля опечалилась. — Теперь они друг друга увидят и влюбятся. Как товарищи по перенесённым невзгодам. А я снова холостою останусь!
— Он про тебя спрашивал.
— Да?
— Ага. Сказал, что никогда такой красавицы не видел.
— А это у меня ещё кожа шелушилась! — Ляля намотала платиново-зеленоватую косу на руку и отжала лишнюю воду. — Так чего вы тут расселись?
— Тебя ждали.
— Да⁈
— Ты ж сказала, что плохо, — ответила Ульяна, отмахиваясь от комара. — И мы решили, что раз больше спешить некуда, то подождём.
— А некуда?
— Ну… Стасика спасли. Марго спасли. Элька за ними приглядывать осталась. Ещё Никитка и Игорёк. Бабушка по идее вернуться должна. Так что, все там.
— А мы тут.
— А мы тут, — согласилась Ульяна. — Строители больше не лезут и в остальном тихо всё, спокойно. Поэтому тебя дёргать не стали. Спешить было некуда.
— Это вам некуда! А у меня, может, личная жизнь намечается.
— Вась, а Вась, вот скажи, тебе Элька нравится? — лист Данила вернул, и Василий не глядя убрал его в стопку, что подтвердило догадку Ульяны — лист был не особо нужным.
Впрочем, над вопросом Василий задумался.
— Я испытываю душевное спокойствие находясь рядом. Мне кажется, это может быть синонимом личной симпатии. Также я отметил, что краткосрочный физический контакт не вызывает внутреннего отторжения, более того способствует установлению эмоционально стабильного фона.
— Короче, нравится.
Василий задумался и даже оторвал взгляд от бумаг.
— Я возьму её в жёны, — сказал он.
— Круто! — Ляля подпрыгнула. — А предложение как будешь делать? Я тут видела один ролик, там девушка домой пришла. А дома гроб!
— На колёсиках? — уточнила Ульяна.
— Нет. Просто вот. Нарядный. Стоит. Сюрпризом.
Ульяна подумала, что от такого сюрприза, даже нарядного, ей бы поплохело.
— И крышка открыта. А парень там лежит, типа умер. Ещё лицо белым сделали, чтоб совсем похож был… — Ляля перекинула волосы за спину. — Она сперва растерялась.
Ну да. Наверное, действительно сюрприз. Приходишь домой, а там гроб нарядный.
— Но потом подошла. А он ей замогильным голосом, мол, поцелуй добра молодца…
— Говорящих мертвецов упокаивают не поцелуем, а осиновым колом, — Василий сложил листы вместе. — А лучше двумя. Надёжнее.
— Кола у неё не было, — Ляля как-то отряхнулась и высохла. Вот так просто и сразу. — Она ойкнула и подпрыгнула, а он как сядет в гробу! И кольцо ей под нос! Выходи за меня! Круто, да?
— Эм… — Данила замялся.
— Знаешь, Мелецкий, — Ульяна представила, как он выскакивает из гроба и суёт под нос кольцо. И затрясла головой, видение прогоняя. — Зря я думала, что ты самый большой придурок…
— Гроб, стало быть, вычёркиваю?
— Ну вас. Неромантичные вы… а! Вот ещё один! Он сказал, что уезжает. В командировку. А сам пробрался в квартиру. И спрятался под кроватью. Она пришла, легла спать, а он руку из-под кровати высунул. Чёрную! И сам оделся в чёрное…
— Мелецкий, ты стремительно скатился на третье место.
— … и схватил её за ногу и под кровать потащил…
Ульяна поёжилась. Она и так-то боялась ногу из-под одеяла высовывать, беспричинно, конечно, но выходит, что иногда причина появлялась.
— … а потом кольцо, значит. Сказал, что хотел, чтобы она этот день запомнила.
— Мелецкий…
— Что?
— У меня и без того память хорошая!
— Значит, ты согласна?
— Нет!
— А зачем тогда говоришь?
— На всякий случай. И не слушай Лялю!
— Я и не слушаю.
— А это обидно, между прочим! — сказала Ляля, но не обиженно и вздохнула. — Я бы вот хотела, чтобы мне предложение сделали как-нибудь так…
— Как? — уточнил Мелецкий.
— Ну… чтоб необычно. Чтоб запомнилось.
— Чёрная рука, которая выползает из-под кровати, хватает тебя за ногу и тащит куда-то? — Ульяну передёрнуло. — Может, лучше обычно так… ну, на колени и цветы.
— На колени и цветы, — пробормотал Мелецкий. — Нет-нет, это я так… на будущее.
— На какое будущее?
— На светлое! Или ты не веришь в светлое будущее? — и прищурился так, прехитро.
— Верю, — Ульяне и вправду хотелось верить. А почему, собственно говоря, и не поверить? В светлое-то будущее? — Только… Вась, а правда, что источник даёт столько силы, что можно мир изменить?
— Правда. Но это длится долю мгновенья и глобальные изменения мироздания повлекут за собой глобальные катастрофы. Часто подобные попытки приводили к гибели, если не всего мира, то отдельно взятых цивилизаций.
— Лучше мужик под кроватью, — Мелецкий сделал собственный вывод. — И замуж. Что? Реально ж лучше, чем цивилизацию губить.
— Ну да, — согласилась Ульяна. — С этой точки зрения, действительно, мужик под кроватью лучше. Но вряд ли мама хочет загубить цивилизацию. И мир. Это как-то даже для неё чересчур. И смысла я не вижу. А он должен быть.
— Гадостей наговорила? — спросил Мелецкий, зачем-то подвигаясь ближе.
— Нет. В этом и дело. Про себя рассказала. Про родственников. Про то, что было… Ляль, а ты знала, что её сестра у неё жениха увела?
— Ага, — кивнула Ляля.
— То есть, это не выдумка?
— Нет. Только подробностей я не знаю, извини. Сама понимаешь, не та тема, которую обсуждают. Я и то от подружки узнала. Ты у бабушки спроси лучше.
— Спрошу, — Ульяна потянулась.
А небо тёмное.
И возвращаться пора бы, но кто бы знал, до чего не хочется. И кажется, не только Ульяне, если никто не спешит говорить о возвращении.
Вон, Данька ноги вытянул, голову запрокинул.
— А я знаю! Там вон, видишь, Большая медведица… ковшом. А если отмерить и вверх…
— У нас её называют Рогом Владыки, — Василий тоже смотрел. — А вот там — созвездие Адских псов. И Зеркало Забвения.
— Красиво, — Ляля снова уселась на травку и ноги скрестила.
— Простудишься, — Мелецкий поднялся. — Вон, давай лучше сюда.
— Не, это для людей лучше, а мне тут хорошо. Трава мокрая. Знаете, а я вот, наверное, не хочу, чтобы он в меня влюблялся.
— Кто?
— Стас твой.
— Почему? Он, конечно, бабник и бестолочь, но всё равно хороший. А что бабник… так ты лучше всех будешь. И с лопатой к тому же. Когда лопата, то…
— И жить дальше тоже? С лопатой? — Ляля положила голову на колени. — Я вот только сейчас подумала, что… ну вот, представь, он влюбится. Жениться захочет.
— И? Ты ж этого хотела. Так?
— Не уверена. Просто вот… хотела… да… сёстры замуж повыходили. Одна и вторая, и третья тоже. И я смотрела, завидовала. Они красивые. И ещё фата. Белая…
— Я её не понимаю, — сказал Мелецкий. — Вась?
— Рассуждения не имеют логики. Поэтому интерпретация сказанного затруднена вследствие отсутствия у меня необходимого личного опыта.
— Он тебя тоже не понимает, — перевёл Мелецкий.
— Я и сама себя не понимаю. Я всегда хотела замуж. И свадьбу. Чтоб как у сестёр… чтоб не хуже, а то и лучше. И чтоб я тоже красивая.
— Ты красивая, — заверила Ульяна.
— Да… но… там, дома… они красивые, а я так. И замуж никто не хотел брать.
— Может, они просто лопаты боялись?
— Да? Не знаю.
— Или настойчивости твоей, — Ульяна поглядела на звёзды. Яркие какие-то сегодня, просто ослепительные. — Ты там за женихом охотилась. Ну, я так поняла. А кому понравится, что за ним охоту устроили? Тебе бы понравилось, если бы тебя под домом жених караулил? С лопатой.
— Ну… нет. Пожалуй, нет. Зачем на меня с лопатой? Хотя, бабушка говорила примерно то же. И мама. И сёстры тоже. А я почему-то не понимала.
— Теперь поняла? — уточнил Мелецкий.
— Не уверена.
— Женщины, — сказал Мелецкий Василию. — Проще демонов понять, чем женщин.
— Низшие демоны в целом примитивны. Их желания предельно просты. Еда. Выпивка. И демоны противоположного пола.
