Вот только высиживать и ждать, что воспоминания сами вернутся — не мой метод… Или мой? Нет… Не помню.
Ладно, что дальше? Наверное, стоит проверить двери. Одна явно ведёт в коридор. Другая — судя по всему, в небольшой санузел. Оттуда доносится тревожный запах — смесь гниения и хлорки, будто кто-то пытался чистить туалет старым дезинфектором, но бросил дело, не доведя до логического конца.
Внезапно поймал себя на уверенности, будто во мне кроется способность решить любые проблемы силой. Мышцы плеч тут же напряглись, и в тело словно втекло чуть больше энергии, чем обычно — видимо, сработали боевые рефлексы. И, судя по ним, у меня действительно имеется кое-какой опыт в этом деле. Но с кем и когда я сражался?
Память снова промолчала.
«Кем бы ни был, я просто так не сдамся», — вызрела внутри твёрдая решимость. Но мозг снова подкинул сомнений:
«А вдруг ты и в самом деле просто местный чокнутый?»
Глава 2
Мысль о собственной ненормальности неприятно кольнула, но я заставил себя принять её как одну из версий — отступать в страхе было не в моих правилах.
Или в моих?..
Зараза! Опять эта пустота! Нет, сидеть тут, в этой казённой коробке, пропахшей хлоркой, я точно не собирался. Необходимо действовать! Неважно, кем я был, важно, кто я сегодня и кем стану завтра. И для начала надо выбраться отсюда хотя бы просто на воздух, осмотреться и понять, где я, бес раздери, нахожусь.
Я подошёл к двустворчатым дверям, тем самым, что кричали о больничном прошлом — а может, и настоящем? — этого места. Дёрнул ручку. Дверь оказалась не заперта, и это внушало оптимизм. Приоткрыв одну створку ровно настолько, чтобы протиснуться, я выскользнул из палаты.
Коридор оказался именно таким, каким я его и представлял, основываясь на атмосфере палаты. Длинный, сумрачный, с тусклыми лампами под потолком, бросающими желтоватые, болезненные пятна света на вытертый линолеум. Стены были выкрашены той же казённой зелёной краской, только здесь она облупилась ещё сильнее, обнажая под собой слои других, не менее унылых оттенков. В спёртом воздухе витали запахи лекарственных препаратов и чего-то кислого, словно кто-то решил приготовить щи из квашеной капусты на целый батальон. В обе стороны тянулись ряды одинаковых дверей без номеров — просто глухие деревянные полотна. Где-то вдалеке слышался приглушённый гул, похожий на работу вентиляции или какого-то оборудования. Но ни этот гул, ни мои шаркающие шаги были не в состоянии заглушить давящую тишину, царившую в здании.
Я наугад двинулся влево. Логика подсказывала, что где-то должен быть выход, лестница, лифт — что угодно, но ведущее наружу. Мне нужен был свежий воздух, нужно было увидеть небо, солнце или хотя бы дождь, чтобы убедиться, что я всё ещё на планете Земля, а не в каком-то очередном дурном сне.
Каждый шаг отражался в гнетущей тишине отражался гулким эхом от голых унылых стен. Я шёл, стараясь производить как можно меньше шума, и инстинктивно прислушивался к любому шороху. Внутреннее чутьё — то самое, что подсказывало о боевом опыте, сейчас било тревогу, заставляя держаться начеку. Рефлексы, полученные неизвестно где и когда подсказывали — что-то не так в этой богадельне.
Пройдя метров двадцать, я увидел впереди слабо освещённый пятачок — сестринский пост. Обычный стол, заваленный бумагами, старый дисковый телефон, настольная лампа под зелёным абажуром и… женщина в белом халате.
Она сидела спиной ко мне и, кажется, читала журнал, лениво перелистывая страницы. Фигура у неё была грузная, волосы неопределённого блондинистого цвета стянуты в неряшливый пучок.
Я постарался пройти мимо максимально тихо, почти на цыпочках, но пол подвёл — одна из рассохшихся досок, скрытых полотном линолеума, предательски скрипнула под моим тапком. Женщина вздрогнула и резко обернулась.
Лицо у неё оказалось под стать фигуре — одутловатое, с мешками под глазами и выражением вселенской усталости и раздражения. Маленькие глазки недовольно впились в меня.
— Пациент! Вы куда? — голос у неё был скрипучий, прокуренный и совершенно недружелюбный. — А ну живо в палату!
Я остановился, медленно повернулся к ней. Попытался изобразить на лице самое дружелюбное выражение, на какое был способен в данный момент.
— Доброго утра, — сказал я как можно мягче. — Прогуляться решил, воздухом подышать, перекурить. Засиделся немного.
Сестра хмыкнула и отложила журнал, на обложке которого красовалась разукрашенная полуголая девица с неестественно большими губами и бюстом.
— Воздухом? Перекурить? — переспросила она с откровенной издевкой. — Сейчас лекарства разносить будут. Потом завтрак. Потом обход. Никаких прогулок. Марш в палату, говорю! Совсем уже обнаглели, ходят тут, как у себя дома. Мне вот интересно, почему кофе опять такой паршивый привезли? Третий раз уже прошу нормальный заказать, а им хоть бы хны. И сахар вечно заканчивается не вовремя.
Она говорила это так, будто я был виноват в её кофейных проблемах и нехватке сахара. Я подавил вздох. Спорить с такой, судя по всему, бесполезно. Но и возвращаться в палату-клетку не хотелось.
— Лекарства, завтрак… — задумчиво протянул я. — А потом? Что потом?
— А потом будет обход врачей, больной! — отрезала она таким тоном, будто это объясняло вообще всё.
И снова взялась за журнал, давая понять, что разговор окончен.
Но я не собирался так просто сдаваться. Нужно было выиграть время, получить хоть какую-то информацию. Я шагнул ближе к посту, опёрся рукой о край стола, наклонился к медсестре и понизил голос до заговорщицкого шёпота, добавив в него немного игривой наглости:
— Послушайте… э-э-э… как вас? — я сделал вид, что ищу глазами бейджик, которого, естественно, не было. — А скажите честно, от чего лечить-то будут? А то, знаете ли… мой богатырь сегодня утром рвался в бой так, что я уж подумал — совершенно здоров! Готов к труду и обороне, так сказать. Может, и зря меня тут держат?
Я подмигнул ей. Сестра оторвалась от журнала, смерила меня презрительным взглядом с головы до ног, но на лице её не дрогнул ни один мускул. Да и усталость с раздражением никуда не делись.
— Ай… — протянула она без тени улыбки. — Все бы тебе шуточки шутить… Вы бы, пациент, халат-то распахнули да посмотрели на себя в зеркало. Вон висит.
Я хотел было уже возмутиться, что не висит, а как стойкий оловянный солдатик… Но медицинская сестра махнула рукой в сторону стены за моей спиной, где обнаружилось большое прямоугольное зеркало в потемневшей раме.
Моё сердце ёкнуло — что-то в её тоне заставило меня насторожиться.
Я повернулся к зеркалу. Секунду помедлил, собираясь с духом. Потом решительно рванул ворот надетого на меня больничного халата, как матрос тельняшку на груди.
И замер.
Прямо посередине моей груди, от ключиц и почти до самого живота, тянулся длинный, уродливый шов. Грубые чёрные стежки, похожие на скобы, стягивали края раны. Кожа вокруг была воспалённой, а сам шов густо измазан чем-то ярко-зелёным — вероятно, банальной зелёнкой.
Выглядело это жутко. Свежо. Болезненно.
— Вот видите, герой-любовник? — донёсся сзади равнодушный голос сестры, в котором не было ни сочувствия, ни злорадства — только сухая констатация факта. — Рановато вашему богатырю ещё в бой рваться. Операция по шунтированию сердца прошла успешно. Но надо ещё подлечиться. Поваляться. Так что марш в палату, и никаких перекуров.
Слова ударили по мне, как обухом по голове. Шум в ушах. Мир качнулся.
— Шунтированию? — эхом повторил я, не узнавая собственного голоса.
При взгляде на страшный шрам пустота в голове разрослась, будто решила поглотить меня целиком. Операция на сердце? Это объясняло больницу. Но не объясняло всего остального. Кто я? Что со мной случилось? И почему я ничего, абсолютно ничего не помню?
